Невинные надежды, страшные мечты

Кёнсу лежал в кровати, плотно укутанный всеми найденными одеялами. Тишина давила, а голова, буквально раскалывающаяся от боли, кружилась, не давая ни уснуть, ни прийти в себя. Словно издалека, он слышал приглушённые голоса, видимо за стеной о чём-то разговаривали Чен с Чунмёном. Парень чувствовал, как его сознание постепенно мутнеет. Глаза были закрыты, но он ощущал тяжелый взгляд Чанёля, которым тот смотрел на него все то время, которое они сидели вместе после того как следом за Чунменом и Чондэ вышел и Бэкхен… — Эй, До! — Кенсу чуть напрягается, сильнее чем нужно сжимая руку Чанёля, как обычно чуть приобнимающего его за плечи. Старший спокойно поворачивает голову в сторону голоса, но Кёнсу знает — малейшая ошибка со стороны говорящего, и Пак уже не будет так добр. — Что такое? — интересуется Ёль, и мальчишка понижает голос на полтона. — Его зовет директор. — По какому поводу? — Не знаю, сказали только позвать, — Чанёль задумчиво кивает. Кёнсу старается как можно быстрее сообразить, зачем мог понадобиться Змею — сорокалетнему «главе» Дома, который не только внутренне, но и внешне и правда походит на кого-то из хладнокровных. — Пойдём? — спрашивает Ёль, хотя в его голосе явно слышится раздражение вперемешку с напряжением — Змей человек не из приятных, и в Доме его сколько бояться, столько и ненавидят. Но младший только кивает — год проведенный в этом заведении практически не изменил его, так что, что обычные детдомовские, что люди за забором, что Змей, пугают его одинаково сильно. Когда они вдвоем с Ёлем доходят до нужного кабинета, то слышат, как из-за двери доносятся вполне себе живые, практически радостные голоса. Чанёль, приобняв До, стучит в дверь. — Да, заходите, — слышится довольное шипение, заставляя напрячься еще сильнее. Стоит Паку заодно с Кенсу ступить за порог, как они видят перед собой пару — мужчина и женщина, видимо муж и жена, с интересом рассматривают только что зашедших парней. Стоит женщине заметить До, как она расплывается в широкой улыбке. Спустя миг мужчина вторит ей. Чанель всегда говорит, что его никогда не заберут из Дома. Точно также как и Криса. Они оба здоровые парни, но в них нет ничего от детей — они не улыбнутся во все тридцать два, не заплачут и даже не будут капризничать. Словом, не сделают ничего из того, что обычно делают дети. «Семья — она одна. И свою я ни за что не променяю». Иногда Пак кажется До чересчур категоричным, но, кто знает, что пережил этот парень в прошлом? Кенсу, к примеру, не знает. Ёль не любит рассказывать о том, что прошло, и младший знает только одно — семья у того была, но выбор сделала почему-то неправильный. Чанёль смотрит на него успокаивающе, хотя До видит на дне темно-карих глаз страх и беспокойство. А ещё крупицу боли. Настолько крошечную, что впору думать, будто она и вовсе просто показалась. Пак выходит из кабинета, хотя, и Кёнсу буквально готов поклясться, при любом другом раскладе и на шаг от него не отступил бы. Но ситуация та, которая уже есть. И До остается один на один со Змеем и еще двумя незнакомыми, но почему-то очень счастливыми людьми. — Я Чжоу, — улыбаясь, произносит женщина и чуть привстает со стула, от чего парень рефлекторно сжимается. Но все оказывается не так страшно — брюнетка протягивает ему руку, и он, спустя мгновение, неловко пожимает её. Следом встает мужчина. Он значительно выше своей спутницы, но его глаза, пусть и не излучают столько интереса и блеска, нравятся младшему чуть больше. Насколько ему вообще могут нравится глаза других, если это не глаза Пака. Они также пожимают руки, и До сжимается ещё больше, замечая, каким хищным взглядом Змей следит за всей этой процессией. Однако стоит паре вновь повернуться к столу, как мужчина принимает такое приторно любезное выражение лица, что Кенсу едва не кривится. — Семья Ким хотела бы с тобой познакомиться, — буквально мурчит Змей, не сводя взгляд с мальчишки, который при этих словах удивлённо приподнимает брови. Конечно, До предполагал, зачем его вызвали, но одно дело додумываться, а совсем другое — услышать это вживую. По спине пробегают мурашки, — Мисс Чжоу и ее муж господин Ким хотят взять тебя к себе на выходные. Первым делом до парня доходит, что выходные через день, а значит, у него один день на