Коукворт

      Гарри Поттера выписали из больницы, Северус Снейп сопроводил его в Коукворт. Гарри радовался не столько возвращению домой, сколько возможности сменить обстановку, что он понял, только увидев унылую обстановку своей комнаты. Раньше у него никогда не было своей комнаты в полном смысле слова: в этом доме он мог сделать с ней что угодно, чего тетя с дядей не допускали в Литтл Уингинге. Заклеить стены плакатами, выпустить сову, перевернуть стол вверх ногами в конце концов! И как хотелось сделать последнее сейчас! Находиться здесь было невыносимо.       Казалось, стены комнаты стремятся задавить, сплющить все между собой. Поменять местами мебель не представляется возможным из-за слишком маленького пространства. Светлые старые обои, оставшиеся от прежних жильцов, уже были скрыты за таблицами, схемами, рисунками; деревянный пол стерся до черноты и из-за этого тоже скрывался — за ковриком, столом, кроватью; неприглядный вид за окном — за пыльными тяжелыми шторами от потолка и до самого пола. Скрыться не удавалась лишь ему от самого себя, от своих мыслей и воспоминаний. «Если бы кто-то действительно волновался обо мне, написал бы хоть раз», — крутилась в голове одна мысль.       Гарри не мог больше терпеть. Хотелось плакать, хотелось убежать от всего: от дома, ставшего пристанищем и клеткой, от тетки, которая никогда не заботилась о нем, от Хогвартса со всеми его обитателями, от Букли, размеренно чистящей перышки, как будто все хорошо, как будто все как раньше. Но раньше не было хорошо. Никогда.       Парень спешно покинул квартиру и направился к неглубокой речке — единственному месту в городе, где он мог обрести прежнее спокойствие. На мутной поверхности воды отражались унылые ветки дерева, промозглый ветер гнал первые опавшие листья вниз по течению. Никогда не считавший себя зябким Гарри съежился, но уходить не собирался. Он почувствовал тот самый запах, который бывает только осенью — скоро пойдет дождь, вот уже первые капли бьются о землю. Еще один лист сорвался с ветки — ветер подхватил его и закружил, продлевая миг, но и ему не суждено было ничего, кроме падения на темное водное зеркало. Холод позднего вечера, казалось, сковывал сердце с его порывами поменять хоть что-нибудь, оставляя застылые мысли об упадке и никчемности, но вместе с тем даруя ледяное спокойствие, так необходимое сейчас.       Кто он? Мальчик без семьи, из маленького умирающего городка. Никому не нужный. Ничем не полезный. Что он может? Что он будет делать после школы, зачем ему магия? Все, что ему приходилось исполнять в школе — шутки. Полеты на метле ему удаются, но не с его зрением идти в профессию. Пожалуй, мыть посуду в какой-нибудь забегаловке — его предел. Он не может ничего, когда тот же Невилл уже достигает успехов в гербологии. Все, что было у него, лишь мечты, и те исчезли. — Ничего. Ни-че-го, — одними губами говорил Гарри в пустоту. Это грустное слово странно успокаивало. Плакать уже не хотелось. Поверхностное дыхание сменилось глубокими вдохами свежего воздуха. Появились силы встать с мокрой земли. Он погладил кору рядом стоящего дерева, составившего компанию. — Я не стану вновь… — слова пропали. — Я знаю. Это кто-то другой был сильней, вместо меня.       Мальчик не торопился домой, ступая по грязным ручьям неосвещенных улиц. Ночь опустилась на город. Спешить некуда. Мурашки пробегали по бледной коже, носки промокли, как и вся одежда – идти было противно. Дождь закончился, стало тихо.       Тетя ничего не сказала о его позднем возвращении.

***

      Когда племянник появился на пороге, камень с души было упал, и она собиралась высказаться о поздних возвращениях, но не сказала ничего. Одного взгляда в пустые опущенные глаза хватило, чтобы забыть о принесенной в дом грязи и всяких предупреждениях. Гарри прошел в свою комнату и, судя по слабому скрипящему звуку, повалился на кровать. Петунья не знала, что нужно делать в таких случаях. Это незнание губило.       Женщина приоткрыла дверь в комнату мальчика, тот лежал ничком, обхватив подушку. — Гарри, будешь кушать?       Ответа ожидаемо не последовало. Но еда, знала Петунья, одно из лучших средств для поднятия настроения. — Гарри, ты придешь на кухню или тебе принести сюда?       Ответа не последовало. — Иди умойся, прими горячий душ, ты совсем промерз, — села Петунья на краешек кровати и положила ладонь на спину мальчика. — Потом придешь на кухню.       В этот раз удалось добиться отрицательного ответа, что Петунья посчитала за добрый знак: реагирует, значит, не все потеряно. Она легонько похлопала по спине и ушла на кухню. Через несколько минут в коридоре показался Гарри, в ванной потекла вода. Капли воды звонко бились о плитку каждый раз, словно мальчик не шевелился. Тревожная мысль поселилась на задворках сознания, вытесняя раздражение по поводу лишних затрат на воду, но Гарри все-таки вышел из ванной и скрылся в комнате. Никаких звуков Петунья больше не слышала. «Что ж, время нарушить правило есть только на кухне», — решила женщина и перенесла поздний ужин в комнату племянника. — Вставай Гарри, пока чай не остыл. И печенье как раз теплое еще, — радостно заявила она. Конечно, мальчик не отреагировал на призыв. Такой прием сработал бы с Дадли — слишком разные они дети. — Ой, уже на одно печенье меньше — они так быстро заканчиваются! — она несмело улыбнулась. — Ну же, Гарри! Несколько секунд мальчик упрямился, но видимо, перспектива наполнить урчащий желудок оказалась заманчивее дальнейшего упрямства, и он встал. — Только сначала первое, а потом десерт.       На лице мальчика промелькнула то ли ухмылка, то ли улыбка, которую он попытался скрыть за недовольным фырканьем. В этот вечер Петунье удалось накормить племянника.       Последние дни августа выдались пасмурными, что еще больше ухудшало настроение Гарри, если оно у него вообще было. Мальчик оставался замкнутым, ел мало и в одиночестве, каждый день уходил на прогулки и возвращался таким же потерянным, как и в первый день после возвращения из больницы. В конце концов он перестал выходить из дома, о чем Петунья узнала от соседей. На контакт не выходил. Ночью она заглядывала в его комнату и не видела никаких признаков деятельности: ни книжек на столе (наверняка задавали задания на лето), ни рисунков, ни котлов с зельями — ничего. Петунья не представляла, что можно сделать, и надеялась, что в школе с друзьями Гарри поправится и повеселеет. Эта была одна из причин, почему она не решила перевести его в другую школу, что ей после ухода Дамблдора могло удаться, как намекнул Северус Снейп, хотя об успехах своего студента он отзывался крайне негативно и давал соответствующие прогнозы о принятии Гарри Поттера любой европейской школой.       Одной из ночей Петунья сидела у кровати мальчика и пыталась найти решение проблем. Но кто она такая? Ей никогда не приходилось работать с трудными подростками, да и вообще с подростками, не считая Дадли. Дадли, которому сейчас может не хватать материнской заботы, которую она не может больше ему дать. Из нее вышла такая себе мать и совсем ужасная тетка. Надеяться, что проблемы со временем решатся сами — вот что она только может.