"Красавица" для чудовища

      Граф Андерсон ухмыльнулся — почему-то Коннор воспринял эту ухмылку как прямую угрозу. Взгляд метнулся к одному из окон — от порывов ветра грязные, протёртые до дыр шторы вздымались и опускались, как живые, дышащие существа. По лестнице не подняться — Хэнк стоит прямо на пути. Либо в окно, либо в проход на первом этаже — и прочь, прочь отсюда…       Коннор снова посмотрел Андерсону в глаза — посмотрел с решительностью и спокойствием, которых в самом деле не чувствовал.       — Кажется, тебя предупреждали о том, что в западное крыло запрещено заходить. Предупреждали и не раз. Так что оправдания вроде «я забрёл сюда совершенно случайно» будут совершенно неубедительны, — на удивление спокойно сказал Хэнк, постепенно приближаясь. Коннор отступил назад инстинктивно, не думая — чуть не наткнулся спиной на портрет, но отшатнулся сразу же, стараясь не задевать единственную уцелевшую картину в этом крыле. Что-то подсказывало ему, что делать этого точно не стоит. — Если ты скажешь, что заблудился, я тоже тебе не поверю, потому что ты живёшь в этом замке достаточно долго и ориентируешься хорошо. Что же остаётся? Как насчёт варианта: «Я, мелкий любопытный паршивец, решил влезть не в своё дело и теперь получу за это по полной»?       Коннор позволил себе усмехнуться саркастически.       — Вы не оставили мне вариантов, чтобы отвертеться, граф Андерсон. Даже не знаю, что мне делать теперь, — кривая усмешка тут же погасла — взгляд Хэнка точно ничего хорошего не предвещал. — Что вы теперь сделаете со мной? Убьёте? Запрёте в той темнице, как в первую ночь моего пребывания здесь? Ещё как-нибудь накажете за то, что я пытался выяснить, как вам помочь?       — Помочь? — голубые глаза сверкнули опасной сталью — только взглянув в них, можно было порезаться. — И как же ты решил помочь мне, маленький умник, когда я даже сам не знаю, как это сделать? Может быть, у тебя есть план? Наверняка есть, иначе бы тебя здесь не было, верно? Что же ты молчишь? Излагай! Я с радостью тебя выслушаю.       Коннор скрипнул зубами, стараясь не выдать ничего — ни злости, ни испуга, ни какой-то детской обиды. Не за себя.       За самого Хэнка.       Обида эта встала горечью поперёк горла — он видел перед собой человека, не по своей воле превращённого в чудовище, вынужденное жить в изоляции вдали от людей со слугами, которые попадают к нему без своей на то воли и боятся хозяина до смерти. Что к этому привело? Почему Андерсон стал таким? Куда делась его семья?.. Коннор, в общем-то, догадывался, но не стал говорить ничего, лишь бы ещё сильнее не задеть — иначе, он чувствовал, ему точно не поздоровится.       — Кто сделал это с вами? — спросил он тихо, не отводя взгляда и надеясь лишь, что за подобные вопросы ему ничего не будет. Вряд ли Хэнк вообще что-то скажет — по нему видно, что он не настроен на мирные беседы. Кулаки сжимались, взгляд горел злобой, подобной которой Коннор никогда прежде не видел — казалось, ещё слово, и он кинется на него, чтобы разорвать на куски.       — Я говорил — это не твоё дело.       — Как раз моё, — он старался говорить спокойно, но ярость в груди подавляла мелкие ростки страха, диктовавшего молчать или бежать отсюда. — Дело каждого в этом замке. Если вы не заметили, граф Андерсон, заперты здесь не вы один — у вас ещё два десятка слуг, которые точно не хотят провести в этом месте всю свою жизнь.       — Как будто я в этом виноват! Если бы я знал, как от этого избавиться, ты бы точно сюда не попал, Коннор. Так что не смей меня обвинять.       — Вы хотите сказать, что избавиться от проклятия невозможно?       Андерсон скрипнул зубами — острыми, стоит заметить… Коннор понимал, что отступать некуда, но всё равно кинул взгляд на дверь, окно, лестницу, к которой всё равно не было доступа. Кто знает, что скрывалось за озлобленным взглядом и каменной маской вместо лица. Один удар — и всё закончится. За любопытство своё он поплатится жизнью, но может быть, эта цена стоит того, чтобы отдать её за избавление?       