то, чтобы морально подготовиться к поездке. Отказываться не вариант. Собственно, у него и других вариантов нет. В их детдоме было несколько правил. Их, в общем-то, никто не вводил. Так повелось. И первое из этих правил гласило — ответа «нет» не существует. А проверять, что будет, если… никто не пытался. Крис говорил, что разумнее всего в каких-то ситуациях молчать. Или действовать. Но как действовать, Кенсу не знает, так что остается промолчать. А следующей мыслью в его голове мелькают слова, когда-то давно сказанные одним из его соседей по комнате, когда четырнадцатилетнего парня по имени Мин увозили домой новые родители. " — Дурак, — сплюнул тогда Юнги, привычно кривя губы в неком подобии усмешки, только на этот раз совсем уж горькой и противной, — Говорили же ему бежать… — Может и обойдётся. Мужик то вроде нормальный, — несмело возразил худой и нескладный Марк, оценивающе смотря в спину будущего нового отца, который уже усадил Минсока и как раз обходил свою машину. — Может. А может нет, — фыркнул Юнги, провожая взглядом сорвавшуюся с места иномарку, и, когда та скрылась за поворотом, совсем уж едко добавил, — Но нормальностью здесь и не пахнет.» Кёнсу тогда не понял, что означал весь этот разговор, и только после, уже вникнув в жизнь Дома, внутренне поежился от тех слов. Змей, или Юн Ли, был неудачником, но, как любили шутить старшие, неудачником со стажем. Отучившись на, казалось бы, совсем не востребованную профессию, он занял должность воспитателя и после ряда безуспешных начинаний на других поприщах, вернулся в детдом и «дослужился» до директора. Но наступили новые времена, заведение расформировали, а его перенаправили в новое здание на другом конце города. Однако Змей не сдался и нашёл способ восполнить чувства нереализованных амбиций, годы унижения перед начальством и загибания на ненавистной работе. И решение оказалось довольно простым — деньги. Определенные знакомства, поддельные документы, довольные «покупатели» и молчаливый, запуганный товар. Нехитрая, но хорошо продуманная махинация позволила зарабатывать и чувствовать себя нужным. Разумеется, доказательств практически не было, но в эту версию в Доме верили все. Крису вообще было сложно не верить. Некоторые из ребят говорили, что слышали обрывки разговоров, другие утверждали, что видели, как «покупатели» передавали Змею бумаги, чеки. Как там на самом деле, Кёнсу знать не знал и в ближайшее время интересоваться в его плана точно не входило. До этого момента. А сейчас он стоит, прижатый со всех сторон, и даже мысль о Паке больше не греет его. Пак не поможет. На этом его полномочия фактически заканчиваются. Финал. Проговорив с «родителями» чуть больше получаса, Кенсу наконец выходит из кабинета. Он только собирается перевести дух и привести мысли в порядок, как оказывается тут же схвачен за запястье. Чанель прижимает его к себе, мягко перебирая волосы на затылке, и тут до младшего доходит то, что было спрятано за нервами, напряжением и еще множеством чувств. Он уезжает. Его забирают из этого места. Вопрос о том, чтобы не понравиться этим людям не стоит. Он не мог не понравится. Обратно их не возвращают. И это известно всем и каждому на все сто — тут даже Крис со своим просвещением не нужен. Кенсу жмется к Ёлю, который, будучи выше его почти на две головы, неловко съеживается, стараясь укрыть своим телом хрупкую фигуру До. Они долго еще стоят так, и Пак утирает рукавом своей как обычно огромной кофты влажные щеки парня, заставляя смущаться и одновременно плакать ещё сильнее, хотя для вечно безэмоционального Кенсу это уже край. Они отходят друг от друга только тогда, когда дверь кабинета открывается и из нее выходит пара. Те несколько удивленно косятся на них, но после женщина улыбается и тянет руку, видимо чтобы потрепать До по взлохмаченным волосам, на что Чанёль реагирует соответствующе. Буквально скалится, напрягаясь всем телом и прижимая младшего к себе еще сильнее, пока тот жмурится и прячет лицо на его груди. Женщина отступает, бросая на него непонятный взгляд, от которого лично у До идут мурашки по спине, и улыбается. — Пока-пока, ещё увидимся, Кёнсу, — мило щебечет она на прощание и следует за своим мужем. Чанель заметно напряжен. Он смотрит вслед уходящим, а Кенсу не знает, что делать — сердце сжимается перед