"Красавица" для чудовища

      Коннор проснулся в своей постели.       Голова немного гудела после вчерашнего, и яркий солнечный свет, бьющий прямо в глаза, улучшению состояния не способствовал. Коннор лежал на животе, придавленный к постели тёплым одеялом, пытался собрать мысли в кучу и вспомнить, как он вообще здесь оказался.       Он мало что помнил — алкоголь знатно затуманил разум. Помнил лишь, как наглым образом заявился к Хэнку в западное крыло — и тот не был против. Андерсон накинул на него плащ, чтобы не было так холодно. Они говорили о чём-то долго — трудно было вспомнить, о чём именно… а дальше — туман в голове.       Коннор медленно повернул голову, осматривая пустое пространство комнаты. Солнце светило ярко — должно быть, уже полдень. Интересно, остальные всё ещё спят? Скорее всего — после вчерашнего вряд ли кому-то придёт в голову заниматься своими делами. Царила тишина — Коннор слышал только собственное дыхание и посвист ветра за окнами. Ни шагов за дверью, ни голосов, ничего.       Вставать не хотелось, но и валяться на месте, не шевелясь, тоже. Коннор со старческим кряхтением поднялся. Одежда на нём помятая порядком, но целая. Значит, он не буянил. Волосы в беспорядке — что неудивительно. Лицо припухшее, голова звенит. На стуле рядом с кроватью, аккуратно сложенный, лежал шерстяной плащ. Коннор смотрел на него пару секунд прежде, чем понять, кому этот плащ принадлежал.       Почему-то дыхание перехватило. Почему Хэнк его не забрал? Нужно будет отдать при встрече — вопрос только в том, когда она состоится. Имел ли Коннор право заходить в комнату с розой беспрепятственно? Мог ли он теперь сам подходить к Андерсону, когда ему вздумается? Если подойдёт — встретит раздражение или былое благодушие? Будет ли Хэнк приходить к нему сам?       Сколько вопросов… и почему они так сильно разрывают и без того раскалывающуюся на части голову?       Плащ Андерсона снова приковал взгляд — и в тот же миг хлёстким кнутом ударило воспоминание. Чужое лицо так близко к собственному — куда ближе, чем нужно, — кольцо рук, до странного уютное и приятное. Неуместные мысли, пришедшие в голову… Коннор резко выдохнул.       Дурак. Мысли — лишь следствие опьянения. Мало ли что может прийти в голову пьяному человеку — и что теперь, беспокоиться и раздумывать об этом без конца? Есть уже о чём думать — о проклятии и розе, о том, как проклятие снять. Сфокусируй внимание на этом. Не забивай голову ненужной ерундой.       Коннор переоделся неспешно, выпил воды. Тишина замка не действовала на нервы, наоборот, казалась благословением. Голова ещё гудела, но неприятные ощущения сходили на нет постепенно, и пустой желудок уже начинал давать о себе знать. План наметился быстро: прошмыгнуть на кухню незаметно и взять что-нибудь перекусить — наверняка со вчерашнего что-то осталось. Вряд ли он встретит кого-нибудь в коридорах — если кто-то из слуг и проснулся, то наверняка мучился похмельем и не торопился вставать с кровати ближайшие несколько часов.       Кроме, может быть, детей.       Коннор вышел в коридор, аккуратно прикрыл дверь. Кто-то открыл окно в дальнем его конце, видимо, давно — холод здесь царил жуткий, горящие обычно свечи и канделябры погасли от порывов ветра. Окно Коннор закрыл и двинулся на кухню. По дороге рассматривал пустующие залы, каменные стены, висевшие тут и там яркие украшения, разбавляющие мрачность этого места. Солнце раскрашивало тёмные коридоры, делало их более приветливыми.       Коннору странно было принимать мысль о том, что место это ему… довольно симпатично. Раньше казалось, будто всё здесь таит в себе опасность, но теперь он осознавал, что это — всего лишь последствия запустения. Радость редко посещала эти стены. Каков хозяин — таков и его дом, так любили говорить в родном городе Коннора, и в этой поговорке была большая доля правды.       