Он рядом

-Свет мы выкючаем уже перед самим выходом. Ну, пятнадцать секунд, и потом сразу первые аккорды. Дальше идёт разъём, акцент на верх, там, где будешь стоять ты. В общем, не суетись там ещё полчаса, как ты обычно любишь у нас делать, хорошо? Первые аккорды, и сразу ты. Вступаешь вовремя, как надо по песне, но ты уже будешь во внимании зрителя, так что спокойно там. Сделаешь грамотно, ладно? Игорь, режиссёр по свету, указывал Максу на конструкцию в виде черепа, которую они разобрали и собрали заново для предстоящего концерта. -Да, хорошо, хорошо. Постараюсь. — Макс окинул взглядом зрительские места. -Ты мне лучше вот что скажи... Много людей будет? -Я почём знаю то? — мужчина улыбнулся и, направляясь прочь, сказал: -Ты не переживай, прилично. -Круто. — отозвался Макс, но про себя подумал: «Пиздец». Артист. Как долго Барских мечтал об этом звании, и, отдавая всего себя музыке, он чётко понимал, для чего это делает. Для того, чтобы называться артистом. Но он был не из тех, кто на сцене, как рыба в воде. Вернее нет — разумеется, ему было легко, когда музыка, зрители поглощали полностью, когда что-то внеземное забиралось под кожу, и Макс уже не мог контролировать себя, он растворялся в атмосфере жгучей музыки, аплодисментов, криков, аккордов, октав, которые он, естественно, брал, и становилось так легко, хорошо, свободно... «Ты ж и без наркоты этой счастлив! — говорил Алан. -Вот и зачем они тебе?...». В ответ Макс обычно пожимал плечами. Но до такого состояния надо было дойти. Первые минут пятнадцать-двадцать были самые сложные в том плане, что зритель ещё не разогретый, зажатый (пусть чуть-чуть, но зажатый), как и сам Макс. И тогда надо было перебороть себя, пройти через эти минуты, раскрыть в себе Артиста, и вот уже тогда... Но не сразу. Как говорит Алан — «Кайфовать - надо уметь.», и с этим сложно не согласиться. Певец огляделся. Пустой зрительный зал, который уже через несколько часов заполнится людьми, немного пугал и манил одновременно. Стены, потолок, сцена, сердце Макса — всё это поглотит эмоции зрителей, их взгляды, мысли, чувства, всех и каждого. Делить своё сердце на тысячи кусочков ради этих людей было каким-то особым удовольствием. Но отдельным, иным кусочком был именно тот, что предназначался для Алана. Тот, кто всегда смотрел на его шоу с другой стороны, тот, кто не только догадывался о внутренностях конфетки в красивой обёртке, но и видел каждую из них, внимательно всматривался, искал огрехи, которые нужно исправить. Тот, кто магнитом из объятья и улыбки забирал у Макса все его волнения, сомнения, переживания, зажимы. Тот, кто знал каждую частичку молодой пылающей души. Тот, кто помнил каждую трещинку на губе, синяк на пальце, каждую выпавшую ресничку, каждую дорожку от слёз. Человек, который был заместо жизненных факторов, законов природы. Человек, который замещал одним своим существованием любые нужды и потребности. «Кроме наркотиков.» — с брезгливостью к самому себе подумал Макс. -Что стоим, кого ждём? — холодная интонация во всегда мягком голосе отрезвила. Макс обернулся на продюсера, с грустью заключив, что тот всё ещё сердится. -Да ладно тебе, ну не захотел я нацеплять эти блёстки опять, ну и что? — Макс запрокинул голову назад, устремляя взгляд в высоченный потолок. -Что страшного случилось? -Ничего. — отрезал Алан. -Просто я не понимаю, зачем ты сначала соглашаешься с моими идеями, типа «Да, красиво будет, прикольно!», а потом отказываешься. И тем более мы специально делаем так, чтобы и тебе было комфортно, и смотрелось ярко. В ответ Макс лишь фыркнул: -Меня уже скоро тошнить начнёт от этого слова. «Ярко» это, конечно, хорошо, но... Блин... — певец обернулся на Бадоева. -Не знаю, просто ты уже какой-то повёрнутый на эту тему! -А ты нет? — парировал режиссёр с лёгкой