неизвестным. Чанёль ходит мрачнее тучи весь оставшийся день и только и делает, что прижимает младшего к себе и стреляет предупреждающими взглядами в каждого, кто хоть малейшим движением выдает жалость к ним двоим. А ближе к ночи Пак исчезает за дверью, оставляя Кенсу вместе с притихшими Бэкхёном, и идет к Крису — за советом. Кёнсу не знает, к чему пришли парни в ходе диалога, не знает, когда Чанель вернулся — потому что сам уснул раньше, прижавшись к теплому боку Бёна. А просыпается он уже в объятьях Ёля. Тот спит, напряженно хмурясь во сне, и До заранее знает — им предстоит сложный диалог. Но ошибается. Чанёль не отговаривает его, не подбивает на побег или другую глупость. Даже наоборот. — Посмотри на это с другой стороны, — говорит старший, и Кенсу готов поклясться, что видит в глазах напротив неуверенность. Пак говорит чуть ли не сквозь зубы, и До понимает — тот сам не верит ни единому своему слову, — Крис сказал, что семья нормальная. Они потеряли сына… На все остальные аргументы младший только кивает, чуть улыбаясь уголками губ. Ему страшно, но у него нет иного выбора. А Чанёлевское «я хочу, чтобы ты был в безопасности» окончательно добивает, и хочется кричать, что безопасность — это там, где Ёль, но он молчит. Потому что поздно. Бежать некуда. Тот день он запомнил навсегда. Тогда ему казалось, что это последний раз, когда они видятся, что это последние касания кожи, последние улыбки. В тот день солнце светило особенно ярко, будто пыталось согреть в последний раз. А на следующий день, точно под настроение, хлынул дождь. Кёнсу, с собранными заранее вещами, выходил из Дома под пристальные, сочувствующие взгляды его жильцов. Чанёль стоял где-то сбоку, рядом с Крисом и остальными старшими, скалой возвышаясь над другими детьми. Змей стоял тут же, но по середине, вместе с воспитателями, и скалился. Парень подошел к машине, внутри которой уже сидела женщина и не отрываясь смотрела на него. Мужчина, все время идущий рядом, держа над ними зонт, подхватил немногочисленные сумки До и положил их в багажник. Кёнсу в последний раз бросил взгляд на крыльцо, поймав на себе ответный взгляд Чанеля, и из последних сид улыбнулся, тут же разворачиваясь и садясь в машину. Ехали они в тишине, нарушаемой музыкой и редкими разговорами пары. Парень смотрел в окно, не обращая ни на что внимания, пытаясь игнорировать взгляды Чжоу, которые та бросала через зеркало дальнего вида. За окном мелькали пейзажи. Сначала лес, потом пустынные поля с редкими домиками, потом стал появляться город. Он рос с каждым километром, неумолимо приближаясь, давя своей огромной серой тушей. Кенсу замутило. Мелькающие прохожие, звуки, перебиваемые друг другом, высотные строения. Он отвернулся, утыкаясь взглядом в пол, и скоро уснул. А проснулся он уже в квартире, и почему-то от мысли о том, что его, очевидно, несли на руках, от осознания своего бессилия замутило. Заметив, что он очнулся, Чжоу тут же оказалась рядом, проводя по его волосам тонкой дрожащей рукой и заглядывая в его глаза. Кёнсу дёрнулся в сторону, получив в свою сторону взгляд, полный раздражения, и замер. — Мы обязательно с тобой подружимся, — прошептала женщина, улыбаясь. Парень, однако, в этом очень сомневался. И сомнения вскоре оправдали себя. Кёнсу, будучи закрытым мальчиком, никогда сильно не интересовался внешним миром. Сколько он себя помнил, даже при жизни родителей, его пугало большое количество людей. Так что в школу, как все обычные дети, он не ходил — к нему приходили учителя. Однако теперь он жил в обычной семье. А в обычных семьях, и До это знал наверняка, дети ходят в школы. Но в «его семье» не шло никаких разговорах об учёбе. Парень чувствовал себя запертым в клетке. Он жил по какому-то заведенному расписанию, с каждым днем ощущая себя куклой-марионеткой, которую беспрерывно дергали за ниточки. Чжоу будила его ровно в девять часов утра, после чего они шли на кухню. Женщина не спускала с него взгляда, заставляя смотреть в пол и поджимать пальцы ног. Кёнсу действительно становилось страшно. Куда бы он не пошёл, его везде преследовал этот взгляд. Чжоу следовала за ним всюду. Усаживала рядом с собой, чтобы посмотреть телевизор, прочитать ему книгу. Она часто садилась напротив, смотря на него, пристально разглядывая лицо, и До стискивал