***
Когда мимо окон проезжали гремящие грузовики, тётя Мила вздрагивала, бежала к окну и приподнимала оконную тюль. Машины проезжали, оставив за собой грязно-серые клубы дыма, а тётя Мила облегчённо вздыхала. Соседка Михайловна говорила, что теперь будут забирать и совсем маленьких детей-десятилеток, и от этого у неё самой начинали дрожать плечи — её дочка была как раз десяти лет. Она плакала, а Мила её успокаивала. В течение месяца всё продолжалось, как раньше, и Мила за хозяйством уже почти не думала о тревожных новостях, но в один прекрасный солнечный день к их дому подъехал грузовик, и Михайловну с дочерью вывели на улицу. Тётя Мила запретила Наташе высовываться из квартиры, а сама сбежала вниз. — Родимые, пожалейте ребёнка! Оставьте их здесь! — спокойно говорила им Мила, держась за руку дочки Михайловны, но на её слова никто из немецких офицеров не обратил внимания. Испуганный до смерти завербованный полицай что-то попытался сказать им на немецком, но военные только захохотали. Они грубо схватили Михайловну за плечи и хотели запихнуть в кузов, но дочка заплакала, а Мила вцепилась в подругу, но немецкий офицер больно оттолкнул её и пригрозил блестящим пистолетом. Мила поскользнулась и упала на лёд, девочку посадили рядом с матерью и плотно закрыли кузов. — Мила! Мила! — Её муж — партизан, — отрезал полицай. Орловская попыталась подняться, но резкая боль в ноге заставила её застыть на месте. В ушах у женщины стоял крик подруги и жалобный плач дочери. Грузовик, тарахтя, проехал по центральной улице. Аня, заметив его издали, юркнула в переулок и встала за помойкой. Когда гудящий четырёхколёсный монстр скрылся из виду, Брагинская вышла и быстро зашагала к дому. У входной двери она увидела женщину, которая, медленно поднявшись с земли, схватилась за перила. Её пальто было всё в грязи и снегу. — Тётя! — крикнула Аня и подбежала к ней. — Тётя, милая, что произошло?! Бедная моя… Держись за меня, сейчас мы дойдём… Кто тебя обидел?! — Ивановну с дочкой забрали, — сквозь слёзы пробормотала Орловская. Анна не нашлась, что ответить. У Милы сильно болела голень и весь вечер провела в кресле, ожидая возвращения Оли. — Мама, чай, — невозмутимая Наташа принесла поднос с чайником и чашкой. — Оля пришла! На пороге появилась Ольга, рослая красивая девушка. Её щеки раскраснелись от мороза. Оля сразу же наложила тугую повязку матери на голеностоп, а потом устало рухнула в кресло. Она обычно так сильно уставала в больнице, что часто засыпала прямо на стуле. — Аня, всё действительно страшно, — журила она кузину. — Уже повсюду начался учёт населения. Всех погружают в грузовики и увозят! Наш доктор придумал кое-что хорошее — с инфекциями, с высоким давлением не забирают, и мы помогаем. Есть способ искусственно поднять температуру. Надеюсь, что всё будет хорошо.***
На рынке было многолюдно. Товаров было очень мало. Повсюду на прилавках валялась гнилая картошка, которую и покупали жители. Хмурая Анна набирала овощи в мешок. Картошка была грязная и почти ледяная. «Не стоит так брезговать, в других городах и этого нет!» — сказала покупательнице торговка. Аня ничего не ответила и только подула теплом на свои озябшие руки. По земле летела поземка, отчего снег на темной дороге напоминал острова в океане. Вдали раздались какие-то крики. Анна обернулась на шум — какие-то люди побежали прочь от рыночной площади. Раздался знакомый ненавистный звук — протяжный рёв грузовиков. — Замуровали! Огородили! По всему периметру рынка встали грузовики и солдаты. На выходе на центральную улицу поставили «пропускные ворота». — Что происходит? Скажите, что происходит? — Аня, здравствуй! — поприветствовала девушку сокурсница. — Варя, что случилось? — Тебе крышка. И мне тоже. Это нас забирать приехали. — То есть?! Как это забирать? — В Германию. Работать. — Я не хочу! — Я