Видно было — Хэнк искренне верил, что способа всё исправить не было. Коннор позволил себе обернуться на портрет, посмотреть на прежнего Андерсона ещё раз. Мысль о том, что ничего нельзя изменить, отозвалась болезненным спазмом где-то в груди.       — Уходи, Коннор. Не приближайся больше ни к этому месту, ни ко мне. Никогда.       Коннор хотел что-то сказать, но не знал, что именно. Лишь когда Хэнк отвернулся, отойдя к мерцающей розе, с которой упало ещё два лепестка, он двинулся к выходу, стараясь не оборачиваться, не выдавать тревоги, дрожащих рук, отчаяния во взгляде. Лишь отодвинув синюю штору и собираясь уйти, осмелился обернуться — взгляду открылась только спина Андерсона, поникшая голова. Громадная ладонь лежала на стеклянном куполе, роза под ним не изменила своего облика — продолжала мягко светить, призывая подойти, призывая коснуться… Коннор вышел прочь, слыша шорох ткани и завывания ледяного ветра.       «Не приближайся ни к этому месту, ни ко мне».       Как скажете, граф Андерсон.       Как скажете.       Коннор сидел в общей столовой, рассматривая безучастно свой завтрак и лениво перемешивая его ложкой. Мысли блуждали где-то далеко, отвлечься от них не получалось — он моргал, будто просыпаясь от долгого сна, думал о том, что нужно поесть, но потом снова уходил в себя. Это подвешенное состояние порядком раздражало, но сделать он с собой ничего не мог.       «Не подходи ни к этому месту, ни ко мне».       Почему так обидно было слышать эти слова? Почему они до сих пор прокручивал их в голове, почему не мог перестать о них думать?       Жизнь, казалось, замедлила свой ход — в стенах замка стало ещё тише, чем раньше, обитатели ходили бесшумно, стараясь не говорить громко и не показываться друг другу на глаза. Не показываться ещё и графу Андерсону, конечно — поговаривали, он с некоторых пор «ужасно зол».       Коннор ухмыльнулся сам себе. Даже Саймон с Хэнком почти не контактировал — на его плечах лежала обязанность готовиться к Рождеству, и он целиком и полностью был поглощён приготовлениями к празднику. Дни до него текли размеренно, неторопливо — Коннор терялся, глядя в окно на улицу и не зная, какое там вообще время суток — мрачное небо нависало свинцовым полотном, будто готовясь накрыть собой землю. Читать не хотелось. Есть не хотелось. Спать не хотелось. Думать — тоже.       Не получалось не думать. Коннор поймал себя на том, что, о чём бы он ни размышлял, всё в конечном итоге сводилось к графу Андерсону. К портрету в Западном крыле. К розе. К «не подходи ни к этому месту, ни ко мне».       Да какого чёрта?       Стул напротив отодвинулся — Коннор поднял глаза, снова «просыпаясь», выходя из головы в реальность. Бледное лицо Саймона казалось восковым в слабом освещении столовой. Светлые волосы упали на лоб спутанными прядями, но поправлять их он не спешил; слегка помятую одежду, в принципе, тоже. Догадаться несложно — он устал.       — Здравствуй, — тихо произнёс дворецкий, откинувшись на спинку высокого стула. Коннор кивнул коротко, глядя ему в лицо без единой эмоции. Саймон явно хотел о чём-то поговорить и времени тянуть не стал. — Ты злишься на меня? За то, что я позволил ему уйти?       Коннор пожал плечами — с чего бы ему злиться?       — Этого следовало ожидать, так что нет, — помолчав немного, он решился спросить: — Как он понял, что в крыле кто-то есть?       — Увидел твой силуэт в одном из окон. Поначалу решил, что ему показалось, потом решил проверить, — Саймон тяжело вздохнул. — Я хотел его задержать, но он даже слушать меня не стал. Оставалось надеяться лишь на то, что ты выбрался оттуда раньше.       — Но я не выбрался, — мрачно ухмыльнулся Коннор, отодвигая тарелку. К еде не тянуло вообще. — Что ж, мы хотя бы попытались. По крайней мере, я нашёл кое-что интересное, но ответов это не дало никаких — только ещё больше вопросов.       