челюсти, чтобы не дрожать. С мужчиной они ни разу не разговаривали. Они вообще редко пересекались, только по вечерам, когда тот приходил домой с работы. Тихое «здравствуйте», кивок в ответ, и вот Чжоу уже гонит Кенсу спать. А тот с радостью уходил к себе, перед этим получая поцелуй в макушку, от которого только ёжился. И только находясь в кровати он мог хоть немного расслабиться и перестать думать о Чжоу. Он мысленно возвращался в Дом, к Чанёлю. В такие моменты на глаза наворачивались слёзы. Вспоминались тёплые руки Ёля, которые обычно по-хозяйски, но безумно тепло и нежно, обнимали его за плечи. Вспоминался взгляд, в котором были теплота и безграничная забота, обращенные только на него для него. Чанёль был лучшим. Ни другом, ни братом, он был кем-то больше, но вот кем — Кенсу чувствовал лишь подспудно, не решаясь говорить. Так, в слезах, воспоминаниях и робкий надеждах на светлое будущее и возможную встречу, и проходили ночи парня. Он смотрел на небо, выискивая в нём две заветные звезды и даже не представлял, что в этот же миг, старший сидит в одиночестве на подоконнике в коридоре и также смотрит на бескрайнюю бездну. Чанёль жил лишь в ночные часы, уходя из своей комнаты под тяжелый взгляд Криса и хмурый Бэкхена. Он садился у окна и смотрел на небо, сам не зная зачем, словно пытался высмотреть в свете далеких огней отблеск родных глаз. И каждая и ночь, и каждый день становились все более и более невыносимыми. В уме он мысленно проговорил все те слова, что не успел до конца осмыслить и донести до младшего, когда тот еще был рядом. Нервировали неизвестность и бессилие. Он не мог убежать из приюта, и даже не потому что его бы искали. Он не мог, потому что не мог подвести товарищей, не мог предать Криса, не мог оставить Бэкхёна. А ещё он не знал, куда бежать. Этого не знал никто. Не сохранилось никаких бумаг, ни малейшей записки. Будто и не было никакого До Кенсу, не было приемной семьи. Не было ничего. Дни сменялись неделями, те в свою очередь месяцами. Чанель пытался свыкнуться с мыслью, что Кенсу забрали у него. В груди поселилось чувство, будто кто-то вырезал ножом сердце и оставил пустую черную дыру, утягивающую его всего в себя. Пак буквально сходил с ума. Его разрывало на части от бессилия, и тут не мог помочь даже суровый Крис. В итоге старший пошёл на крайние меры — отстранил Чанеля от всех своих дел, которые того не только перестали волновать, но, казалось, погружали в еще более подавленное состояние. С Ёлем остался Бэкхён. Мальчишка смотрел на друга несколько непонимающе, но с определенной долей уважения, которое, впрочем, усердно прятал, стараясь не бесить старшего. Тот особо близко принимал любые восхваления себя, и если раньше просто игнорировал, то теперь мог и врезать. Чанель в первые дни хотел отогнать от себя и Бёна, но останавливал груз ответственности, да и парень не навязывался, а предпочитал сидеть поблизости и либо курить, либо молчать. И однажды Пак заговорил с ним. Тот сидел все это время и смотрел в потолок, обдумывая всю сложившуюся ситуацию, когда ему в голову пришла мысль, заставившая все внутри сделать кульбит. — Я…- Бэкхён дёрнулся, приоткрыв рот и, не выпуская почти докуренной сигареты, обернулся. — Че? — спросил он, от шока забыв о том, что Ёль ненавидел жаргон. — Я думал… всё это воемя думал, почему мне так плохо…- парень соскочил с кровати и, подойдя к окну, возле которого стоял шокированный младший, взял из пальцев того догорающую сигарету, затягиваясь и выпуская дым, — Я люблю его. Бэкхен еще пару мгновений смотрел на него, поворачивая в голове события последних секунд, а потом скривился и, опустив взгляд в пол, быстро вышел из комнаты, хлопнув дверью. Пак не пошёл за ним, оставаясь докуривать горькую сигарету и смотреть в потолок, высоко задрав голову и задержав дыхание… На третий месяц пребывания в семье Чжоу, Кенсу понял, что больше так не сможет. Стены давили, выжимали все силы. Он значительно похудел и побледнел. Все робкие попытки выйти наружу тут же пресекались мягким, и от того ещё более пугающим «не нужно, малыш». Чжоу никогда не называла его по имени заменяя всё на «солнышко», «сыночек» и тому подобное. До это пугало и лишь сильнее отталкивало. В определенный момент от стал дёргаться от прикосновений, пугаться шорохов и всячески избегать