* * *
Одно из убежищ Стилджо Если оборачиваться, заглядывать в суть самого начала, то намерения Мегатрона становились – прежде, для него самого – ясными, как орн. Он вообще не допускал таких ситуаций, когда собственные действия можно было бы причислить к иррациональным, пусть даже частично. При этом, в отличие от того же Ориона, уравновешенность и бесконечное спокойствие не были свойственны Мегатрону. Этому бывший гладиатор учился ворнами, но в конечном счёте он оставался тем, чьё спокойствие в большинстве своём оставалось лишь напускным. Мегатрон многое мог терпеть, много где научился сдерживаться, но после случалась какая-то мелочь – и как ни бывало спокойствия. Взрывной, мятежный характер прорывался наружу. В этом никакой рациональности, конечно, не было, и эмоции пришлось научиться выпускать иначе, чтобы на действительно важных действиях и событиях они Мегатрону не мешали. С этой рациональностью он и начинал свой путь. Как гладиатор, как один из сторонников Стилджо… как тот, кто начал сближаться с Хранительницей. Простой расчёт и получаемая с этого выгода. Ведь всё понятно, Стилджо предлагал именно это, на это же и согласился Мегатрон… только сближаться именно в том смысле было совершенно необязательно. И этот пункт Мегатрон никак не мог отнести к рациональным. Фактически лидер десептиконов бросил мрачный взгляд в сторону дверей. Из щелей виднелась узкая полоска света и раздавались тихие копошения, но бывалых воплей и драк не было слышно уже очень давно. За дисциплину Мегатрон взялся уверенным манипулятором бывшего гладиатора, силой заставляя эту разрозненную, даже с учётом действий Стилджо и растущую орн от орна кучку превращаться в уже практически отдельный социальный слой, подконтрольный исключительно ему. С этого ли он начинал, к этому ли стремился? Мегатрон медленно задрал голову и уставился в нечёткий из-за темноты потолок. Постоянный прежде мрак в убежище стал настолько привычен, что Мегатрон начал даже ценить его. Заставлять задуматься и тем сильнее ворошить муть в искре вынуждал ещё и недавний разговор с Орионом, от которого Мегатрон успел всерьёз отдалиться. Бывший гладиатор уже понимал, что они вдвоём проповедовали слишком разные пути спасения их общества, и всё же слова архивариуса царапали: — Легко потеряться на непростом пути, если забыть, по какой причине он был начат. Мегатрон провентилировал. Он осторожничал весь последний квартекс после покушения, понимал, что посланный убийца не случайно встретил его тогда на улице, что следил долгое время, и Мегатрон, хоть не боялся в целом новой встречи, всё же предпочёл затаиться, пусть и увеличив тем самым количество пересечений со Стилджо, которого уже откровенно мечтал утопить в лаве. Лидер десептиконов хотел бы списать это чувство на характер ящера, на обычную неприязнь, но у него это выходило лишь наполовину. Остальное крылось в факте того, что Стилджо сковырнул в Мегатроне, и чему лидер десептиконов упорно не мог найти ответ. Как Хранительницу он использует Александрину самым рациональным и объяснимым способом. Этот факт ещё остаточно скрёб по искре, но количество уже получаемой пользы перекрывало это чувство, порой настолько, что Мегатрон даже забывал, почему изначально сомневался в таком логичном и понятном шаге. Лишь некоторые шероховатости в виде периодически подающей голос и артачащейся Александрины создавали мелкие сложности. Вот именно. Не Хранительницы. Александрины. Мегатрон таки поморщился, вынужденный обдумать это ещё раз, по уже неизвестно какому кругу, не имеющему конца. Он согласился на это расчётливое сближение именно с Хранительницей. Но всякий раз, стоило хоть на клик отойти от вопроса их взаимодействия на пути к грядущим переменам… перед ним появлялась Александрина. Лекса. Обычная