улыбкой. -Всё. — Макс сделал жест, означающий, что разговор окончен. Продолжать спорить ему не хотелось. -Всё равно всё будет так, как ты скажешь, ты же знаешь. Алан рассмеялся. Услышав это, Барских невольно улыбнулся. -Конечно знаю, поэтому и спорю. — режиссёр положил руку на плечо Максу. -А вот зачем это делаешь ты, мне не понятно. Певец промолчал. Ему не хотелось вымученно спорить, ведь искренности в этом уже не было. Он не мог по-настоящему сердиться и тонуть в глазах-убийцах одновременно. Алан сел на зрительское сиденье и, задумчиво прикусив губу, заключил: -Вот, смотри, отсюда вообще шикарные кадры будут. Надо этому... Как фотографа зовут? — (Макс пожал плечами). -Ну вот ему, короче, надо будет сказать, чтобы здесь тоже постоял. Я ему вообще-то сбоку сказал стоять, оттуда тоже красиво очень... — Алан хлопнул ладонями по подлокотникам. -Ладно, сюда второго поставим. Барских снова пожал плечами и продел руки в рукава толстовки, накинутой на плечи. Алан внимательно посмотрел на него и, вздохнув, сказал: -Что, опять? Макс кивнул. Поднималась температура. -Ну нет, так не пойдёт. Всё. Хватит. С температурой ты у меня выступать не будешь. -Ещё как буду. — отозвался певец. -Ничего страшного не случится. -Ага, не случится, конечно! — Бадоев скрестил руки на груди, строго глядя на Макса снизу вверх. -В прошлый раз ты мне уже выступил больной весь, потом провалялся с осложнением месяц. Нет, Макс, давай отменим концерт, пока не поздно. -Если уж на то пошло, то уже поздно. — фыркнул Барских, поплотнее укутываясь в кофту. -Люди уже подъезжают. -Ещё нет, но скоро начнут. Давай отменим, а? — Бадоев встал и, подойдя к Максу, мягко посмотрел ему в глаза, взяв его руки в свои. -Макс, давай, соглашайся... Я всё понимаю, но ты только хуже сделаешь, правда. -Нет, концерт будет. — Барских вырвал руки и тут же пожалел об этом жесте, словно резко резанули по животу. Он еле сдержался, чтоб не зажмуриться — настолько захотелось скрутить руки своей резкости. Алан такого не заслуживал, хотя и раздражал. -Макс... — Бадоев посмотрел на своего подопечного с осторожностью, сквозь которую, будто солнечные лучи через тучу, проглядывалась забота и тихая нежность. -Ну не выпендривайся ты, зайчик... Я понимаю, что для тебя это важно, но мне гораздо важнее твоё здоровье, чем твоё творчество, вот правда. Лучше перестраховаться. Барских опустил глаза, разглядывая их с Аланом руки, сплетённые в кулак. Может, здоровье и важнее, но лишать людей того, чего они ждут месяцами, он просто не мог. -Нет. — Макс старался, чтобы его голос звучал как можно увереннее. -Концерт будет, как и запланировано. Я не дам задний ход, даже если ты и будешь ругаться потом... — певец аккуратно убрал руки и, подойдя к «малышке», уселся на самую нижнюю перекладину. Они замолчали. Лишь через пару минут Алан уселся рядом и, не глядя на Макса, задумчиво произнёс: -Я ведь это всё ради тебя делаю. Думаю: «А мне это на хрена?». А потом понимаю — из-за тебя это всё. Если бы не ты, давно бы свалил в Лос-Анджелес. Или в Питер. Всегда хотел жить в Питере. Клипы снимал бы другим — не тебе. Ни волнений, ни затрат лишних... Но у меня есть ты, Макс, и это всё меняет. Барских почувствовал, как сердце кольнуло, когда голос продюсера дрогнул: -Потому что я привык, Макс. Просто привык я уже к тому, что ты как минимум есть, и, знаешь, это уже повод просыпаться с утра. Порой, единственный повод... Хотя нет. Это не привычка. Алан замолчал. Он видел, как блеск в глазах Макса, который старательно не смотрел на него, разгорелся, словно уголёк, видел, как собеседник залился краской. И Бадоев, прекрасно понимая, что сам выглядит точно так же, признался, поставив, кажется, всё на кон: -Это любовь. Такая вот нежданная, спрятанная от меня самого... — он прерывисто вздохнул, удивляясь, что ещё