***
Вечером, когда за окном уже было темно, Стейн вошел в свою комнату и устало опустился в кресло возле письменного стола. Девушка сидела у его кровати, обхватив руками колени, и слегка подняла голову, когда открылась дверь. Валет чуть повернул голову в ее сторону, затем встал на ноги и расстегнул ремешки, на которых держались доспехи, оставшись в черно-красном камзоле. Отнес их в маленькую, отгороженную от его покоев темно-красной плотной шторой комнату и, вернувшись, встал напротив девушки. — Встань. Она покорно, ни говоря ни слова, поднялась. Тогда Стейн, медленно подошел к ней и, опершись о стену так, что девушка находилась между его руками, бросил на нее долгий плотоядный взгляд. Валет долго наслаждался болью своей несчастной жертвы, сдавив ей горло, видя ее слезы и слыша приглушенные всхлипывания. Входил в нее до упора, по-звериному жестко вгрызаясь в нежную плоть и чувствуя, как член приятно обволакивает горячая жидкость. Ее сиплые крики, полные страха и боли глаза доставляли ему неимоверное удовольствие. Девушка задыхалась, пыталась высвободить прикованные к кровати руки, но бесполезно. Низ живота горел огнем и ходил ходуном под жесткими, частыми толчками Валета, от которых тряслась кровать, и сама она чуть ли не стукалась головой об ее спинку. Наконец Стейн отпустил горло девушки и, насладившись криками боли, резко вышел из нее. Она выдохнула и часто задышала, прикрыв глаза. На лбу выступил холодный пот. Валет, отвязав жертву от кровати, преспокойно улегся в постель и, приблизившись к ее уху так, что ее волосы шевелились под его дыханием, возбужденно прошептал: — Ты была хорошей девочкой. Сумела доставить мне удовольствие. Я оставлю тебя у себя.***
Проснувшись утром, я не обнаружила рядом с собой никого, только смятые холодные простыни. Видимо, Валет уже давно ушел. Сквозь разноцветные стекла окон пробивался серый утренний свет. Я пошарила взглядом по стенам в поисках часов. Они, как оказалось, висели слева, за красивым резным шкафом, и показывали без пяти минут десять. Я решила одеться или хотя бы поискать что-нибудь, что могло сойти за одежду и, поднявшись с постели, подошла к шкафу. Открыв его, я прежде всего увидела перед собой шикарное черное с красными узорами платье из чистого шелка с открытыми плечами. «Интересно, это он мне приготовил?» — подумала я, но, однако, решила, что терять мне все равно нечего, и Стейн не слишком будет зол на то, что его игрушка надела такое шикарное платье. Да, странно, что теперь я фактически никто, и принадлежу человеку, жестокость и алчность которого известна многим — Илосовичу Стейну, Валету Червей. Я — его игрушка, которая даже не имеет права на слово… Эти мысли даже вернули меня в прошлое, пока я надевала платье. В один особенно запомнившийся мне день, духовно перевернувший мою жизнь… Той ночью разразилась страшная гроза. Казалось, что молнии расшибут Мрамориальский Замок на части, а гром поможет рассыпать его в прах. Дождь лил как из ведра, темные тучи заволокли небо так, что ничего, кроме пугающей бездонной тьмы, не было видно. — Мама… Девочка в белом платьице лет тринадцати сидела у постели больной матери — одной из приближенных к Белой Королеве фрейлин, с которой они с Ее Величеством были особенно близки. И сейчас фон Мрамориал пыталась вытащить несчастную женщину с того света, хотя надежда сделать это уже давно оставила ее. — Ты умираешь? — Да, детка… — пересохшие губы с трудом шевелятся и пытаются растянуться в улыбке. — Но…разве нет ничего, что может тебя спасти? Мать молчит и снимает с шеи маленький пузырек с зеленоватой жидкостью, протягивая его дочери. — Возьми… Тебе нужно это выпить…когда у тебя будет время. Девочка, едва сдерживая слезы, кивает, и пряча лицо у матери на груди, не стесняясь, плачет. — Я люблю тебя, мама. Мне тогда было всего тринадцать лет. В ту же ночь моя мать умерла. Мирана ничего не смогла сделать, но, мне кажется, особенно и не старалась. Я послушалась матери и на следующий же день после ее смерти выпила содержимое пузырька. После этого я будто провалилась в сон. Но само