фем, с которой он познакомился ещё до объявления Беатрисы об уходе. Именно Лексу он видел каждый раз, когда она просила хоть немного объяснить ей его действия. Когда она спрашивала, зачем ему то или иное действие от неё, когда смотрела на него усталым и чуть безнадёжным взглядом. Когда поднимала на него пустые окуляры, говоря, что не уверена в наличии причин доверять. На этот раз Мегатрону удалось поймать нужную мысль за хвост. Он снова поморщился, но сделал усилие, продолжая ненавистные ему разборы в себе. Если возвращаться к расчёту, то доверие становилось первичным пунктом, за которым надлежало следить. Нет доверия, нет влияния на Хранительницу, нет получаемой выгоды. Это объяснение могло легко скормиться Стилджо, если бы потребовалось, но именно оно не устраивало Мегатрона, потому что он мог говорить что угодно, но прекрасно помнил свои чувства, когда Лекса сказала ему, что не может доверять. И помнил, что по пропасти он вёл вовсе не Хранительницу, а фем, в чьём фейсплете ему совершенно не понравилось видеть даже намёк на отсутствие доверия.* * *
Земля. Россия Настоящее время Эвелина Бескрайний и белоснежный снег встретил нас на той стороне моста, и даже привычные к его виду я и Джеймс восхищённо вздохнули. Здесь царила не просто зима, а зима в широкой лесной опушке, где, тем не менее, рука человека всё же имелась. Площадка, где оказались мы, снегом была покрыта утрамбованным, легко проходимым, и ребята без труда смогли по ней ехать, хоть и сбавили сразу же скорость. Мы с Джеймсом вылезли из внедорожника и несколько секунд потратили на то, чтобы восторженно оглядеться. Ущипнули нос и щёки снежинки, но я только увеличила тепло в теле и завертела головой. Это была не просто опушка, а целая равнина с растущими здесь величественными, древними соснами, припорошенными тяжёлым снегом, и далёкими, но ещё более древними, чем всё здесь, горами. Горы я видела за свою жизнь нечасто, пару раз всего, так что это зрелище производило на меня ещё большее впечатление. Хотя сейчас солнце пока пряталось за облаками, немного смягчая и выравнивая величие данного места. Каково же тут, когда его лучи отражаются здесь… Тихо ко мне приблизился Джеймс и по касательной, едва заметно и словно почти случайно чиркнул по моей руке ладонью. Я чуть повернула к нему голову и улыбнулась на его улыбку в ответ. Позади раздались звуки трансформации (всё же людей сейчас здесь не было на многие мили вокруг), и мы дружно обернулись к ребятам, как раз возвысившимся над нами в облике мощных роботов, и, хотя для нас они продолжали оставаться такими же огромными, я не могла не отметить, насколько их размер виделся не таким внушительным на общем масштабе местной природы. Казалось, убери из этого уравнения нас, и вообще забудешь, что на этой планете трансформеры считаются титанами. Балкхэд первый сделал несколько шагов вперёд – заскрипел под его весом утрамбованный снег – и довольно усмехнулся. — Зима. Джеймс тихо хмыкнул, а Рэтчет закатил оптику. — Всё? Могу ехать обратно? Мост, естественно, уже давно закрылся, и мы все медленно расплылись в улыбках. Обратного пути больше не было, веселье только начиналось. — Рэтчет, ты ещё толком ничего не видел! — Балкхэд, бросив взгляд на медика, неспешно наклонился ближе к земле, и хоть с его неуклюжестью это выглядело страшновато, он удержал равновесие, а широкая ладонь побелела от зачерпанного снега. Рэкер разогнулся, оборачиваясь к Рэтчету с широченной улыбкой, и медик отступил на шаг назад. — Например, смотри, какой тут снег! — Ба-а-алкхэд! — это было последней попыткой выставившего ладони вперёд бело-красного трансформера воззвать к совести друга, но совершенно счастливый рэкер замахнулся, и Рэтчет развернулся и понёсся в противоположную