может дышать. -Но любовь. И ничего с ней не поделаешь. Макс сжал руки в кулаки — куда это уплывает вечность? «Это любовь.» Вот они какие, оказывается — самые главные слова. А и не подумаешь, что их вообще реально произнести, что момент признания существует, и вообще Алан, со всей его долбанной сказкой в голове и вселенной внутри, с глазами его нереальными и улыбкой ангела — существует. Неужели, правда? Певец повернулся на Бадоева, думая, живут ли вообще с таким сердцебиением. Алан посмотрел ему в глаза — неуверенно, боясь быть отвергнутым, с робкой улыбкой, и Макс убедился: Он рядом. Здесь и навсегда. Барских сам не понял, как его губы оказались совсем близко к губам цвета самой нежной розы. Губы аккуратно соприкоснулись, словно пылинки в воздухе вокруг. И Макс почувствовал. Почувствовал, наверное, впервые, каково это — целовать любимого человека. Целовать любимого человека, это как целовать саму любовь — ты пробуешь вкус счастья, аккуратно снимаешь его со знакомых губ, а внутри всё взрывается салютом и щекочет стенки живота. Макс открыл машинально закрытые глаза и встретился взглядом с глазами Алана. Его пушистые ресницы щекотали кожу, волосы так и норовили залезть в рот и помешать поцелую, и, не будь этот момент столь значимым, они наверняка рассмеялись бы, прочитав в глазах друг-друга какую-нибудь шутку или смешной поступок. Но сейчас они не засмеялись, продолжая целоваться, будто боялись, что никогда больше не смогут повторить поцелуй. Макс отстранился лишь тогда, когда возможность умереть от нехватки воздуха повысилась до ста процентов, и причмокнул, смакуя вкус губ Бадоева на своих. Алан спрятал глаза, но Барских, чувствуя себя новорождённым, взял его за подбородок и развернул его голову на себя. Заглянув в глаза-убийцы, он прошептал: -Я люблю тебя, Алан. Невероятно люблю. Бадоев кивнул, и в этом кивке была вся прелестная тяжесть того, что их ожидало — скрытность, слухи, которых и так ходило немало, пугающие перспективы рассказать об этом близким, они вдвоём против всего мира... Впрочем, последний пункт не пугал — уже не пугал, ведь так уже давно, уже не первый год. Они взялись за руки, и Макс ещё хотел что-то сказать, но не понял что, так что просто промолчал, любуясь робким озарением родных губ. Чьи-то шаги безжалостно разрушили их момент, напоминая о том, что время не стоит на месте, и через несколько часов начнётся концерт, и температура Макса будет лишь повышаться... Будто прочитав его мысли, Алан аккуратно высвободил руки и приложил ладонь ко лбу певца. -Блин, Макс! Температура же! -Это у меня от тебя кровь закипает. — шёпотом парировал Макс и тут же отскочил в сторону, уворачиваясь от подзатыльника. Игорь и его помощник (Макс напрочь забыл его имя) подошли к ним, Игорь аккуратно подхватил Алана под локоть и отвёл в сторону, а его помощник понимающе посмотрел на Макса. -Заболел? — спросил он. Молодой, младше Макса лет на пять, он выглядел слишком серьёзным со своей морщинкой на переносице и задумчивыми глазами. Барских кивнул, поднялся с места, чувствуя, как болит пятая точка от жёсткой тонкой перекладины, совсем неподходящей к тому, чтобы на ней сидели. -Ничего. — помощник Игоря проводил плавные движения певца всё таким же задумчивым взглядом. -Я тебе там... Лекарство оставил. В гримёрке. Барских посмотрел на него сверху вниз. По тому, как парень произнёс это слово, Макс сразу догадался, о каком «лекарстве» речь. Бадоев что-то бурно обсуждал с Игорем, указывая то на конструкцию, то на потолок и ничего не слышал. Макс чуть ли не бегом устремился в гримёрку, парень поспешил за ним. Преодолевая огромные колонки, бесконечные спутанные провода и ящики с аппаратурой, певец петлял по закулисью, уверенно устремляясь всё глубже в полумрак. Кто-то из подчинённых Алана несколько раз беспокойно