Как же вернуть сюда былую оживлённость? Как воссоздать времена, когда по коврам в коридорах ходили люди и говорили громкими, звенящими, живыми голосами, а не испуганным шёпотом? Что сделать, чтобы и хозяин, и его дом перестали быть недружелюбными, отталкивающими и мрачными?       Хотелось бы знать ответ — но до истины и знания этого, как обычно, придётся докапываться самому.       В кухне, ожидаемо, было пусто. Сохранился ещё вкусный запах разных блюд. Коннор оказался прав — со вчерашнего вечера осталось достаточно еды, и даже выпивки. Выпить желания не появилось, зато на еду он накинулся оголодавшим зверем, забыв обо всех правилах приличия.       — Полегче, — раздался низкий, рокочущий смешок позади. — Тебя будто в голодном плену держали.       Коннор обернулся — в дверях стоял Хэнк Андерсон собственной персоной. Конечно, кто бы это ещё мог быть.       — Доброе утро, граф, — Коннор позволил себе улыбнуться, стараясь скрыть неловкость. — Вы тоже решили перекусить?       — Вроде того. К чему тормошить слуг с утра пораньше — обслужу себя сам, так и быть, — Андерсон вошёл неспешно, сел за стол. Коннор — напротив, глядя ровно ему в лицо и не испытывая желания отвернуться. Почему-то. — Не болит голова? Ты немало выпил вчера.       Да, выпил настолько много, что продолжения вечера не помнил от слова совсем. Коннор вновь улыбнулся, принимаясь за еду, и отвечать пока не спешил; желудок сейчас говорил куда громче, требуя еды немедленно. Хэнк не торопил с ответом и сам начал завтракать. Выглядел он неплохо — не таким, как обычно, грустным и одиноким; не прятался за привычной глазу злобной недовольной маской. Пожалуй, это спокойствие шло ему куда больше, чем холодная ярость.       — Не болит, — Коннор помолчал немного. — А у вас?       — С чего бы она должна болеть, — Хэнк ухмыльнулся. — Я пьянею на несколько часов — потом это проходит само собой. Я бы и рад испытать похмелье снова, но, как видишь, не слишком получается.       Коннор кивнул понимающе. Возникшая тишина снова показалась чересчур неловкой, но с утра, занятый пищей, особо ничего не спросишь и не поговоришь — тебе попросту не до этого. Он решил не портить графу настроение, да и себе тоже, потому больше ничего не говорил. Хэнк смотрел в тарелку спокойно, вёл себя обыкновенно, как человек — от страшного зверя из сказок в нём была только внешность, но Коннор до сих пор удивлялся тому, как у него получилось спустя столько лет не растерять людскую сущность, находясь много лет в одиночестве в зверином облике.       Высокие окна, раскрашенные узорами мороза, сверкали в лучах солнца, как бриллианты. Свет неровными полосами падал на пол, попадал в глаза. Коннор невольно залюбовался кристаллами окон, причудливыми рисунками, какие ни один в мире художник не смог бы повторить. Захотелось выйти на улицу — посмотреть в яркое голубое небо, на редкость безоблачное, на стену тёмного леса за воротами, на искрящийся светом снег. Вдохнуть морозный воздух всей грудью. Ощутить запах истинной свободы.       Впервые за всё время пребывания здесь Коннор соскучился по ней. По воле идти куда вздумается, ехать, куда прикажет сердце — в лес, соседний город, в какое угодно место. К далёкой реке, отсюда не видной, к широкому тракту, ведущему прямиком в столицу, огромную и полную всяких чудес. Раньше у него была возможность отправиться в путешествие, как он давно хотел, уехать с отцом на крупную ярмарку в столице, и, как назло, раньше он не ценил эту возможность, по большей части оставаясь в пределах родного города. А теперь, когда невидимая стена проклятия не позволяла выбраться за ворота замка Андерсона…       Осознание это горчило — аппетит на мгновение пропал. Коннор рассматривал узоры на окне и представлял, что это — множественные пути и дороги, перед ним закрытые. Что, если Саймон и остальные правы, и проклятие уже не снять? Что, если он опоздал с решением от него избавиться? Неужели он и впрямь останется здесь навечно? До глубокой старости, до самой смерти?       