«И все же: перемены эти отнюдь не означали, будто герцог поступился и крупицей своего помешательства. Ум этого человека был подобен тикающим ходикам, которые, совершив известный кругооборот, в назначенный миг выдадут обязательное «ку-ку!». Терри Пратчетт. Вещие Сестрички»
Она слышит писк систем для искусственного поддержания жизни уже достаточно давно. Порой звук сменяется на грохот стеклянных пробирок, нервное бурчание санитарок с тряпками и просто шум за окном. Она ждёт, когда сознание позволит взглянуть на источники звуков лично, но ясность ума гаснет с каждым днём. — Мозг умирает. Если она не придёт в себя раньше, чем это произойдёт окончательно, то нам придётся отключить все системы. Возможно, будь она сейчас хоть немного ближе к своему телу хотя бы сознанием, то выкрикнула б слова протеста, но девушка всё так же лежала недвижимо с дрожащими веками. Безмятежное лицо настолько мертвенно бледное, что поталогоанатом, не задумываясь, приступил бы ко вскрытию, полностью уверенный в смерти пациентки. Грудная клетка едва заметно поднимется в такт тихому дыханию. Совсем незаметно. Ужасно худая и жалкая на вид, она живёт так уже долгое время. Больничная койка стала даже родной за три года, в каком-то смысле. — Нет, не может быть, — голос такой знакомый, но узнать его никак не может: женский, взволнованный. — Послушайте, я понимаю, в это сложно поверить, но при таких травмах удивительно, что ваша сестра жива. Доктор строг и снисходителен одновременно. — Я понимаю, но дайте ей шанс. Голоса стихают. Слышатся удаляющиеся шаги и хлопок двери. Лёгкое дуновение ветерка с окна, птицы переговариваются по поводу последних событий… — Послушай, — раздается над ухом. Мурашки, как это положено, по её телу не расползаются, и остальных чувств тоже нет. — Знаю, мы с тобой не ладим, но Урана ты хоть пожалей. Слышишь, Катька? Пёс скучает. Все мы скучаем. Катя бы всплакнула на миг, но не может. Лежит всё так же — недвижимо, дышит ровно. Сестра печально вздыхает и собирается уйти, но в последний момент останавливается (что слышно по шагам). Шелестит одеждой. — Давай, выкарабкивайся, ты можешь. Тут лежишь, а на улице уже снег растаял. Любишь же снег, а такое пропускаешь. Хлопает дверь. Ветер зашелестит занавесками и стихает. Молчание вновь окутывает палату. Она любит снег. Мороз на коже, хруст под подошвой, пар дыхания. Всё это уже и забылось.***
— Желаешь чаю? А может… Может сыру?! У нас чудесный сыр, уверяю, на-ка, возьми кусочек! Я знаю, ты любишь сыр!!! ХАСКИЛЛ! ГДЕ ТЕБЯ НОСИТ?! ЕЩЁ ЧАЮ! Безумный лепет даэдра ей надоел, но остаётся только терпеть и томно вздыхать. Кусает сыр, уже порядком осточертевший, смотрит на измученное лицо Хаскилла, жалеет где-то глубоко внутри. Пьет чай. Безучастное лицо камердинера Безумного Бога заслуживает все медали терпимости. Металлический поднос ударяется о пол рядом с ногами мужчины, и звучит следующее: — Не стой столбом, гостья заскучала! Танцуй! Катя снова вздыхает и кусает сыр, медленно прожёвывая. Он кислит на языке, немного горчит уже. Хаскилл не позволяет себе устало вздохнуть, начинает свой танец, звеня бубенцами на запястьях, лишь бы его лорд был доволен. — Ну-у-у? — обращается даэдра к ней, возвращая сыру исходный вид целого куска. Она морщится. — Как тебе здесь? — Скучно, — честно признаётся Катерина и вздыхает. — Сколько ещё гостить тут? Я домой хочу. — И не скучно лежать одной в комнатке? Холодно, воняет болезнью и смертью! Фи, — Бог кривится и смотрит на нелепые телодвижения своего подопечного. В итоге не выдерживает и гневно хлопает в ладоши. — Ну хватит, всё! Сгинь…с глаз моих. С громким «пф!» тело Хаскилла растворяется в воздухе, оставив после себя фиалковую дымку с конфетти. — Ты хоть и плод моего умирающего мозга, но приятного от тебя мало. Скайрим приятнее глазу, знаешь ли. — Что? — искренне удивляется Безумный Бог, придав глазам размер