окликал его или ловил за руку, но Макс бежал к гримёрке с каким-то животным страхом и диким восторгом спасённого, не останавливаясь. Когда он наконец добрался до «пункта назначения», он кинулся к столику... Но там ничего не было. Певец обернулся на дверь, которая шумно закрылась за бедным пареньком, едва поспевающим за шустрым Барских. Тяжело дыша, он подошёл к столу, разгрёб кучу из конфетных фантиков, нескольких футболок и двух зарядок для телефона и выудил оттуда шприц, наполненный наркотиком. -Вот. — он протянул шприц Максу. -Не оставлять же мне его на виду, мало ли кто зайдёт. Барских неуверенно взял шприц, благодарно посмотрев на парня. -Спасибо. Только... У тебя то это откуда? — он не был уверен, что поступает правильно, нет — он знал, что поступает неправильно, но ничего не мог с собой поделать. Кости ломило от температуры, а разгорающееся вновь адское пламя беспощадной ломки никак не способствовало более спокойному состоянию. -Не переживай. — парень сдержано улыбнулся. -Никто не узнает. Он вышел, оставив Макса одного. Бегло подумав, откуда этот пацан знает о его зависимости, певец снял толстовку и вколол иглу в исколотую вену. В следующую секунду блаженство разлилось отравляющей рекой по организму, оголённые провода под венами затрещали, обжигающие искры с внутренней стороны кожи, словно окурки, дарили острую боль, от которой всё плыло перед глазами и становилось очень хорошо, словно в этом мире не оставалось ни проблем, ни назойливых мыслей, ни беспокойства... Макс прикрыл глаза, зная, что дымка сейчас рассеется и тело нальётся живительными силами. Через несколько часов начался концерт. Макс жадно ловил взгляды зрителей, купался в музыке, в обмене энергетикой, в авиациях, криках и приглушённом свете. Но самым главным его наркотиком был и оставался тот, кто внимательно следил за каждым его движением из-за кулис — Алан Бадоев, за улыбку которого можно было душу продать. Несколько раз за концерт Барских поворачивался к нему, перехватывал его чуть взволнованный взгляд и так хотелось прошептать: «Я люблю тебя.», но он лишь мягко улыбался. Растаяло сердце, исчезли лица... Макс каждой клеточкой тела посвящал эту песню ему, каждой извилиной головного мозга, каждым диском позвоночника. Напротив глаза твои — убийцы. Алан улыбнулся в ответ и кивнул в сторону зала, мол пора бы повернуться на зрителя. Но Макс лишь еле заметно покачал головой... Внезапно сердце кольнуло. Макс ухватился за стойку под микрофон, чуть её не уронив. Стало невыносимо жарко... Мышечный орган, качающий кровь по организму, и всего — что может с ним случиться? Всё будет в порядке, просто нервы... Барских ещё пытался петь, когда сердце уже не билось.

***

Свет от врачебных фонариков скользил по почти нереально бледному лицу. Его не хватало для освещения, за кулисами царил полумрак. -Включите свет! -Пульса нет. Реанимация. Срочно. Макса уложили прямо на пол, едва убрав со сцены. Набежали все — подтанцовка, световики, костюмеры, гримёры, но им приказали расступиться. -Отойдите. Вы мешаете. Дайте воздуха. Сердце Макса не билось. Его заряжали током. -Прямой массаж сердца. Разряд. Алан точно знал, что если это не поможет, он умрёт сегодня же. Разряд. И ничего. Врачи насупились. Кто-то включил свет, но Макса всё равно было не видно — они загородили его ото всех. Разряд. Вернись ко мне, свет мой. Вернись, не покидай меня. Разряд. Наркотик мой, пульс мой, моя жизнь, мой кислород... Не уходи так рано. Тебе ещё столько песен надо выпустить, столько городов посетить с концертом... Разряд. Пожалуйста, прошу! Я здесь. Я рядом. -Есть пульс! Кислородную маску. Быстро! Есть пульс. Он жив. Жив. Макс открыл глаза. Всё плыло, слёзы, как защитная реакция. И где-то совсем близко голос Алана. «Он рядом.» — понял Макс. Он рядом. Это и вернуло к жизни.