Что-то отвлекло его от этих мыслей. Коннор повернул голову и посмотрел на Хэнка — тот, оторвавшись от сытного завтрака, внимательно рассматривал его с непроницаемым лицом. В какой-то момент могло показаться, что на морде зверя проступают вполне человеческие черты, но, стоило моргнуть — и наваждение исчезло.       Вопрос вырвался сам собой, против его воли.       — Любуетесь, граф Андерсон?       Тот закашлялся и отвёл взгляд. Неужели и впрямь залюбовался? Коннора эта мысль смутила, но он не подал виду — схватился за стакан с водой, отводя взгляд. Неприятные мысли спрятались, затаились на время.       Дверь открылась — на пороге показалась Норт, помятая, растрёпанная. Волосы, завязанные в небрежный хвост, окрасились в огненный цвет, стоило только ей подойти к столу, прямо под солнечные лучи. Она, не обращая внимания на присутствующих, налила себе воды в стакан и осушила его жадно, с явным наслаждением. Коннор, наблюдая за ней, невольно улыбнулся.       Норт выдохнула, поставила стакан на стол и наконец удостоила Коннора взглядом. Потом — графа Андерсона, невозмутимо продолжившего есть. Девушка широко улыбнулась, отвесив шутливый поклон.       — Доброе утро и приятного аппетита, господа. Вижу, у вас двоих утро выдалось действительно добрым, — она потёрла пальцами виски, снова глядя на Коннора. — Куда ты вчера пропал? Сбежал ни с того ни с сего, мы уж думали, тебе плохо стало от вина.       — Он был со мной, — спокойно ответил граф Андерсон, не дав Коннору и слова вставить. Тот почему-то зарделся. — Пришёл и сказал, что не хочет оставлять меня одного в праздник. Я пытался его отослать, но он такой настырный, просто кошмар.       Норт рассмеялась заливисто.       — Не думала, что ты такой наглый.       — Между прочим, граф Андерсон сам умолял меня остаться, — Коннор усмехнулся, решив подыграть маленькой хэнковой игре. — Представляешь, Норт, всё упрашивал, чтобы я не уходил. Не мог же я отказать старому человеку.       — Не такой уж я и старый, юноша, — парировал Хэнк. — Не верь ему, Норт, этот лжец вечно со мной пререкается, с ним не управишься, право слово.       — Спокойно, сладкая парочка, — Норт подняла руки, якобы капитулируя. — Даже не знаю, кому из вас верить. Но больше доверия вызывает Коннор — вы только посмотрите в эти щенячьи глазки, милорд. Разве он не очарователен?       — Осторожнее смотри в эти глазки, — Хэнк посмотрел на Коннора, улыбаясь. — А то ещё влюбишься.       Норт хохотнула, как бы говоря: исключено, не может такого случиться никогда.       — Мне это не грозит, не бойтесь, — выдержала короткую паузу. — А вот на вашем месте я бы опасалась.       — Правда? — Андерсон выглядел совершенно спокойным. — Что ж, мне действительно стоит поостеречься. Но не обманывайся милой мордашкой — Коннор на самом деле тот ещё чертёнок.       — Не верь ему, Норт, он на меня наговаривает.       — Вы мне надоели, — девушка уже накладывала себе поесть, перед этим осушив ещё один стакан воды. — Лучше поем в своей комнате — здесь слишком много шума.       И она скрылась за дверью, ловко удерживая поднос с многочисленной едой в руках. Коннор посмотрел на Хэнка — почему-то не мог подавить улыбку, как бы ни пытался. Насмешливая перепалка вконец его раззадорила — стоит признать, спорить с Андерсоном ему нравилось. Но ещё больше нравилось смущать и вгонять его в краску. Судя по всему, это у них было обоюдным.       — Совести у вас нет, — произнёс он с притворной укоризной. — Наговариваете на невинного человека то, чего нет, а мне потом терпеть её насмешки. Это жестоко.       — Разве? — Хэнк и бровью не повёл. — Ты, между прочим, от меня тоже не отстаёшь. Говоришь, я упрашивал тебя остаться? Будто не ты пришёл ко мне, хотя я тебя не просил.       — Но вы не были против моего прихода.       — Но и за тоже не был.       — Разве? — Коннор скопировал его невозмутимый тон, и Хэнк снова усмехнулся. — До этого вы постоянно приходили ко мне в библиотеку. Я решил последовать вашему примеру — раз вы к моему обществу не стремитесь, значит, буду стремиться я.       — Я, конечно, знал, что ты наглый юноша, но чтобы настолько…       Шутливый спор завершился. Коннор отпил немного воды, не отрывая от Андерсона взгляда, тот же смотрел куда-то вглубь себя задумчиво, но безмятежно. Ни напряжения, ни неловкости. Утро выдалось более интересным, чем ожидалось. Коннор откинулся на спинку стула, снова посмотрел в окно. Становилось теплее — узоры с окон почти исчезли, растаяли.       Ярко-рыжее солнце больно резало глаза, ослепляло — пришлось отвернуться.       После недолгого молчания Хэнк подал голос.       — Зачем ты пришёл вчера, Коннор? Зачем всё-таки искал моего общества даже после того, как я тебя прогнал?       Коннор задержал дыхание на миг — вопрос был серьёзным и шутки в ответ не подразумевал. Видимо, Хэнка это действительно волновало, но утолить его любопытства Коннор не мог — он и сам не знал, почему. Был пьян? Скорее всего. Хотел взбунтоваться и пойти против запрета лишь бы насолить? Вероятно.       Просто хотел… его увидеть и поговорить?       Как бы он ни пытался, отрицательного ответа на этот вопрос он не нашёл. Вслед за эти возникал ещё один: зачем ему это? Говорить, видеть, искать встречи, просто находиться рядом? Что тебе даст его общество кроме, разве что, ответов на вопросы о проклятии, которых в ближайшее время ты точно не получишь?       Он прокашлялся — голос почему-то пропал.       — Я, кажется, уже отвечал на этот вопрос.       — Отвечал, но меня такой ответ не устраивает. Поэтому скажи ещё раз — чтобы я знал наверняка, чего ты от меня хочешь.       Коннор молчал. Ну и что ему ответить? Что?       Хэнк нахмурился. Неужели ему действительно так важно это услышать?       — Если ты намереваешься втереться мне в доверие и узнать что-то о снятии проклятия…       — Нет. Я пришёл не поэтому, — он был честен… по большей части. Мысль о том, чтобы «втереться в доверие» посещала его, но неосознанно. Подобный вариант событий он тоже рассматривал, но вчера о проклятии не подумал ни на секунду.       Он думал лишь о том, что хочет увидеть Хэнка Андерсона прямо сейчас. Противиться этим мыслям и неуместным странным желаниям на пьяную голову было не в его силах — и он пошёл. Но в чём на самом деле была причина?       — Тогда почему же?       Коннор выдохнул.       — Я говорил — по той же причине, по которой вы приходили ко мне. Ни больше, ни меньше.       — Но откуда тебе знать, почему приходил я?       — Вы одиноки. А я — единственный в этом замке, кто не сторонится вас и поддерживает любой разговор. Вы сами мне это говорили, между прочим.       Хэнк смотрел ему в глаза, ища отблеск лжи или какого-то корыстного умысла. Не доверял, хотя причин тому не было… Нет, причина была — в его упрямой уверенности в том, что проклятие снять невозможно. Уверенности в том, что никто на это не способен — тем более какой-то вздорный мальчишка, взявшийся невесть откуда и решивший взять на себя ответственность на это.       Хэнк не верил, что Коннор мог ему помочь. Что действительно хотел это сделать. Потому и отталкивал всеми силами, предупреждал, спрашивал: «Какого чёрта ты в это лезешь?» Но он, видимо, и впрямь не до конца понимал, что в «это» замешаны ещё полтора десятка человек помимо него. И его можно было понять.       