Саймон будто оживился — лицо приобрело менее замученное выражение, брови заинтересованно взметнулись вверх. Видеть его таким куда лучше, чем в печальной задумчивости. Коннор не смог сдержать короткого смешка.       — Что же ты нашёл?       — Семейный портрет в пустующей башне, — Коннор помолчал, сомневаясь, говорить это или нет, — и розу.       — Розу?       Коннор кивнул.       — Синюю светящуюся розу на столе. Она… будто витала в воздухе. Была накрыта стеклянным куполом. Не знаю, какое она имеет значение, но сдаётся мне, довольно большое. Андерсон её оберегает.       Саймон задумался, нахмурившись — Коннор смотрел в столешницу, тоже размышляя. «Не подходи ко мне». Почему эта фраза так настойчиво крутилась в голове? Почему, думая о ней, он ощущал себя брошенным, почти обиженным? Не мог никак успокоиться и принять мысль о том, что останется в этом замке на всю оставшуюся жизнь. Мысль о том, что Хэнк всё-таки знает, как снять проклятие, не давала покоя. Почему он тогда не хотел, чтобы ему помогали? Означало ли это, что сам он проклятие снять не сможет?       Как тогда найти того, кто смог бы?       — Думаешь, это проклятие возможно снять? — негромко спросил Саймон, прервав поток бессвязных мыслей и смутных догадок. Коннор поднял на него глаза. Неужели он один в этом чёртовом замке был уверен в том, что всё ещё можно исправить?       — А ты думаешь, что нельзя?       Саймон пожал плечами.       — Я нахожусь здесь слишком долго, чтобы поверить в хороший исход. Может, мы просто отчаялись и свыклись с мыслью, что останемся здесь навсегда. Может, мы просто трусы, боящиеся что-то предпринять.       — Возможно, — Коннор помолчал немного. — Но я не собираюсь сдаваться. И не смотри на меня так. Пока я не знаю способ избавиться от проклятия, я не успокоюсь.       — Андерсон будет не слишком этим доволен.       — Плевать мне. Если он не хочет себя спасать — это его проблемы. Я не хочу торчать здесь всю жизнь, не в силах никуда выбраться. Никто не хочет.       Саймон улыбнулся, будто других слов от него и не ожидал. Коннор осознал вдруг, что в словах своих был честен лишь наполовину — на Андерсона ему вовсе не было плевать. Конечно, если он всё-таки узнает, как снять проклятие, и даже если снимет, в выигрыше останутся все они — Хэнк, может быть, ещё ему спасибо скажет. Или не скажет? Мысли об этом почему-то вызвали улыбку.       — Что ж, если ты так решил — отговаривать тебя бессмысленно.       — Не стоит даже пытаться.       — Я не пытался. Хотел убедиться, будешь ли ты стоять на своём или нет, — дворецкий поднялся, лёгкими движениями поправляя одежду. — В любом случае знай — я буду на твоей стороне. Даже если окажется потом, что надежды всё-таки нет.       Коннор кивнул запоздало, когда Саймон уже скрылся за дверьми, ведущими в коридор. После своих же слов он немного взбодрился и теперь, казалось, горы мог бы свернуть. И завтрак уже не показался ему таким несъедобным, и настроение заметно повысилось… и день уже не казался таким дерьмовым. Мрачные мысли ушли на задний план, и теперь он посвятил себя размышлениям о розе, не желая переключаться ни на что другое.       Ни на то, почему ему вдруг стало совершенно не плевать на Андерсона, ни на то, почему его «не подходи ко мне» так больно резануло по сердцу. Об этом он, возможно, подумает позже, но сейчас голова была занята совсем другим.       Коннор погрузился в собственные мысли настолько сильно, что не заметил наблюдавшей за ним пары ледяных светящихся глаз.       Выйдя в бальный зал, Коннор выдохнул удивлённо и остановился.       Ель была просто огромной — до этого он сюда не заходил, не участвовал в её украшении, и теперь, увидев блестящие игрушки, разноцветную мишуру, словно красивое одеяние покрывающую тёмно-зелёные ветви, об этом жалел. Норт, шедшая позади, тоже остановилась, оценивая сначала само дерево, затем — реакцию Коннора. Девушка не смогла сдержать улыбки.       — Рот лучше закрой, — фыркнула она, и Коннор только сейчас заметил, что действительно приоткрыл рот, как идиот.       — И так каждый год?       — Примерно. В прошлом году всё было как-то беднее, сейчас решили разгуляться, — Норт слегка пихнула его локтем — она часто так делала, к этому можно было привыкнуть. — А ты отказался участвовать в украшении замка.       — Вижу, что зря, — Коннор осмотрел просветлевшее убранство зала, не скрывая своего восхищения.       Тёмные коридоры и впрямь стали выглядеть куда лучше, украшенные к Рождеству. Даже в самых тёмных уголках кто-то из слуг оставлял немного украшений, чтобы всё не выглядело так заброшено и плачевно. Кара провела несколько вечеров, вырезая снежинки из бумаги, дети расклеили всё это по окнам. С потолка тут и там свисала яркая мишура, те же снежинки, просто игрушки, не поместившиеся на ёлке. На каждом подоконнике горели свечи, прибавляя яркости всегда мрачному и тёмному пространству. Замок и впрямь преобразился — Коннор рассматривал окружающее пространство и ловил себя на мысли, что когда-то, задолго до того, как это место и его хозяина кто-то проклял, подобная радостная светлая атмосфера царила здесь чуть ли не каждый день.       Кстати, о хозяине…       — Граф не будет праздновать с нами? — спросил Коннор, в общем-то, уже догадываясь, каким будет ответ. Норт посмотрела на него, как на дурака.       — Он никогда не отмечает с нами праздников. Может, так даже лучше будет? Мелкие его боятся — слишком уж морду страшную корчит.       — Не страшную, — негромко, но уверенно возразил Коннор. — Просто недовольную.       Норт смерила его странным взглядом, но ничего не сказала. Осмотрела ель ещё раз, топнула ногой, перебросила косу с плеча на спину. Казалось, никогда она не могла стоять на месте спокойно — ей всегда нужно было двигаться. Суетливая, вечно раздражённая, но не злая, как могло показаться на первый взгляд. Прямолинейная настолько, что могла показаться грубой. Коннор понаблюдал за ней немного, думая о чём-то отвлечённом — а она, поймав его взгляд, ожидаемо, сразу же напряглась, взъерошилась.       — Чего пялишься?       — Задумался, прости, — Коннор отвернулся, чувствуя себя дураком. Почему-то на ум сразу пришли воспоминания о переглядках с Хэнком — неловких взаимных разглядываний исподтишка, взглядов глаза в глаза, похожих то ли на незримый разговор, то ли на странное сражение. Неловкость, желание то ли отвернуться, то ли продолжать смотреть. Странные ощущения, смешанные. Сейчас Андерсон настойчиво его избегал — уже который день подряд, — и Коннор с удивлением всё чаще ловил себя на мысли о том, что хотел бы… чтобы всё вернулось в прежнее русло.       Чтобы Хэнк снова зашёл в библиотеку без предупреждения, чтобы помог с очередной перестановкой, с зажжением камина, с чем-либо ещё. Сел на диван, пригласил бы присесть рядом, задавал бы странные вопросы, насмехался бы беззлобно. «Откуда ты такой несносный на меня свалился?» — голос в голове раздался слишком отчётливо, слишком по-настоящему — Коннор даже дёрнулся. Воспоминание всплыло в памяти — заинтересованный взгляд, который трудно было выдержать, усмешка, разрушающая маску страшного чудовища напрочь.       Следом за этим пришло другое — почти настоящая ненависть, злоба. Голос, полный ледяной ярости: «Не подходи ни к этому месту, ни ко мне».       «А что, если подойду? — возникла в голове внезапная, дерзкая мысль. — Что ты мне сделаешь?»       Кто-то щёлкнул пальцами перед его носом — это была Норт, ожидаемо.       — Ты у нас как Саймон пропадаешь теперь?       Коннор хмыкнул, снова окунаясь в реальность. В последнее время он и впрямь слишком часто уходил в себя — мысли занимали то смутные догадки и теории о разрушении проклятия, то граф Андерсон. О том, почему именно он перетягивал большую часть внимания на себя, Коннор старался не думать — но, ожидаемо, не получалось.       И правда — что, если он и впрямь приблизится, махнув рукой на запрет?       