от поехавшего, по его мнению, головой Балка. Едва ли не впервые я увидела, чтобы бело-красный трансформер так быстро двигался. Медик пробежал недалеко от нас с Джеймсом, видимо, полагая, что зелёный громила поостережётся «атаковать» нас, но, что называется, недооценил Балкхэда. Джеймс успел оттащить смеющуюся меня в сторону и сам откровенно смеялся, пока на нас сыпалась снежная пыль, лишь слегка задевшая спину убегающего медика, ну а за ним уже понеслись Би и Балк, зачерпывающие новые порции снега. — Рэтчет, обороняйся! — крикнул ему Джеймс вдогонку, на что раздалось что-то нечленораздельное (возможно, медик выругался на кибертронском), и грудной смех Балкхэда заполнил опушку. Я сама смеялась так, что почти сползала на землю, держась на ногах исключительно за счёт рук Джеймса на плечах. Рэтчет же, добежавший до той части, где находились сугробы, развернулся, продолжил было бег уже по кругу, однако быстро осознал, что у куда более тренированного Бамблби выше скорость, а значит, разведчик скоро его нагонит, и резко развернулся. Манипулятор медика дёрнулся – видимо, в попытке зачерпнуть снега, – но Рэтчет отчего-то передумал и кинулся вперёд прямо так, всего клик спустя повалив хохочущего и не сопротивляющегося Балкхэда в сугробы. Несмотря на смех, я и Джеймс дёрнулись от ударной волны после падения двух металлических гигантов, почти сразу продолживших мутузить друг друга уже в снегу. Разумеется, о настоящей драке речи не шло, даже Рэтчет не столько бил, сколько валял Балкхэда в снежной массе, совершенно игнорируя пытающегося оттащить его в сторону Бамблби. Впрочем, разведчик роль арбитра недолго играл. Весёлым манипулятором Балкхэда жёлто-чёрный трансформер тоже полетел в сугробы, в общую кучу-малу. — Так, нет, я тоже к ним хочу, — отсмеявшись, сказала я и было шагнула в сторону то и дело пропадающих во взлетающей снежной пыли ребят, но… руки Джеймса у моих локтей почему-то удержали. Я обернулась, ещё не прекратив улыбаться. — Эй, ты чего… Я замолчала, увидев выражение лица парня, и разве что не присела, готовая вырываться с боем. Джеймс ухмылялся с самым кровожадным видом. — А-А-А-А! — выдала я и таки ухитрилась в последний миг выскочить из-под парня, вознамерившегося повалить меня на снег. Тот мгновенно бросился за мной, устремившейся в противоположную от ребят сторону, в погоню. Идею трансформироваться, закономерно возникшую в мозгу, я отбросила, на бегу уже не успевала, да только бежать было толком некуда, увязнешь в высоченных сугробах. Разве что… Понимая, что Джеймс бежит позади, отставая лишь на пару-тройку шагов, я вскинула руку перед собой и снег разметало в стороны, оставляя для меня что-то вроде дорожки. Ноги всё равно немного проваливались, но уже в пределах терпимости, и я понеслась глубже в лесную чащу.* * *
База автоботов Первые десять минут после отправки друзей Арси на всякий случай от пульта управления далеко не уходила. Примерно такой промежуток времени она ставила на то, чтобы решился вопрос – сумеет ли Рэтчет сбежать обратно или же с концами его заберут на зимние катания. Хотя вспоминая настрой всех четверых друзей, создавалось впечатление, что катаниями в этой вылазке и не пахло. Когда десять минут истекли, Арси с тихим хмыканьем отошла от компьютеров. Находиться на базе совсем одной ей доводилось нечасто, и было это, конечно, очень непривычно, несмотря на всю любовь к одиночеству. На постоянке фем бы точно такое не выдержала, в четырёх стенах ей бы не хватало движений, но отдохнуть от их шумной компании тоже было вполне себе неплохо. Пусть даже Арси знала, что этот «отдых» не продлится долго. Она не стала оборачиваться в сторону выезда из базы, когда ощутила тепло в искре – повернулась позже, когда приближение Оптимуса стало уже