монеты. Холодок раздражения чувствуется, но Катерина думает, что это ветер с окна в палате. Его редко закрывают. — То, — безобидно отвечает девушка, отложив кусок сыра на стол. Месяц назад, кажется, она говорила уже это. Как попала сюда с момента автокатастрофы, так и сидит за столом вечного пира. Шеогорат долго смотрит в лицо своей гостьи, затем жуёт ус. — И зачем тебе тот мир, м? — решил пойти ва-банк князь. — Тебя не станет, а потом… Всё? Смерть — это так скучно! — А тут? Такая себе перспектива, — отвечает девушка, пожав плечами. — Попаду я в царство Мании как творческая личность, сойду с ума, начну рисовать письки да цветочки, гордо величать свою деятельность искусством. А кто будет против, затыкаю до смерти кисточкой и пририсую третью сисю. Трепещи, Блисс! — Ха, — усмехается Шеогорат, откинувшись на спинку трона. — Ты уже отлично вписываешься в жизнь этого города. Разве не прелесть? Ах, ну ладно! А чего же ты хочешь, солнышко? — Жить? — с иронией спрашивает она и надеется на умный ответ. — Аха-ха-ха! «Князь Безумия дарует жизнь!!!» Как тебе заголовок газеты?! — потом он задумывается. — Хм… Стоит дать Хаскилу поручение разослать этот тираж… Но о чём это я? Ах, да! Жизнь! Катя вздыхает и готовится выслушать очередной словесный водопад даэдра. Привыкла как-то. — Я не богиня плодородия и жизни, этим пусть гнусные аэдра занимаются! Я-я-я-я… Князь Безумия, деточка. Безумный, Безумная Звезда, Безумный Бог, Безумный Лорд, Скумный Кот и так далее по списку, как угодно. И я дарую лишь облегчение, понимаешь? — Смутно, — она вертит указательным пальцем в воздухе, стараясь не выдать на лице скуку. — Какой ужас!!! — резко вскрикивает князь. Да так, словно его чудесный пёстрый камзол воспламеняется на нём же. Пожар, к сожалению Кати, только в его кошачьих глазах. — Не знать такой простой сути?! Для тех, кто служит мне, не существует ни добра, ни зла, ни правды, ни лжи, ни реального, ни нереального. Слушаешь? — Очень интересно, — кивает девушка, выискивая на съестном столе виноград. Она точно видела его тут минутой раньше… О. Вот он. — И? — Я могу освободить тебя от земного тела и дать новое, но то, увы, умрёт в любом случае. Что лучше: смерть и забытье, или жизнь в чудесном царстве? Подумай, солнышко! — А в Скайриме снег сейчас… Я люблю зиму, — между делом сообщает девушка и бросает в рот виноградину. Сладкая и вкусная же эта ягода! — Мой пёс оценил бы бескрайние поля… Хаски те ещё проказники… — А что?.. — встрепенулся бог, — Твоя затея мне нравится! Это будет интересно! Ох и весело же будет!!! — Что? — она давится сладким соком и старается откашляться. Тот её словно не замечает, изобразив глубокую задумчивость. Девушка повторяет вопрос. — Всё! Решено, ягодка моя! Ре-ше-но! ХАСКИ-И-И-ИЛЛ! Катя всё ещё кашляет и мало понимает. Камердинер Шеогората возникает рядом и любезно стучит по спине гостьи. — Итак, — начал говорить Безумный Бог с гордой осанкой, словно только что одолел полчища недругов. — Вот тебе мой приказ — исполнить! В руки мужчины летит свёрток тонкой белой бумаги. Хаскилл неловко ловит его и открывает. Повисла тяжёлая тишина. Катя напряжённо жуёт виноград, отметив, что вкус у того не чувствуется под тяжёлым пологом волнения. Заглянуть не рискует. — Мой Господин… Тут ничего не написано, — свёрток одиноко повис в руке бретона. Его спокойное лицо вызывает десонанс в голове. — Ах, точно! Совсем забыл, что мне лень писать! — Надо же, — произносит девушка, подперев голову рукой. Перед носом всё скачет чистый пергамент, сворачиваясь и разворачиваясь. — Сырок мой, ты откушала? — внезапно, для гостьи, обращается Князь Безумия. Она смотрит на полную гроздь ягоды, но всё равно кивает. — Хах! Тогда вынужден временно распрощаться. Всего ненадолго, нам с Хаскиллом нужно многое обсудить… Пока! Стул, на котором сидела Катерина, резко пустеет, а в радиусе метра сияет разноцветное конфетти.