видение я запомнила на всю жизнь, и именно после него мое понятие о жизни, мои взгляды — политические и нравственные — все претерпело значительные изменения. Я увидела давно прошедшие дни, когда еще моя умершая мама была девочкой, город Витзенд, который в Ужастрашный день был уничтожен Бармаглотом, и семейную драму, разыгравшуюся в тот зимний день в королевском дворце между двумя сестрами — Ирацибетой и Мираной, тогда еще принцессами. Не знаю, осознанно ли поставила Мирана сестру, но после этого видения мое отношение к ней сильно изменилось. Я поняла, что имел в виду мой отец, говоря про добродетель как маску зла. И, честно признаюсь, в тот момент мне впервые стало по-настоящему страшно. Ясно ощутила, как страх ледяной струей пробежал по спинному хребту, оставляя след из мурашек. Думаю, страх был бы не настолько сильным, знай я, что скрывается под красивой оберткой. Люди всегда боятся неизвестности, и я не была исключением. Вот как получилось, что у Красной Королевы появился шпион, причем анонимный — я предпочла не выдавать своей личности. Пользуясь своим положением — ведь я заняла место матери среди придворных Мираны после ее смерти — я без труда узнавала всю нужную информацию и передавала ее посланному Ирацибетой человеку. Это я выдала местоположение Алисы Валету, и именно поэтому он, вместе с армией карт, явился на поляну Абсолема именно в тот момент, когда она находилась там. Ничего личного я против нее не имела, но, как и все другие, знала пророчество, знала то, что она Бравный Воин, и принесет победу Белой Королеве — той, что пробила себе путь к трону с помощью лжи. Однако с совестью ничего не сделаешь, потому что заглушить ее, вместе с любовью, человечностью и прочими чувствами оказалось выше моих сил, и от ее угрызений мне не удалось спастись. Казалось бы, всего лишь еще одна жертва во имя правды, но, с другой стороны, это невинный человек, не знающий ничего о прошедших днях и впутанный в жизнь незнакомого ей мира грубым, жестким способом, противоречащим ее собственному мнению. Скрип двери вырвал меня из воспоминаний. Лягушонок-лакей принес завтрак. Ну, надо же! Неужели Валет будет так заботиться о своей пленнице? Слуга поставил завтрак на письменный стол и ушел. Честно говоря, есть действительно хотелось, и я, встав с постели и присев за стол, приступила к завтраку, надеясь, что он не отравлен. «Хотя зачем ему меня травить?» — подумала я, наливая себе кофе. Если подумать, то в настоящей ситуации я несколько выигрываю по сравнению с Валетом. За четыре года тайной службы красной стороне я неплохо узнала его характер, и уже примерно могу предположить, что он будет делать в следующую секунду, учитывая его настроение в данный момент. Он жесток и холоден, но я…не боюсь его. Да, многие считают его чудовищем, но, по-моему, это не так.***
Стейн вернулся поздно, мрачный и будто чем-то озлобленный. Присел рядом с Джевел, налил вина в стоящий рядом бокал и залпом выпил, рывком откинув на спину черные пряди. Затем облизнул губы, окинул жадным взглядом сидящую рядом девушку. — Ты прекрасна, — с придыханием произнес он. И в самом деле, Джевел, в черно-красном платье, открывающем плечи, прикрытые шикарными темными волосами, была ослепительно красива. Вид несколько портили содранные запястья, покрытые синяками — следы, оставшиеся от оков — но это вполне можно было отодвинуть на второй план. И снова произошедшее в прошлую ночь повторилось. Я не злилась за это на Стейна — в конце концов, и из этого можно было извлечь кое-какую выгоду. Вдобавок, кроме получаса жесткого секса каждый вечер, он ничего со мной не вытворял. В конце концов, моя жизнь начала походить на сделку. В мои обязанности входило быть покладистой и доставлять ему удовольствие посредством плотских утех каждый вечер, а в его — сносно обращаться со мной и не бить. Мы не определяли их, но как-то так получилось, что в наших отношениях — если можно было так назвать наше общение — появились определенные рамки, выходить за пределы которых ни у кого из нас не было желания. Мы не любили друг друга никаким из