любых контактов с женщиной. И в один из дней всё изменилось. Чжоу не разбудила его как обычно. А когда он зашел на кухню, там никого не оказалось. До вечера он просидел в своей комнате, не решаясь взять продукты без спроса, судорожно соображая, что всё это значит. И только ближе к вечеру, когда раздался щелчок в замке входной двери, парень, внутренне напряжённый как тетива, вышел из комнаты. Его встретил удивленный господин Сон — муж Чжоу. — А где.? — едва слышно спросил тот, обводя пустую темную квартиру взглядом, задерживаясь на лице нерешительно замеревшего подростка. А когда Кенсу рассказал о том, что женщины не было весь день, муж ругнулся и резко выбежал. Он не появлялся достаточно долго, и парень, совершенно отчаявшись, боясь неизвестности, стал бесцельно ходить из комнаты в комнату, периодически заглядывая в ящики, доступ к которым до этого ему был закрыт. Последней была спальня пары. До не сразу решился зайти в нее, включая приглушенный свет возле шкафа, чтобы различать предметы. Эту часть квартиры он видел только издалека, через щель чуть приоткрытой двери. Комната была небольшой и состояла из кровати, комода, шкафа и тумбочки. Мельком бросив взгляд и не найдя ничего особо интересного, он уже собирался выйти, как его внимание привлек небольшой ящичек, который был чуть выдвинут из комода. Задержав дыхание, он дернул за ручку. В небольшой коробке лежали бумаги, приглядевшись к которым, было понятно, что это перевернутые вниз снимки. Аккуратно, стараясь ничего не повредить, Кенсу вытащил несколько штук, и его руки задрожали. Со снимков на него смотрел мальчик, лет тринадцати. Узкие плечи, хрупкое телосложение, высокий лоб, большие грустные глаза и полные губы. На фотографиях был отображен ребенок, действительно странно похожий на него самого. Изображения пугали и одновременно завораживал — на каждом всё тот же нездорово худой мальчик с грустным выражением лица, обнимаемый со спины Чжоу и за плечо — мужчиной. На каждой фотографии внизу было написана дата, и До понял — все они сделаны в один год. На августе снимки заканчивались. На последней фотографии, изображающей ребенка, сидящего за столом и читающего книгу, с обратной стороны было написано красными чернилами следующие слова: » Лин Сону, в добрую поездку и счастливый путь. От мамы и папы.» Кенсу дрожащими руками пролистал снимки в нужном порядке и поспешно положил обратно в ящик, прикрывая. «Они потеряли сына…» «-Можно мне выйти погулять? — На улице опасно, солнышко … холодно… давай не сегодня… нет.» — Он летел с классом на экскурсию в другой город, — послышалось приглушенное из-за спины, и До вздрогнул, буквально подскочив. По спине прошёл холодок. В проёме стоял господин Сон и смотрел на комод, — Самолёт не успел набрать высоту и рухнул. Мужчина подошёл к напряжённому парню и посмотрел на него сверху вниз. — Чжоу нужен сын. Я не мог поступить иначе, — он смотрел Кёнсу в глаза и тот видел, сколько боли плескалось в глубине. — Где она? — едва слышно произнес парень и сам удивился своему хриплому, неживому голосу. — На кухне, — ответил Сон, и они оба, в полной тишине, вышли из комнаты и направились к Чжоу. Та сидела за столом, указанная в плед, опустив взгляд в пол и о чем-то думала. Но стоило До только войти в помещение, как женщина вскочила со стула и, поджав губы, попятилась в сторону, игнорируя все вопросы мужа. Спустя две недели, проведённых Кенсу практически в одиночестве, Сон зашёл к нему в комнату. До сидел на полу и читал книгу. После того случая в спальне он вообще боялся спать на кровати Лина. В каждом предмете угадывался худой грустный мальчик, каждая вещь отдавала холодом, и парень вздрагивал каждый раз, заслышав шорох. Муж Чжоу зашёл неслышно, но подросток, буквально почувствовав чужое присутствие, поднял голову и вздрогнул, встречаясь взглядом с уставшим мужчиной. Тот и вправду выглядел плохо. Последние дни он практически не отходил от жены, которая теперь не выносила оставаться в квартире без него. Женщина часто впадала в истерики, едва увидев Кенсу, так приходилось уводить ее в спальню. — Собирай вещи, — произнес Сон, кивая До, который, услышав это, напрягся. Он успел морально подготовить себя к тому, что больше так продолжаться не может. Понимание, что он не задержится тут надолго одновременно