слышно. Трансформировавшийся Прайм неспешно вошёл в зал, конечно, сразу отмечая отсутствие практически всех. Найдя взглядом фейсплет Арси, он слегка недоумённо спросил: — Остальные не на базе? Фем покачала головой. — Уехали кататься. Удивление Оптимуса стало ещё чуть заметнее. Он уточнил: — Даже Рэтчет? Арси не сдержала улыбки. — Он решил… развеяться. Интонации в целом давали понять, что в этой истории что-то не совсем чисто, но то ли решив, что медик справится сам, то ли согласившись с тем, что выехать за пределы базы Рэтчету уже давно следовало, Оптимус принял такое объяснение и сделал ещё несколько шагов вглубь помещения. Взгляд ещё не скрывающей веселья Арси прошёлся по лидеру и замер на его правом плече. Фем встревоженно нахмурилась. — У тебя энергон. Оптимус бросил взгляд на несколько голубых капель на манипуляторе, но его фейсплет не отобразил удивления. — Отошла заплатка. Повреждение плеча Прайм получил пару дней назад на одной из вылазок за энергоном. Ничего критичного в ранении не было, Рэтчет тогда же оперативно закрыл его заплаткой, но те имели свойство иногда отходить. Особенно если располагались в местах сгибов или там, где повреждение постоянно тревожили. Энергона выступило относительно немного, так что лидер мог вполне дождаться возвращения медика или даже скорректировать прилегание заплатки самостоятельно, но сосредоточенная на его повреждении Арси уже шагнула вперёд. — Дай посмотрю. Оптимус поднял на неё взгляд, успевая отследить её два последних шага до него, прежде чем фем остановилась рядом, рассматривая. Арси аккуратно коснулась пальцами неповреждённого участка, всмотрелась спокойной, чуть тревожной оптикой и почти сразу взяла его за здоровый манипулятор. — Не так страшно, — сказал Оптимус, когда синяя фем потянула его на себя, вынуждая сделать шаг следом, но Арси качнула головой, попросив: — Не спорь. Заделать надо. Она полностью развернулась, утягивая Прайма за собой, и тот послушно зашагал с ней до самой платформы. Когда Оптимус сел и его плечо оказалось на удобной для Арси высоте, автоботка спокойно принялась исправлять положение заплатки. Несмотря на огромную опору на медиков на протяжении всей их долгой войны, невозможно было выжить, не имея хотя бы базовых навыков и знаний в медицине. Оказывать первую помощь, достаточную, чтобы пострадавший мог протянуть хотя бы на пару бриймов подольше, умели все, а дальше уже всё зависело от конкретных частных случаев. В случае Арси она почти в совершенстве умела применять методы первичной помощи и все те, что годились на мелкие повреждения. Не дальше этого, от той же операционной она держалась на расстоянии шагов десяти, если не больше, а с их гением в фейсплете Рэтчета четверо автоботов вообще почти забыли о необходимости помогать себе самостоятельно. Сравнивая с бело-красным медиком, Арси действовала чуть аккуратнее и чуть медленнее – меньшая отлаженность действий, впрочем, не сказывалась на уверенности. Энергона вскоре не осталось, и найти разницы с работой Рэтчета оказалось практически невозможно. Синяя фем прошлась пальцами по краям заплатки, перепроверяя, и Оптимус послушно приподнял манипулятор, глядя на её фейсплет. Наблюдать за спокойной, на чём-то сосредоточенной Арси ему всегда нравилось. — Заплатка плотно сидела, не должна была отойти, — фем наконец подняла взгляд и посмотрела на лидера едва не укоризненно. — Нет ведь необходимости лишний раз тревожить повреждение. Ситуация сейчас получилась настолько зеркальной – обычно подобное сам Оптимус выговаривал ей, – что Прайм мягко улыбнулся. Арси молча перевела взгляд обратно на плечо. Она уже ничего не проверяла, просто смотрела, аккуратно держа манипулятор в ладонях. — Даже Рэтчет ругается меньше, — сказал в конце концов Оптимус