Но даже несмотря на это Коннор не собирался сдаваться и слушаться, покорно не нарушать запретов. Даже если это будет стоить ему жизни, он найдёт способ снять проклятие. Если получится — замечательно. Если нет…       Что ж, так тому и быть.       Но Коннор был только в начале пути — потому уверенности в благоприятном исходе у него было чуть больше, чем полагалось.       — Ладно, — Андерсон всё-таки отвёл взгляд. — Верить тебе — ужасная ошибка. Но… чёрт, её трудно не совершить.       — Может быть, это будет единственная ошибка, о которой вы не будете жалеть, — Коннор пожал плечами, улыбаясь кончиками губ едва заметно. Хэнк покачал головой.       — Как знать… Я жалею уже сейчас. Но назад пути нет, — блуждающий туманный взгляд остановился на его лице — по спине почему-то побежали мурашки. Взгляд этот… Такой пронзительный, такой… странный. — Одну ошибку я уже совершил.       «Какую?» — хотелось спросить, но Коннор не успел — Андерсон встал из-за стола и вышел вон стремительно, будто сбегая.       В воздухе повисло лишь недоумевающее молчание. Коннор опустил взгляд на собственные ладони, глубоко задумавшись.       Всё это было очень странно.       Ему снилась роза.       Коннор оглядывался по сторонам — в темноте едва просвечивали очертания смутно знакомых коридоров, через окна не проступало ни лучика света. Он не мог пошевелиться, не мог толком разглядеть ничего, кроме смутных силуэтов и неясных образов. Какой-то частью сознания он понимал, что ему это снится, однако, как обычно бывает, знание это не дало ничего. Попытка управлять сном не удавалась никак, хотя все свои силы Коннор прикладывал к тому, чтобы попробовать пошевелиться или хотя бы зажечь свет.       Темнота не вызывала тревоги, но ему почему-то важно было узнать, где он находится. Оставалось лишь оглядываться по сторонам. И неясно было, длится ли этот сон вечность, или же прошло всего несколько минут.       В очередной раз оглядываясь через плечо, он увидел слабый голубоватый отблеск в дальнем конце коридора за собственной спиной. Ещё мгновение — и отблеск превратился в слабый огонёк, трепещущее светло-синее пламя. Какие свечи сияют голубым? Существует ли пламя подобного цвета в принципе?       Вопросы отпали тут же, когда Коннор, наконец-то, смог пошевелиться. Это произошло против его воли — телом будто управлял кто-то другой. Разум метался от одной мысли к другой, но все они сводились лишь к синему огоньку там, вдали. Коннор сделал шаг вперёд, потом ещё один, и ещё. Медленными шажками он пробирался по коридору, глядя только на постепенно приближающийся огонёк и не отводя взгляда. Идти надоело, и он попробовал побежать. Как обычно и бывает во снах, ноги не слушались и едва касались пола, бег получался медлительным — чувство было такое, словно он пытался бежать сквозь толщу воды.       Он не останавливался — бежал к голубому свечению там, вдали, и думал лишь об одном: только бы не проснуться. Пробуждение означает, что следующей ночью путь придётся проходить сначала.       Коннор бежал так долго, что мог теперь разглядеть арку прохода и источник свечения, парящий в воздухе. Роза, которую он с того самого дня видел во снах каждую ночь, и никак не мог до неё добраться, как бы ни пытался. Каждый раз, стоило только подобраться на метр-два ближе, чем предыдущей ночью, сон обрывался, и его отбрасывало назад. Во снах он помнил, что они ему вообще снились — наяву же не помнил ничего.       «Ещё немного. Ещё немного», — твердил себе Коннор, продолжая бежать и протягивая вперёд руку, как если бы мог схватить цветок до того как проснётся.       