успокаивало и в то же время пугало. Куда ему идти? Что с ним будет? «Куда угодно, лишь бы подальше отсюда», — с содроганием подумал Кенсу, вскакивая с места и доставая из-под кровати свою сумку. Через полчаса он был готов. Мужчина кивнул ему на прихожую, и парень направился к двери, на которую мог только со страхом смотреть все эти месяцы. Одевшись, подхватив сумку, он взглянул на Сона. Тот открыл дверь и шагнул за порог. Подросток последовал за ним. Обернувшись на секунду, он заметил силуэт Чжоу, стоявшей в коридоре. Та мгновенно отвела взгляд, вздрогнув, и медленно побрела на кухню, что-то шепча себе под нос. Дверь закрылась, и парень вздрогнул, посмотрев на мужчину. Тот напряженно улыбнулся уголками губ, хотя от улыбки там было одно название и шагнул к лифтам, взмахом руки прося следовать за ним. И спустя пару минут Кенсу оказался на улице. Холодный ветер тут же ударил в лицо, мешая вдохнуть нормально, но До улыбнулся и прикрыл глаза, наслаждаясь практически забытым чувством. — Садись, — раздалось сзади, и он поспешил машине, садясь на заднее сидение, встречаясь глазами с Соном, который нервно сжимал руль, — Поехали. Машина сорвалась с места. За окном мелькали здания и многочисленные улицы. Но все это казалось настолько далёким, словно было из совсем другого мира. — Куда мы едем? — тихо спросил Кенсу, замечая, как мужчина вздрогнул. — В приют, — ответили тихо. Больше До не заговаривал. Он сидел тихо, всеми силами стараясь не нервничать, что у него выходило крайне плохо. «В приют… Неужели обратно? К Чанелю?» Мысли роем носились в голове, и парень выдохнул только тогда, когда за окном показались знакомые убогие домики. Они почти приехали… — Бэкхён мне рассказывал, как Чанель выбежал на улицу и бросился практически под колёса, — мягко усмехнулся Чондэ, замолчав. Чунмён вздрогнул. — Кенсу вернули обратно? Как это возможно? — Не знаю, они все думали, что никогда больше не увидятся, но, видимо тот мужчина вернул документы и прилично заплатил, — пожал плечами младший. — А дальше… его вновь забрали? — Мён посмотрел на вмиг осунувшегося Чена, и тот покачал головой. — Не сразу. Бэк говорил, что они даже не думали, что случится дальше. — А он сам… — Хён хороший человек, но он вспыльчивый, ты же знаешь, — улыбнулся Чондэ, — На сколько я знаю, спустя пару недель он свыкся с тем, что эти двое стали ближе чем просто друзья, когда увидел, как для Чана важны эти отношения… Бэкхён видел, как во двор приюта въехала отдаленно знакомая иномарка. Она еще не успела затормозить, как к ней ринулась высокая темная фигура, в которой парень отдаленно узнал Чанеля. Из машины выбрался мужчина, а из задней двери выбрался худой паренек, остановившийся прямо напротив Пака. Бён наблюдал за тем, как старший медленно подходит к Кенсу и бережно, словно не веря обнимает его. В глазах защипало. Сознание резали мысли о том, что это неправильно, активно подбрасывая отвратительные картинки из казалось бы давно позабытого им церковного интерната, и одновременно вспоминались друзья. Бэкхен отвернулся от окна. Ему нужно было прийти в себя. А пока его самого терзали сомнения, Кёнсу приходил в себя в объятиях Пака. После того, как Сон вышел из кабинета Змея, парень едва дышал. Мужчина подошёл к нему, с болью смотря в глаза и, положив руку на плечо, едва улыбнулся. Парень несмело улыбнулся в ответ. Но это были не вымученные улыбки. В них была надежда. После того, как машина уехала, Чанель потащил его в комнату, где они, закрывшись от внешнего мира, позволили своим чувствам, наконец, хлынуть наружу. Старший впервые робко, почти испуганно приблизился к нему вплотную, запуская руки в густые, чуть влажные от капель дождя волосы. Кенсу выдохнул, замирая на месте, чуть потеревшись щекой о пальцы, нежно коснувшись его щеки, и взглянул в горящие голубым огнём глаза Ёля. Воздух резко стал тяжелым и холодным, опалив легкие. Посреди темной комнаты, освещенной только светом уличного фонаря, двое парней впервые до конца признавались друг другу, опустошая себя, чтобы наполнить чувствами другого… Им было не суждено быть долго вместе, и, когда спустя две недели, оба парней только стали приходить в себя, Змей вновь вызвал Кенсу к себе. Но на этот раз Чанель не остался за дверью. Он пошел за своим парнем, упрямо смотря в глаза