не без улыбки, наблюдая, как дёргаются в лёгком недовольстве её надбровные дуги. Она покосилась на него исподлобья. — Энергона у нас пока достаточно, — Арси отвела взгляд и положила ладони на его верхнюю часть манипулятора целиком, обхватывая. — Нет необходимости не вылезать из разведок. — Фем посмотрела на его фейсплет и сказала просяще: — Пообещай, что отдохнёшь. — Как прикажете, госпожа, — Оптимус улыбнулся уже в открытую, хоть и пытаясь прибавить серьёзности тону, но избавиться от веселья было невозможно, особенно глядя на фемский фейсплет. Арси несколько кликов выразительно смотрела в его оптику, не мигая. — Не смешно, — сказала автоботка ровно, выпустила его манипулятор и отвернулась. — Избегай нагрузок. Оптимус дал ей сделать буквально полшага назад, затем быстро поднялся на ноги и в одно движение перехватил её корпус, поднимая в воздух. — Это тоже считается! — успела взвизгнуть Арси, когда он вместе с ней развернулся и резко вжал её спиной в платформу, где находился секунду назад, нависая над её фейсплетом. Распахнутая голубая оптика фем смотрела со смесью удивления и недовольства, согнутые в локтях манипуляторы чуть сжимались в кулаки от неожиданности. — Считается за нагрузку? — уточнил Оптимус почти невинным тоном, пока пальцы его здорового манипулятора быстро пробегали по её боку, от талии и выше, остановившись возле шеи. Арси поджала губы, едва-едва заметно подняла выше голову. — Хм, а я не почувствовал. В ответ синяя автоботка закатила окуляры и всё-таки издала несколько смешков на выдохе. Её корпус, несмотря на не совсем удобное положение – поперёк платформы, ноги свисали вниз, – медленно расслабился, и манипуляторы зашевелились. Серебряные пальцы легли на упирающиеся в металлическую поверхность предплечья Прайма. — Чего ты хочешь, чтобы опять энергон пошёл? — спросила Арси то ли обречённо, то ли устало. Её левый манипулятор поднялся выше и лёг Оптимусу на фейсплет осторожным касанием. Он прикрыл ненадолго окуляры, а затем пожал плечами, не скрывая лёгкой улыбки. — Я не против, если осматривать меня будешь ты. — Рэтчету только об этом не говори, — провентилировала Арси и обхватила Оптимуса за шею, позволяя тому обнять её здоровым манипулятором за талию и поднять с платформы.* * *
Россия Эвелина Пошёл уже четвёртый или пятый круг бега по белому, даже без солнца режущему своей яркостью и чистотой снегу среди редких елей, когда я, периодически до сих пор оглядывавшаяся, взвизгнула, и абсолютно так же, как Рэтчет, развернулась. Схватила холодный, тающий даже слишком быстро в моих руках снег и думала понестись на противника с боевым кличем, однако Джеймс оказался быстрее. Я увидела только чёрное пятно, а потом меня схватили, сжали, и шею обжёг холод. Я завизжала (вполне возможно, что прямо парню на ухо), прижала голову к плечу, пытаясь защитить шею, и принялась вырываться, упираться в Джеймса руками, но тот сейчас напоминал мне камень. Такой же тяжёлый и твёрдый. — ХО-О-ЛОДНА-А-А! — вопила я уже от безысходности, перекрывая своим голосом кровожадные мужские смешки, но мучителю было хоть бы хны. Милый парень, менее часа назад переживающий, как бы я не замёрзла зимой на улице, испарился, словно именно сейчас Джеймс решил прислушаться к моим словам о том, что холод мне не страшен ни в каком виде, и очень хотелось сказать: «Галя, отмена, давай обратно!». С заботой о моём здоровье мне было комфортнее, я всё осознала! Конечно, метаться оказалось уже поздняк, тем более, чуйка моя подозревала, что Джеймс сейчас мстит… за провокации у моего дома. У-у-у! Морозко хренов. Кое-как я сумела развернуться и загнала остатки снега в ладонях – но в основном растаявшей воды – Джеймсу под горячую шею. Тот, хоть продолжал улыбаться, слегка зашипел, поморщился; инстинктивно