Хэнк его не убьёт, дураку понятно. Покричит, порычит, угрожающе сверкнёт глазами — не более того. Скажет в очередной раз: «Убирайся, не приближайся, это не твоё дело, мелкий любопытный паршивец». Но так ли он в самом деле хотел, чтобы Коннор от него отстал? Если да — почему за несколько часов до сказанных обидных слов сам пришёл к нему в библиотеку в очередной раз? Почему пригласил сесть рядом на диван? Какие слова оставил невысказанными? Что-то спросить хотел? Что-то рассказать?       В какой-то миг Коннор даже пожалел о том, что Саймон ворвался так внезапно — но сделанного уже не воротишь, так что сожаление было бессмысленным.       Празднование началось — собрались все без исключения слуги за широким столом, стоявшим неподалёку от ели. Коннор даже удивился, увидев количество приготовленных блюд — боялся даже представить, сколько времени Норт и все ей помогавшие приложили, чтобы всё это приготовить. Дети горящими вожделеющими глазами посматривали на сладкое, некоторые взрослые, впрочем, от них не отставали. На столе стояло несколько больших бутылок вина — достаточно, чтобы напиться десятку взрослых людей. Может, ещё и назавтра что-то останется… Коннор ел, попутно болтая о чём-то с другими слугами, но мыслями снова блуждал где-то далеко.       Когда детям надоело сидеть, они решили немного поиграть — забегали по залу, начали резвиться, впрочем, как всегда. Коннор наблюдал за ними краем глаза, неспешно попивая вино из бокала, который уже битый час не мог осушить. Норт уже была навеселе и всё приставала к Саймону с какими-то вопросами, Кара, смеясь, разговаривала с остальными. Народу было немного, но гомон поднялся такой, что от него заболела голова. Коннор поднялся из-за стола, подошёл к одному из окон, подальше от шумной компании. Начали они не так уж и давно, но ощущение было такое, будто их рождественский обед-ужин длился часов пять или шесть.       Чего-то не хватало. Не детям, довольным даже без подарков, бегающим туда-сюда и громко смеющимся. Не взрослым, повеселевшим после выпитого алкоголя и едва не впервые за весь проведённый вместе год решившим без страха и боязни поговорить о чём-то и посмеяться в кои-то веки в полный голос.       Не хватало Коннору. Он смотрел на диск солнца, постепенно скрывающийся за верхушками деревьев. Горизонт пылал красным и золотым, а небо постепенно из ярко-голубого становилось насыщенно синим с лиловыми оттенками. Снег блестел в солнечных лучах, деревья на фоне казались нарисованными углём. Такой яркой насыщенности он не видел очень давно, и теперь не мог оторвать взгляда от красивого зрелища. Но не мог полностью расслабиться, успокоиться, упасть в ту же безмятежность и веселье, что и остальные.       Ему не хватало чего-то, чего здесь не было.       Или кого-то?       Он обернулся. Саймон, Кара, Норт, Том… все они были здесь, и он был рад видеть их искренне улыбающимися, но всё равно ощущал себя лишним в этой компании.       «Я не должен быть здесь».       Коннор вспомнил о тёмно-голубом свечении розы, о тёплой пульсации, которую она издавала, когда он прикасался пальцами к холодной поверхности купола. Каждый приблизившийся ощущал это тепло? Ощущал ли его Хэнк? Если он попробует провести к ней Саймона, Норт или Кару, почувствуют ли они то же самое? Отреагирует ли роза на них так же, как на Коннора? Если нет — то почему?       «Если я подойду к нему, что он сделает?»       Снова — дерзкая, шальная мысль. Безрассудная. Сколько раз Коннор нарушал запреты Хэнка? Уже и не сосчитать. Нарушил запрет не выходить за пределы замка. Вечно пререкался и делал всё по-своему. Слова и запреты, не подкреплённые весомыми действиями, значения не имели. Коннор перевёл взгляд на тёмно-красную, словно кровь, жидкость в бокале. Хэнк, вроде как, тоже хотел напиться на Рождество.       Где он бы это сделал?       Коннор знал ответ. Не знал только, что им двигало сейчас — безрассудство юности, желание нарушить запрет или что-то доказать, стремление разузнать что-то о проклятии (желание увидеть Андерсона, может быть?), или что-то иное — в любом случае, это было неважно. Он отошёл от окна и никем не замеченный вышел из бального зала прочь, оставляя за спиной яркий свет, шумные разговоры и весёлый смех детей.       