заведующему, который никак не смог на него повлиять и сдался. На младшем не было лица, когда прозвучал неутешительный приговор — новая семья. Мальчик покачнулся и не осел на пол только благодаря сильным руками Пака, тут же прижавшись к горячему боку… — Помнишь, как я держал тебя за руку? — послышался сиплый голос Чанёля, и Кенсу вздрогнул, выплывая из горестных и одновременно теплых воспоминаний. Старший сидел на краешке кровати и держал его ладонь в замке из своих больших, немного грубых, но таких согревающих рук. — Я помню всё, — шепнул парень, отведя взгляд от Пака к потолку. — Прости, — по щеке сползла предательская слеза и До поспешил отвернуться. — Ты ни в чём не виноват, — едва слышно возразил он, чувствуя, как руки старшего чуть дрогнули. Нет. Виноват. Он виноват. Чанёль винил себя во всем, что случилось тогда. В тот день в кабинете директора он говорил за Кенсу. Он отказал, послал мерзкого Змея куда подальше и вышел из кабинета, гордо хлопнув дверью. И когда за младшим приехала молодая супружеская пара он всегда был рядом, настороже, наблюдая и оберегая своё маленькое счастье, которое жалось к нему, но не раскрывалась до конца, такое хрупкое и одновременно гордое. Ни к кому еще он не относился с таким трепетом, и от осознания своих чувств сердце стучало быстрее. Люди, которые хотели забрать Кенсу не были плохими. Двадцатипятилетняя Санни была очень милой и приветливой, а ее муж — Джунг с явной любовью смотрел на нее и также пытался наладить контакт со ставшим еще более замкнутым после последних событий, Кенсу. Только для Ёля эти люди все равно были врагами — они хотели забрать его семью. Юношеский максимализм не позволял доверять людям и даже спустя два месяца Пак чуть ли не запирал До в комнате, лишь бы тот не шёл на встречу с семьёй Юн, не замечая, как парень уже сам стал тянуться к этим людям, которые не относились к нему как к некому товару, видели в нем человека, и, что было даже важнее, ребенка. И вот, спустя три месяца, парень подошел к Чанелю с серьезным разговором. — Ёль, я решил дать им шанс, — старший тогда попытался погасить боль, которая наверняка отразилась в его глазах, а его любимый продолжал, с улыбкой смотря на него, — Они такие добрые. Я никогда не мечтал о полноценной семье, но они меня любят. И я хочу попробовать. Чанель тогда хотел кричать. Неужели он не любит достаточно сильно? Неужели он не заслуживает счастья? Неужели ему не суждено иметь семью? Но он смог погасить огонь в груди и только постарался искренне улыбнуться. — Ты заслуживаешь всего самого лучшего. Я люблю тебя. — И я тебя. Спасибо, Чан… Обещаю, я буду писать. Обещание и мимолетный поцелуй — вот, что оставило ему на память его сердце. А дальше месяцы тишины. Чанель вернулся к Крису в банду, помогал наводить порядок в Доме, но изнутри он был разрушен. Не помогал даже Бэкхен, который, видя его состояние, пытался хоть как-то приободрить. Ву смотрел каким-то взрослым понимающим и при этом наполненным скукой взглядом, который будто говорил «ну вот, ещё один, но мы то знаем, что это значит». И Пака тошнило от этого. А Кенсу тем временем привыкал к жизни в новой семье и учился чувствовать себя ребенком, а не непонятным существом, загнанным в серые бетонные стены. Он часто вспоминал Чанеля и пару раз даже собирался позвонить по номеру телефона, который принадлежал Крису, но почему-то каждый раз не решался. То Санни звала его помочь ей, то Джунг просил сходить за продуктами. Они жили не так далеко от Дома, в пригороде, но было ощущение, будто вся прежняя жизнь осталась где-то там, далеко, и все это приснилось. Так прошли пять месяцев. Пять месяцев счастливой жизни в кругу заботы и любви. Они были омрачены только один раз. Когда на четвертый месяц До позвонил Чанёлю, трубку взял Крис и, сказав, что старший только отошёл от всего, попросил Кенсу больше не звонить, «чтобы не обманывать ни себя, ни Ёля». Парень тогда долго стоял, смотря в стену и слушал гудки, а потом разрыдался — горечь и обида переполняли его, но больнее всего было от осознания, что в этом была и его вина. Однако через неделю это почти забылось. Он утешал себя тем, что всё это осталось далеко позади и старательно игнорировал щемящую нежность и боль от воспоминаний. Сказка закончилась на пятом месяце. Он тогда даже не мог подумать, что слова поражённой Санни так всё изменят. — Дорогой, я беременна… Он радовался первые несколько дней. А потом начался ад. Ссоры на пустом месте, его ругали буквально за все, он стал фактически домработницей. Всё это было терпимо и воспринималось, как временное явление, пока Джунг не ударил его за случайно разбитую чашку. На следующий день в прихожей стояли его вещи. Сердце замерло.  — Мама…- он оглянулся на Санни, которая стояла, скрестив руки на груди и услышав обращение, скривилась, — Не надо…  — У нас уже есть ребенок, понимаешь? — с каким то горьким отчаянием сказал Джунг, стоявший рядом с женой, — Мы не можем содержать еще и тебя.  — Но я же… я могу помогать, я могу работать, — с нервной улыбкой пробормотал Кенсу, вызвав смешки.  — Тогда наша совесть чиста. На эти гроши ты сможешь прожить. И вот, — девушка кивнула на сумку, на которой лежал конверт, — На первое время. Снять квартиру. Парень повернулся к двери, потом вновь посмотрел на людей, ради которых он успел забыть обо всем плохом и хорошем, которые теперь гнали его прочь. Он покачал головой. Из глаз покатились слезы.  — Я не возьму. Оставьте себе только отдайте документы.  — Уже в твоём рюкзаке, — он проверил. Действительно. Всё на месте. Еще пара минут, которые он в тишине одевался, брал вещи и спускался вниз по лестнице. Наконец, улица. И вновь ветер в лицо, но на этот раз с мокрым снегом. Парень двинулся вперед. Щеки горели изнутри, покалываемые снегом и стужей. Проезжающие мимо машины обдавали едким дымом и холодными потоками воздуха. Город, домики, поля. Все смешалось в серой карусели. Он не знал, сколько шёл, но когда на горизонте забрезжила крыша приюта, было уже темно. Не чувствуя ни рук, ни ног, не ощущая даже голода, он нажал на звонок на воротах. Дверь открыл сторож. Его появление вызвало почти фурор. Не обращая ни на кого внимание, Кенсу прошел к кабинету директора, который, увидев его, обомлел, и положил тому на стол всю кипу своих бумаг. Змей был взбешен и напуган — его лицо сделалось красным, но стоило ему только открыть рот, как в помещение ввалился Крис.  — Вы позволите ему остаться, — чуть ли не прорычал тот, заставляя и Змея, и самого До вздрогнуть. Мужчина сузил глаза, однако не спешил кричать, только стукнул кулаком по столу и сказал Кёнсу выметаться. Ву же остался. Парень вышел из кабинета, пошатываясь, чувствуя, что ноги сбиты в кровь, и тут же оказался прижатым к стене. Чанёль. Тот смотрел на него сверху вниз и молчал. Младший не смел раскрыть рта. Наконец, Пак отпустил его и отступил назад. В его взгляде мелькнули боль и разочарование. Кёнсу только хотел что-то сказать, сам не до конца понимая, что именно, но из кабинета появился напряжённый Крис, и Ёль, кивнув тому, зашагал следом, покидая коридор… Две недели. Столько младший смог продержаться без Чанёля. И дело тут было не в защите — его никто не задирал, а в том, что Пак его натурально игнорировал. Как и Крис. С ним был только изредка мелькающий Бэк. Сломанный, раздавленный, погребенный под развалинами своего прошлого, Кенсу умирал. Не только физически, еле выкарабкиваясь из ужасной простуды, вы время которой периодически впадал в беспамятство, но и морально. И однажды утром, проснувшись, умывшись и одевшись совершенно на автомате, он вышел на улицу и побрел к небольшому посёлку. Ему нужно было одно — девятиэтажное здание, начатое когда-то давным давно, и так и не законченное. Тяжелый подъем наверх, и вот — пустота. Кёнсу стоял на краю, и носки его ботинок выходили за линию крыши. Ледяной ветер дул со всех сторон, то как будто подталкивая в спину, то омывая холодом лицо. До вздохнул, пытаясь успокоить сердце. Слёзы текли по щекам и падали вниз, пропадая где-то внизу. Пасмурное небо следило за хрупкой фигурой парня, в нерешительности замеревшего над девятым этажом и не слышащего, как к нему наверх спешил кто-то, перепрыгивая разом через несколько ступеней…  — Ты ни в чём не виноват, ведь ты только спас меня, — прошептал Кёнсу и потерял сознание, уже не слыша взволнованный голос Чанеля, который безуспешно похлопывал его по горячим щекам.  — … и он…- сглотнув образовавшийся в горле ком, прошептал Чунмён, но Чен не успел ответить. Дверь в их спальню открылась, прерывая рассказ. На пороге возник бледный Бэкхён.  — Ребята, Кёнсу стало хуже.