Но он обманывал себя — расстояние уменьшалось слишком медленно, темнота вокруг начала рассеиваться и осыпаться. Он слышал посвист ветра и далёкие-далёкие голоса и шаги. Это означало лишь одно — пробуждение вот-вот наступит.       Но роза ещё так далеко!       Коннор пытался бежать быстрее — не получалось. Воздух сгустился, не давая толком пошевелиться, оцепенение не проходило. Роза… была ли она ближе, чем вчера? Или всё-таки дальше? Или расстояние вовсе не изменилось? Трудно было сказать.       Сон окончательно рассеивался, не оставляя шансов добраться до цветка. В очередной раз.       Коннор сделал последний рывок, вытянув руку вперёд. Голубой свет впереди запульсировал, кожу лица обдало ласковым теплом. Но неведомая сила не дала им насладиться — Коннора резко отбросило назад, и свечение уменьшилось, погасло. Он попытался закричать, но не смог. Темнота всё-таки рассеялась.       И он проснулся.       Странно. Несколько последних дней Коннор не мог вспомнить собственных снов. Даже мутные образы ускользали спустя несколько секунд после пробуждения, и ухватиться за них не получалось. Единственное, что он испытывал, просыпаясь — жуткое разочарование и потерянность.       Но с течением дня они забывались. К обеду Коннор уже не думал о странных снах, которых даже не помнил — все его мысли занимала роза и чёртово проклятие.       Дни шли своим чередом, слуги вернулись к своим обязанностям, граф Андерсон больше времени, чем раньше, проводил в западном крыле и редко кому показывался на глаза. О нём, как бы того не хотелось признавать, Коннор думал тоже — куда чаще, чем было нужно. С другой стороны, как думать о проклятии, не касаясь того, на кого именно его наложили?       Он снова хотел попасть в западное крыло, только не знал теперь, позволит ли Хэнк ему снова туда войти. Всё завязано на розе, нужно быть полным идиотом, чтобы не догадаться. Может, именно она — ключ к тому, как снять проклятие? Гадать бесполезно, нужно проверять. Было бы неплохо розу изучить — снять купол, прикоснуться к ней, хорошенько рассмотреть, — да только всё упиралось в Андерсона. Он не покидал пределов западного крыла, и осматривать розу в его присутствии казалось не слишком хорошей идеей. Вряд ли Хэнк бы позволил Коннору даже к ней приблизиться, не то что прикоснуться.       Оставалось только дождаться, пока Хэнк не покинет крыло — или даже замок, отправляясь на прогулку вдоль ворот, — и, как в прошлый раз, пробраться в башенку с розой незаметно. Вряд ли граф будет доволен, вновь увидев его там — нетрудно было предугадать его реакцию, в голове даже проносилось его голосом, пугающе настоящим: «Снова ты лезешь не в своё дело, мальчишка! Больше не приближайся ни к этому месту, ни ко мне!» Поэтому стоило озаботиться срочным побегом на случай, если Хэнк всё-таки явится. Нарушать едва возникший между ними хрупкий мир Коннор не собирался.       Ещё одна мысль вертелась в мозгу. Смутная догадка, невесть откуда взявшаяся — мысль о том, почему роза излучает тепло. Магнетическое и притягивающее. Каждый ли, кто к ней приближается, его чувствует? Ощущает ли его Хэнк? Ощутит ли Саймон, Норт, Кара, Том, кто угодно, если подойдёт к ней ближе? Рискованно проводить каждого из слуг к розе, чтобы проверить — хватит одного-двух человек. Допустим, Саймон согласится пойти с ним… но кого ещё позвать? Даже бесстрашная Норт старается к западному крылу не приближаться, что уж говорить об остальных.       К тому же, кроме Саймона, Коннор никого больше в свои планы не посвящал…       Сложная задачка — но выполнимая.       