тоже не хочу. А кто нас спрашивает? У «ворот», пропускных пунктов, стояли офицеры в блестящей форме. Огромная очередь потоком устремилась к «воротам». Там стояли немецкий офицер и полицай. Это была настоящая облава — проверочный лагерь, где принудительно набирали рабочую силу для Рейха. Дети плакали, кричали. Слышался злобный басистый лай овчарок. Из «ворот» выпускали только стариков и беременных. Одна девушка, засунув под одежду мешок, указала на свой грузный живот, но её заставили снять тулуп, достали холщевку, посмеялись и повели к грузовику. Кто-то попытался притвориться калекой, но тоже был отправлен в машину. — Их отвезут к вокзалу! А потом отправят в телятниках в Германию! — Кто-нибудь знает немецкий? Если их попросить на родном языке, у нас будет надежда… — Невеста Брагинского знает! Аня! — Я только учу!.. — хотела было запротестовать Брагинская. — Анечка, дорогая, поговори с ними! — со слезами просила знакомая, прижимая к себе девочку-подростка. — Анечка, спаси! Может, помилуют! Без сына я умру… — Выручай, Аня… Снег слепил глаза. Когда подошла очередь Анны, она взглянула на офицера и его помощников. Главный из них был высокий и голубоглазый. Он все время натягивал на шею свой шарф и поправлял воротник формы. Помощник, стоящий рядом с ним, тихо разговаривал с другим офицером. По грузовикам отводили плачущих девушек и подростков. — Herren, Offizieren, — робко начала Анна. Услышав родную речь, немцы инстинктивно повернули головы, разглядывая с нескрываемым любопытством говорящую девушку. Анна сжала пальцы в кулаки. — Wir bitten Sie, die Kinder und Jugendlichen bei ihren Familien zu lassen. Gott wird dich für deine Freundlichkeit belohnen. Bitte! Bitte, Meine Herren! * Анна прекратила говорить. По щеке у неё стекла слеза и смешалась со снежинками. Детский жалостный плач не прекращался. Женщины смотрели с надеждой на выскую худую фигуру в сером промокшем от снега пальто. Главный офицер удивленно вскинул брови. Он внимательно с минуту рассматривал русскую девушку. Снег падал на её ресницы, на длинные светлые волосы, выбившиеся из-под шапки. — Du bist ein sehr mutiges Mädchen! ** — сказал он ей с улыбкой и шагнул навстречу. Анна нахмурилась и попятилась назад. «Бесполезно», — решила Брагинская и опустила глаза. С губ офицера не исчезала улыбка. Его голос был тихий, спокойный. — Es ist gut, dass du Deutsch schprichst. Wir werden tun, was Sie fragen. Aber du gehst immer noch.*** Анна вдохнула побольше воздуха. Слова немца словно ударили: в тот момент Брагинская поняла, что за считанные минуты она потеряла всё. Наконец он обратился к толпе: — Achtung! Bewohner Wir lassen Ihnen Ihre Kinder! — Что он сказал?! — Они не будут забирать детей! К Анне подошли двое военных и отвели к грузовику. Брагинская пыталась вырваться и кричала, чтобы её не забирали, но тщетно. Голубоглазый офицер проводил их задумчивым взглядом. А перепуганные женщины с детьми старались поскорее покинуть огороженную территорию. Они бежали, не обращая внимание на льдистые места. Торговка, которая продала Ане картошку, подошла и вырвала у неё мешок из рук, когда девушку сажали в грузовик. «Тебе она больше не нужна! Покормят вас там!» — сказала та, прижимая к себе торбу. На слёзы Анны никто не обращал внимания. В кузове уже находилось десять человек. Было темно. Царило напряженное молчание. И только изредка доносился немецкий говор снаружи. Грузовик заревел, затрясся и поехал. На жестком деревянном полу было неудобно сидеть, внутрь задувал промозглый ветер. Возмущение и негодование Брагинской сменились равнодушной тоской. От долгой тряской езды у неё закружилась голова. Происходящее казалось ей кошмарным сном. Анна представляла, как тётя будет долго ждать её, потом начнёт искать и не найдёт, а соседи скажут, что её забрали фрицы… Впереди ждала неизвестность.