Natta den kjem

      «Он не уверен, что сделал правильный выбор. Он колеблется. Будьте деликатны — мальчик сейчас крайне уязвим», — тихий голос Квинни Гольдштейн эхом звенит в ушах. Геллерт Гриндельвальд неподвижно застывает в дверном проёме, цепким пристальным взглядом впиваясь в сгорбленную фигуру. Чёрный жилет поверх тёмно-бордовой рубашки немного мал Криденсу, он подскакивает на несколько сантиметров, натягивается туго, позволяя рассмотреть сквозь тонкую ткань острые позвонки.       Юнец сидит неподвижно, то ли делая вид, то ли действительно не замечая незваного гостя, а тот не спешит нарушать чужое уединение. Слишком сильно погружается в себя, раздумывая о кое-чём невероятно важном. Мысли, однако, путаются и ускользают в разных направлениях, словно вода, утекающая сквозь пальцы — разговор Геллерту Гриндельвальду предстоит нелёгкий, и нехарактерная ему рассеянность берёт верх над привычной холодной собранностью.       Он легко качает головой, сбрасывая наваждение, и делает шаг вперёд. — Почему вы так настойчиво пытались заполучить меня? — голос у Криденса тихий и немного хриплый от долгого молчания. — Зачем я вам нужен? Чего вы хотите? — он смотрит из-подо лба на присевшего рядом мужчину. Тот отвечает ему тишиной и задумчивым взглядом, направленным на заснеженные горные вершины. — Ты думаешь, что я хочу использовать тебя, — каждое слово Геллерта Гриндельвальда — вкрадчивое, выверенное, медленное. Он не спрашивает, а утверждает; щурит разноцветные глаза и не отводит взгляда от альпийских пиков. — Что ж, у тебя есть все основания так полагать, — чувствует, как напрягается сидящий рядом юноша; как тяжелеет взгляд его тёмных глаз.       «Интересно, в кого они такие?» — мысль мелькает вспышкой, и Геллерт не придаёт ей должного внимания, продолжая вместо этого: — Я не могу тебя винить в этом — слухи обо мне ходят разные, но все, как один, скверные, — он позволяет губам скривиться в пренебрежении, однако спокойствие тут же возвращается на его лицо. — Однако я искал тебя не для этого, — Геллерт прикрывает глаза и наконец оборачивается на собеседника.       Тот смотрит недоверчиво и настороженно — Гриндельвальд отвечает на это снисхождением. — Ты ищешь свою семью, ищешь людей, что дали тебе жизнь, — он продолжает, констатируя факт. Тянет слова, словно смакует их, выверяет каждую букву в них. Замолкает на мгновение и тут же также непринуждённо продолжает, словно ведёт обычную скучную светскую беседу: — Когда я говорил тебе, что знаю ответы на твои вопросы, я не лгал. — И лишь ради этого вы привели меня сюда? — недоверие юнца и не думало развеиваться, наоборот, он насторожился лишь сильнее. — Чтобы рассказать о моей семье? — мальчишка упрямо поджимает губы, и Геллерт ухмыляется. — Не доверяешь мне? — шепчет вкрадчиво. — Что ж, я могу тебя понять, — встаёт, подходя к окну, и скрещивает руки за спиной. — Однако ответь мне тогда, почему ты здесь? — не поворачивается и не меняет интонацию, но голос всё равно звучит на полтона громче. — Если ты знал, что я хочу использовать тебя, почему пошёл за мной? — Криденс не может скрыть растерянность на своём лице, и весь его запал угасает так же быстро, как и вспыхивает. — Понимаю, ты был в отчаянии, — Геллерт же лишь кивает сам себе, отвечая на свой же вопрос. Произносит слова с деланой участливостью, которую тут же гонит прочь. — Впрочем, сейчас не об этом, — он словно приходит в себя, вспоминает истинную цель беседы, и привычная маска, выставленная напоказ всему миру, на время прячется в закромах. — Если тебя это успокоит, то я скажу тебе, что с тобой я был честен всегда. В том числе и тогда, когда говорил, что желаю тебе лишь добра… — голос смягчается на этих словах, Криденсу чудится, что он слышит в нём нотки усталости. Гриндельвальд замолкает, и недоверие делит место с обеспокоенностью в глазах юноши, которому непривычно видеть самого опасного колдуна, по версии всего магического сообщества Европы и не только, в отрешённой задумчивости. — Расскажите мне, — он решается первым нарушить затянувшуюся паузу. — Расскажите мне, кто я. Кем были мои родители? — он сжимает кулаки до побеления костяшек, а голос надламывается от отчаяния, переходя в шёпот.       Геллерт Гриндельвальд смотрит на него долго, чуть прищурив глаза. И когда Криденсу кажется, что ответа не будет, а его в очередной раз обманули, он улыбается уголками губ и просто произносит: — Ты мой сын.       Тишина неподъёмным камнем сваливается на плечи Криденса, придавливая к земле. Слова Гриндельвальда выбивают из лёгких воздух, и он ошалело смотрит на сидящего перед собой мужчину, на лицо которого возвращается всё та же привычная невозмутимость. — Я… ваш сын? — юноша с трудом заставляет себя выдавить эти слова, переспрашивая в неверии. — Да, это так, — Геллерт кивает, и цепким взглядом впивается в лицо мальчишки, следя за его реакцией. Тот выглядит растерянно, но смотрит всё равно недоверчиво, упрямо поджимает губы, дышит шумно, явно пытаясь привести в порядок бурю в голове.       Осознаёт услышанное гораздо быстрее, чем Гриндельвальд рассчитывает, принимает это, на удивление, легко и чуть подрагивающим голосом спрашивает: — Почему же вы тогда бросили меня?       Геллерт, в принципе, ждёт этот вопрос. Прикрывает на мгновение глаза и отвечает туманно: — Это долгая история… — Расскажите! — Криденс подаётся вперёд и немного повышает голос. Делает это явно неосознанно, потому что тут же тушуется, опуская глаза в пол и добавляя значительно тише: — Я должен знать, — он явно хочет ещё что-то добавить, но не находит подходящие слова.       Смотрит из-под бровей затравленно, и Гриндельвальд колеблется несколько мучительно долгих мгновений. Вернее сказать, пытается предугадать, как же, в конце концов, юнец отреагирует на уже давно принятое им решение. Хмыкает тихо себе под нос и медленно произносит: — Хорошо, я расскажу тебе всю правду твоего рождения, которую ты так жаждешь найти…