возможных путей — Валет обеспечивал мне безопасное существование, а я облегчала ему жизнь. Наши отношения улучшились до такой степени, что однажды он даже спросил мое имя, и, узнав его, заметил, что оно весьма необычно. Но все же наши классовые позиции в отношении друг друга не были расставлены четко, и я до сих пор не до конца понимала, как себя с ним вести. Да и он, кажется, тоже. Наравне с этим, я научилась четко определять настроение Валета, понимать, когда можно поговорить с ним, а когда лучше молчать, а также, какие темы в разговоре лучше не затрагивать вовсе. Я понемногу изучила его психологию, научившись понимать, чего именно он хочет в тот или иной момент, и таким образом избавляя себя от многочисленных возможных неприятностей. Может быть, такая жизнь стала бы нашей повседневностью, так как особых изменений в ней не происходило. Если бы не один инцидент, произошедший однажды вечером, спустя почти полгода после поражения Белой Королевы. В этот день Стейн пришел позже обычного и, сняв доспехи и камзол, лег, вернее, рухнул на кровать. Я в это время читала, сидя в кресле возле письменного стола и скрестив ноги — Стейн открыл мне доступ к библиотеке дворца, чтобы мне было чем заняться во время его дневного отсутствия. Когда он вошел, я лишь бросила на Валета короткий взгляд поверх страниц книги и продолжила читать, однако, когда через несколько минут он не подал никаких признаков жизни, это показалось мне странным. Заложив книгу в нужном месте, я положила ее на стол и, подойдя к кровати, присела рядом с Валетом. Он, видимо, почувствовал, как кровать прогнулась под моим весом, потому что поднял голову и посмотрел на меня. И, если внешне выражение моего лица, быть может, никак не изменилось, то внутри меня что-то екнуло. Лицо Стейна было красное от пощечин, лоб длинной полоской разрезал глубокий рубец, явно нанесенный недавно, а взгляд, с которым он смотрел на меня, был мутным, и в нем отчетливо читалась смертельная усталость и какая-то обреченность. Я не стала говорить ему ничего, сразу поднявшись с кровати и направившись в ванную комнату. Через несколько минут, наполнив ванну, я вернулась в комнату и тронула Стейна за плечо. Он недовольно шевельнул им и медленно поднял голову. — Пойдем, — я наклонилась к его уху. — Надо принять горячую ванну. Тебе станет легче. Промычав что-то в ответ, Валет все же приподнялся, намереваясь встать. Я помогла ему, перекинув его руку себе через плечо. Через минут пять мы все же добрались до ванны, и я, запихнув туда Стейна, уселась рядом на ее край. — Это она тебя так? — спросила я наконец. — За что? — Конечно она, кто же еще, — томно ответил Валет, опираясь локтями о края ванны — он явно кайфовал. — Мирана сбежала. Я выпучила глаза. — Одна? Как? — Сегодня утром я пошел на обход камер и обнаружил, что ее камера пуста. Я сжала зубы, мысленно проклиная эту некромантскую сволочь. А Валет продолжал: — Замок был взломан, а оба солдата возле тюремного подвала убиты. Как ей удалось это сделать — я без понятия, сам удивился. Ирацибета поручила мне найти ее. Но самое интересное, — Стейн взглянул на меня, и взгляд его несколько прояснился, — что я должен найти ее в ограниченный промежуток времени. За две недели. Когда Ирацибета узнала о побеге сестры, она была в ярости, и сказала, что, если я не найду Мирану за этот срок, то она казнит меня, — последние слова он произнес с усмешкой и погрузился в мыльную воду по шею, откинув голову назад и закрыв глаз. Сердце пропустило удар. Странно. Вроде, прошло не так много времени — всего полгода, а то и меньше, а я уже успела привязаться к нему так сильно, что мысли о его смерти вызывают у меня волнение и даже…страх за него. Волноваться из-за угрозы жизни одного из самых жестоких людей этого мира — Илосовича Стейна. Ну, не странно ли? Но, кроме удивления своим чувствам, я не чувствую ничего. И это тоже странно. — Я пойду к ней и попрошу смягчить приговор, — размеренно произнесла я, невидящим взглядом смотря в стену за головой Стейна. Послышался горький смешок. — Потерпишь поражение и навлечешь