Прохлада коридоров встретила его снова, как старый друг. Замок вновь погрузился в полную тишину. Коннор уверенно вышагивал вперёд, сопровождаемый недовольными взглядами людей с портретов. В нём крепла странная решимость, и мозг, слегка затуманенный вином, не хотел думать ни о чём другом. Коннор забыл даже о том, что так и не поставил стакан с вином на стол, не допил, просто унёс с собой, будто хотел присоединиться к Хэнку в его одиноком уничтожении запасов алкоголя.       Может, действительно хотел.       Западное крыло снова встретило его холодом и запустением, мраком и тишиной. Коннор шёл по нему куда увереннее, чем в прошлый раз, и эта уверенность никак не желала гаснуть. Он не думал о том, что будет, если Хэнка на месте не окажется, не думал, что будет, если тот разозлится. Лишь когда взору показался знакомый арочный проход, закрытый синими шторами, остановился нерешительно.       Будь он более трезв, обязательно спросил бы себя: «Какого чёрта я здесь делаю?» Может, на мгновение подобная мысль и промелькнула в голове, да только ускользнула быстро, не оставляя от себя ни следа, ни малейшего сомнения. Коннор коснулся пальцами запыленной ткани и отодвинул её в сторону. Сделав глубокий вдох, шагнул вперёд.       Он не ошибся.       Роза на столе светилась, как в прошлый раз. Или стала светиться чуть ярче? Коннор не знал — на розу он сейчас почти не смотрел. У окна, не прикрытого ни стеклом, ни чем-либо ещё, стоял Хэнк. Уходящее за горизонт солнце касалось последними лучами светлой шерсти, немного её золотя. Наверняка Хэнк его услышал, но не повернулся, не вздрогнул, не пошевелился — и ни слова не сказал.       Коннор принял это как хороший знак. Сделал шаг вперёд, ещё один, ещё. Постепенно подходил ближе, внимательно глядя в широкую спину и напряжённые плечи, накрытые меховым плащом. На каменном подоконнике стояла бутылка вина и железный кубок с причудливой витиеватой резьбой. По комнате гулял леденящий ветер, шаловливо забирался под одежду — Коннор, только остановившись, понял, насколько здесь холодно. А он, король предусмотрительности, не захватил с собой тёплой накидки. Ну конечно.       Расстояния между ним и Хэнком было немного — достаточно сделать несколько шагов, чтобы встать вровень, плечом к плечу. Или уткнуться носом в чужую спину… странная мысль, совершенно неуместная. Зачем бы ему это делать?       Царило полное молчание.       Хэнк всё-таки выдохнул громко, мученически.       — Ты ведь никогда не будешь слушаться и делать то, что тебе говорят, правда?       Тон его был скорее усталым, чем злым — Коннор и это принял за хороший знак. Значит, не всё так плохо — есть ещё возможность вернуть всё на круги своя.       Он сделал шаг вперёд — неуверенный, осторожный.       — Вам бы этого хотелось?       Андерсон подумал немного, прежде чем ответить.       — Возможно. Но это не то, в чём я нуждаюсь.       — А в чём вы нуждаетесь?       Снова тишина.       Хэнк фыркнул смешливо, всё-таки оборачиваясь. Опёрся поясницей на подоконник, осматривая Коннора уже знакомым цепким взглядом.       — Ты уверен, что хочешь знать? Может, в крови излишне любопытных мальчишек вроде тебя — не думал об этом? — Коннор ухмыльнулся, скептически выгибая бровь. — Я так понимаю, угрозы на тебя вообще не действуют.       — Правильно понимаете.       — Я думал, ты воспитанный молодой человек, Коннор, но не ожидал, что ты на самом деле безрассудный упрямец, который любит нарушать приказы, не слушаться и всегда делать всё по-своему.       — Разве вам это не нравится, граф Андерсон? — Коннор вдруг запнулся.       Дерзость вопроса удивила его самого. Их обоих.       — Может, нравится, может — нет, — Хэнк пожал плечами. — В любом случае я не исключаю того, что это всё… довольно любопытно.       Коннор кинул взгляд на семейный портрет у стены — он снова был накрыт тканью. Это его не удивило.       — Если ты снова пришёл, чтобы капать мне на мозги своими вопросами — можешь уходить.       — Я пришёл к вам.       — Зачем?       — Составить компанию?       — Вопрос остаётся прежним.       Коннор подошёл ближе — лучи солнца ударили прямо в глаза, немного затемняя силуэт Хэнка, но он упрямо смотрел вперёд, стараясь не моргать. Задрал подбородок, пытаясь поймать ледяной взор. Вроде как даже получалось.       — Затем же, зачем вы постоянно приходили в библиотеку ко мне, — проговорил он чётко, чеканя каждое слово. — Ещё есть вопросы?       Андерсон смотрел на него почти удивлённо несколько секунд — потом вдруг… рассмеялся. Снова его низкий смех, звучанием похожий на далёкий громовой раскат, отозвался странным ощущением в грудной клетке. Щёки, несмотря на холод, начали гореть.       — Интересно, есть ли ещё в этой стране знатные люди вроде меня, позволяющие слугам говорить со мной так же нагло?       — Я не ваш слуга. И не пленник, — Коннор отпил немного, замечая, что руки от холода начинают подрагивать. — Мы с вами, граф Андерсон, в равных условиях. По крайней мере, сейчас.       Хэнк хмыкнул неопределённо — согласился с его словами или нет? Может, это было не так уж важно — главное, он Коннора не прогонял, не кричал, не смотрел так яростно, как в прошлый раз, когда они оба были здесь.       С очередным порывом ветра мурашки побежали по телу. Коннор обнял себя одной рукой, в другой всё ещё зажимая стакан с вином. От взгляда Хэнка это не укрылось.       — Мог бы одежду потеплее захватить, — проворчал он недовольно и лёгким движением скинул с себя плащ.       Мгновение — Коннор оказался в кольце рук. Мгновение — взгляды снова пересеклись. Лицо Андерсона было слишком близко. Мгновение — на плечи легла приятная тёплая тяжесть. Хэнк немного задержался, застёгивая плащ и не отрывая взгляда от его лица.       Странный миг. Неловкий, неуместный. Слишком мало расстояния, нужно отстраниться… а хотелось ли? Нужно ли отстраняться в принципе? Стоит ли так пялиться? Нужно ли что-то говорить сейчас, когда расстояния между лицами — ничтожно мало?       Мгновение — и всё прекратилось. Хэнк отстранился, сделал шаг назад, снова опираясь на подоконник поясницей. Коннор схватил плащ ладонью, не зная, что сказать или сделать — мозг словно отключился, не давая телу никаких указаний. Пьяный туман в голове чуть рассеялся, уступая место туману другому.       Что, если бы он подался вперёд и сомкнул руки на сильной шее? Что, если бы прижался всем телом к чужому? Как бы Хэнк на это отреагировал? Отшутился, оттолкнул бы? Обнял бы в ответ?       Коннор, да о чём ты, твою мать, вообще думаешь?       — Тепло?       Он моргнул удивлённо, чувствуя себя дураком.       — Да… вполне.       Почему-то ответ показался ему слишком глупым. Хэнк не прокомментировал это никак — ухмыльнулся снова, оглядываясь через плечо на солнце, теперь окончательно скрывшееся за далёкими деревьями.       — Что ж, если ты решил составить мне компанию… не против немного выпить?       Коннор улыбнулся, ощущая прилив уверенности, и кивнул, сделав шаг вперёд.       — Почему бы и нет?       Хэнк ответил на его улыбку своей — Коннор замер на мгновение, рассматривая жёсткие черты лица, которые в какой-то миг вдруг разгладились, открывая взгляду довольно приятную картину.       Если не сказать — красивую.       И ледяные глаза уже не светились безразличием и холодом. В них промелькнуло что-то ещё — что-то на первый взгляд неуловимое, но Коннор надеялся, что ему не показалось.       Всё — он сам не до конца был уверен, что именно имел в виду под этим «всем», — не вернулось на круги своя. По крайней мере, не полностью. Вопреки его ожиданиям это «всё» между ним и Хэнком Андерсоном изменилось. Прямо сейчас, именно в этот момент.       Без возможности вернуть время вспять и отменить изменение.       Роза на столе загорелась ещё ярче — но занятые разговором Хэнк и Коннор этого так и не заметили.       Впервые за много лет с пышного бутона не упало ни одного лепестка.