Роза и впрямь… притягивала, манила. Он ни за что не смог бы объяснить то ощущение, что испытал, когда впервые её увидел, но единственное слово, приходившее на ум — «дом». Как объятия матери, рукопожатие отца. Тепло очага, запах маминой стряпни, шум ручья за домом. Неприветливая, давно брошенная комната стала местом, где его ждали. Куда приняли без вопросов — ласково и приветливо, встретили как родного, хотя прежде он в этой комнате никогда не был.       Каждый ли ощущал подобное? Это только предстояло узнать.       Коннор следил за Хэнком и его передвижениями — тщательно и скрытно. Часто Андерсон заглядывал в библиотеку и занимал его разговорами — неловкие паузы, долгие, мало что значащие взгляды стали привычной повседневностью, пусть Коннор в моменты молчания ощущал себя дураком. Общество графа было ему приятно — он перестал это отрицать даже перед самим собой. В какой-то момент поймал себя на мысли, что сам неосознанно ищет его компании — и следит не только потому, что нужно улучить момент и пробраться к розе, но и потому, что сам не против побыть рядом и просто поговорить… Странное осознание шевельнуло внутри что-то, что раньше оставалось недвижимым. Что это? Думать об этом удавалось не слишком часто.       Поймав Саймона в том же месте, где тот обычно задумчиво смотрел в окно, Коннор решился попросить о помощи.       — Пойти туда? Ты, наверное, шутишь, — но, посмотрев ему в лицо несколько секунд, дворецкий вздохнул. — Что ж, вижу, всё-таки нет…       — Там нет ничего страшного, — уверенно проговорил Коннор, глядя ему в глаза. — Твоё право не соглашаться, но, поверь, там не будет ничего такого, что сможет нанести тебе вред.       — Вред мне нанесёт граф, когда застукает меня там, где не следует. Тебя-то он, может, и простит, он вообще относится к тебе более благосклонно, но меня в порошок сотрёт.       — В этот раз мы не попадёмся, — видно было, Саймон всё ещё сомневался. — Если бы это не было так важно, я бы тебя об этом не попросил.       — Я понимаю. Просто… боязно.       Коннор кивнул. Ему самому было страшновато, но если поддаваться этому чувству, позволять ему разрастись, можно вообще ничего не узнать и ничего не добиться. Решительностью и уверенностью в своей правоте — и верой в то, что всё закончится благополучно, — он перекрывал любое проявление страха.       Саймон всё-таки решился.       — Хорошо, я пойду с тобой. Интересно же всё-таки, что там такое в западном крыле находится…       Шанс посмотреть представился довольно скоро.       Саймон рассматривал коридоры, брошенные комнаты, разбитые зеркала, разорванные картины. Сложно было сказать, что он об этом думает — Коннору бы хотелось спросить, но он не стал. Сквозняк касался кожи даже через слои одежды, пар едва видными клубами слетал с губ. Дни после начала года выдались ещё более холодными, чем раньше.       — Я бы свихнулся проводить здесь столько времени, — пробормотал Саймон едва слышно, будто боясь, что Хэнк услышит его из обеденного зала на другом конце замка. — Смотреть на осколки прошлого… Напоминать себе о том, чего не вернуть… Запросто можно сойти с ума.       Коннор согласился — подобные мысли посещали и его. Охватывала невероятная тоска, стоило только представить, каково Андерсону видеть всё это, ходить по пустым коридорам, некогда наполненным людьми, смотреть на портреты, хранившие лица тех, кого рядом уже нет… Тот единственный сохранившийся портрет наблюдать было ещё больнее прочих. Почему Хэнк его не уничтожил? Не поднялась рука? Решил сохранить хоть одно свидетельство о том, что жена и сын когда-то были живы, что он сам когда-то был человеком?       Спросить бы, не боясь, напрямую…       Он так задумался, что едва не ткнулся носом в синие шторы. Пыль, с них слетевшая, попала в нос, защекотала так, что захотелось чихнуть. Коннор сдержался.       — Пришли, — он отодвинул тяжелую ткань, пропуская напрягшегося Саймона вперёд. Тот вздохнул глубоко, будто перед смертным боем, и вошёл внутрь. Коннор — вслед за ним.       