угрозу смерти еще и на себя, — сказал Валет с вопросительными нотками в голосе. — Тогда я поеду с тобой. В этот раз он прямо-таки рассмеялся, запрокинув голову назад. Причем совершенно искренне. Но ничего не ответил. Некоторое время спустя, сидя на кровати, я перевязывала его рану на лбу — уже знала, где у Стейна лежат марля и спирт, которые он хранил, видимо, как раз на такой случай. Мы молчали, но вскоре он нарушил стоящую в комнате тишину. — Я не пущу тебя с собой. Я по второму-третьему разу обернула его голову бинтом. — И что мне прикажешь делать здесь? Книги в библиотеке, рано или поздно, закончатся, а оставаться один на один с ней здесь мне что-то не очень не хочется. — Такие путешествия не для тебя. Вот тут мне стало реально смешно. Не для меня! Пусть Стейн об этом и не знает, но за время своего шпионажа мне пришлось пережить немало, для того, чтобы сохранить свою секретность в отношении обеих сторон. А хотя… Может быть, рассказать ему? Или все же не стоит? — Все, — я закрепила узел на повязке Стейна и встала, чтобы положить оставшийся бинт и спирт на место. Когда я вернулась, он лежал на постели, раскинув руки и, похоже, о чем-то сосредоточенно думал. Я легла рядом, подперев голову одной рукой и глядя на Валета, но он вскоре поднялся, чтобы погасить люстру, а потом разделся и лег в постель. — Сегодня отдыхай, — сказал он, на секунду повернувшись ко мне, а потом завернулся в одеяло и затих. Я тоже сняла платье и легла под одеяло, раздумывая все над тем же вопросом насчет раскрытия своей секретности. Уже засыпая, я почувствовала ласкающие руки Стейна на своих волосах.***
И снова, проснувшись, я не обнаружила рядом с собой ничего, кроме смятых холодных простыней. Впрочем, ладно, я уже поняла — как бы рано я не просыпалась, Стейн все равно уйдет раньше. Я по привычке оглянулась на часы — десять минут девятого. Нормально. А ведь вчера я легла позже обычного. Поднявшись с кровати, я заметила, что на столе на видном месте лежит сложенный пополам лист бумаги. Заинтересованная, я подошла к столу и, развернув его, начала читать. Красивый витой почерк Стейна был трудночитаем, но зато, как он выражался, «весьма аристократичен». «Когда проснешься, загляни в шкаф — я приготовил кое-что для тебя. Если захочешь попрощаться, то знай — я уеду сегодня после обеда. Не вздумай ехать со мной, я запрещаю тебе это.» Подписи не было, но я знала, что это записка от Стейна. Итак, шкаф. Интересно… Оставив записку на столе, я подошла к одежному шкафу и, помедлив несколько секунд, открыла его. Это было не совсем то, что я ожидала увидеть, но от этого не переставало быть менее великолепным. На вешалке прямо передо мной висел черный с красными узорами мужской кожаный костюм, сшитый на женщину. Черная рубашка, штаны, жилет и камзол, больше похожий на охотничью куртку, понравились мне с первого взгляда. Валет явно угадал с выбором. Быстро сходив в душ, я примерила новое одеяние и поняла, что оно подходит мне как нельзя лучше. Оно было сшито прямо-таки на меня, и сидело прекрасно. Но, когда я вышла из ванны — единственного места, где находилось зеркало во весь рост — и присела на кровать, в шкафу послышался грохот, дверца распахнулась и на пол выпал…меч. Он был прекрасен. Достаточно скромный, без всяких украшений, но зато сделанный из отменной стали и, как я поняла, рассмотрев его, прекрасно заточенный. Со стороны стола послышался какой-то странный звук, похожий на звук ветра, распахивающего окно. Обернувшись и подойдя к столу, я увидела, что на обратной стороне сложенного листа, на котором Стейн оставил мне записку, проявляется надпись. Через несколько секунд на бумаге ясно вывелись буквы, складывающиеся в надпись: «Меч тоже для тебя». Вот значит как. Сначала запрещает мне ехать с ним, а потом делает такие очевидные намеки на нарушение его же запрета. Стейн явно хочет, чтобы я поехала с ним, но…почему-то запрещает мне это. Что ж, придется нарушить его запрет. Приведя себя в порядок, я повязалась мечом и, в последний раз окинув взглядом комнату, толкнула дверь, выходя в коридор.