Саймон застыл, глядя на розу и не веря своим глазам. Коннор его понимал — не каждый день подобное увидишь, а если увидишь — не забудешь никогда. Голубое свечение мягко обволакивало, убаюкивало, давало ощущение покоя, безопасности. Снова это чувство… тепло объятий, но не материнских, не отцовских. Тепло иного рода — вызывающее странную, приятную щекотку в груди, ворох эмоций, ранее неиспытанных, заставляющее сердце сбиваться с ритма и дыхание тяжелеть…       Его отчего-то бросило в краску. Смутные мысли, образы, чувства роились в голове, в груди, во всём теле — но ухватиться ни за одну не получалось. Коннор посмотрел на Саймона — тот глядел на цветок, не отрываясь, не шевелясь, словно очарованный. Роза и впрямь была невероятно красива — и даже стеклянный купол над ней не мог этого скрыть. Пригоршня лепестков на столе не вяла, не тлела — каждый оставался насыщенно-синим, наверняка нежным на ощупь, только, в отличие от самого цветка, в особенности от пышного бутона, не светился.       — Чувствуешь это? — едва выдавил Коннор, захлёстнутый волной неведомой силы чувства. Что это? Чьё это — его собственное или чужое? Будто его души коснулась другая, пытаясь что-то сказать, только послание её так и не смогло сформироваться в слова. Саймон впервые за долгие минуты моргнул, повернул к нему голову, но взгляда от розы не оторвал.       — Что — это?       Коннор слегка оторопел — не такого ответа он ожидал. Как можно не почувствовать этого, как можно это игнорировать?       — Не знаю… это, — Саймон наконец посмотрел на него — внимательно и удивлённо одновременно. — Есть ощущение, будто ты в самом правильном и родном в мире месте? Ощущение тепла? Ощущение… дома?       Саймон прислушался к себе — и помотал головой.       — Нет. Я только вижу, как она светится — и всё, — он помолчал. — Вероятно, только некоторые могут ощутить то, что ты ощущаешь — может быть, можешь только ты.       — Стало быть, роза действует так только на меня одного.       — Как думаешь, с чем это связано?       Коннор пожал плечами.       — Если бы я знал…       Теорию проверил — но ответов это не дало никаких. Может, они и были, только не лежали на поверхности? Тоже вероятно. Закралась пара мыслей — из чего-то магического, колдовского, того, во что трудно поверить… Но ведь он и впрямь имел дело с магией — в противном случае всего этого бы здесь не было.       — Знать бы, для чего она здесь, — подал голос Саймон спустя некоторое время. — Какую роль играет, что означает. Многое сразу стало бы понятно.       — Увы, нам этого знания не дано. Придётся идти от обратного и догадываться о её назначении самим, — Коннор сделал шаг вперёд. — Саймон, постой на страже. Хочу её осмотреть.       Дворецкий вернулся к проходу, Коннор приблизился к столу. Солнце бросало лучи на стеклянный купол, от его поверхности по стенам бегали солнечные зайчики. Он прикоснулся к прохладному стеклу пальцами; секунда — и тёплая пульсация его согрела. Странно…       Ощущение правильности, нужности всё ещё не покидало. Коннор чувствовал приятную тяжесть в груди — но с чем она связана, не мог сказать наверняка. Чувство очень походило на влюблённость, но кого и к кому — понять было невозможно.       Пока что.       Он поднял купол осторожно, отложил его в сторону. Приблизился к розе, притрагиваясь к тонкому стеблю, покрытому немногочисленными шипами. Что странно — шипы эти не жалили вообще.       Вместе с сиянием и теплом от цветка исходило что-то ещё… Коннор прислушался. Шелест, едва слышный, похожий на шорох дождя или листвы, потревоженной ветром. Он приблизился, прислушался сильнее, задержал дыхание, лишь бы заглушить все звуки кроме едва разборчивого этого. И услышал…       Шёпот.