притянул плечо к голове, как и я, закрывая свою шею, а я рванулась вновь, намеренная отойти, схватить новую порцию снега с земли и обрушить на Джеймса всю кару ледяную, но тот как-то исхитрился задержать меня на пару мгновений – какой же он сильный, что ж это, – которых ему хватило, чтобы прижать к моей коже ещё немного снега, а затем финальным аккордом надеть капюшон на мою голову, оставляя всю белую и холодную массу под одеждой. — ЗА ЧТО-О-О?! — завизжала я, хоть и догадывалась, «за что», вцепилась в его шею пальцами уже просто от незнания, что ж с этой падлой делать, а Джеймс мстительно усмехнулся и вдруг повалил меня на снег, ещё в воздухе подхватывая руками так, что оторвал ноги от земли. Я упала спиной на огромную снежную подушку, лишь тогда – когда свободное падение, пусть и в мужских руках, остановилось – прекратив верещать. Согнутые в локтях руки невольно выпустили чужую шею. Джеймс же навис надо мной, держась в несчастных десяти сантиметрах от моего тела и дыша чуть тяжелее обычного. Моя шея невольно выгнулась, пытаясь хоть немного избежать соприкосновения с просто охренеть каким неприятным холодом в капюшоне. — Я тебя убью, — на выдохе и немного кряхтяще (довизжалась) пообещала Джеймсу я, заглядывая в его глаза, сейчас на фоне яркого снега казавшиеся ещё более светлыми, ещё более завораживающими и чуть более суровыми, словно вечерняя метель. Но короткий, низковатый выдох, и мужские губы медленно расплылись в довольной ухмылке, мгновенно делая серый цвет глаз мягче, теплее. Одна из рук Джеймса, которой он упирался в землю, слегка приподнялась и медленно переместилась выше, к моей голове, оставляя за собой снежный след. — Не слышу, — сказал он абсолютно бодро и даже, я бы сказала, абсолютно счастливо. Джеймс бросил взгляд куда-то ниже, обвёл им всю лежащую на снегу меня и заявил, вновь посмотрев на лицо: — Ты меня оглушила своими визгами. Я тоже улыбнулась. Точнее, попыталась, но вместо улыбки вышло нервное дёрганье губами, по итогу напомнившее хищный оскал. Ладони, мокрые от растаявшего в них снега, медленно поднялись выше, легко задевая плечи Джеймса. Под моей шеей, куда я интуитивно добавила больше тепла (иначе орала бы я сейчас так, что даже оставшаяся на базе Арси услышала бы), уже ощутимо хлюпало – снег растаял. Пальцы сжались на чёрной мотоэкипировке. — Я тебя сейчас ещё и задушу, — выдохнула парню в лицо без намёка на улыбку. Ладони скользнули к его шее. — Своими собственными руками! — Ну-ну, — Джеймс помотал головой, будто это могло сбросить мои руки (хрен ему), и снова сверкнул улыбкой. Он не отстранился ни на сантиметр, продолжал нависать надо мной на той же высоте. — Миледи, мы только познакомились… Я зарычала, без всяких шуток сжимая ладони на его шее и таки позволив себе плеснуть туда холодом, буквально на самые кончики пальцев, чтоб неповадно было. Улыбка сошла с лица Джеймса, и только я успела мстительно порадоваться, как парень надо мной сначала слегка приподнялся – как оказалось, чтобы опереться на одно колено, – затем мгновенно переместил одну из рук мне под талию и приподнял, заставил в пояснице выгнуться. Я поняла, почему пропала его улыбка – наблюдала же за этим столько раз! – слишком поздно, Джеймс склонился настолько близко, насколько это было в его положении возможно, и я только закрыла глаза, когда его губы коснулись моих. Но поцелуй в этот раз вышел рваным. Джеймс чиркнул по моей нижней губе, по-настоящему целуя лишь на полмгновения, а затем выдохнул шумно, опаляя мне горячим воздухом лицо и щёку, и резко склонился ещё ниже, косо касаясь губами зоны около виска. От неровного, короткого, но очень жаркого, непривычного прикосновения меня выгнуло, опалило изнутри так, что я не сдержала шумного вздоха, изогнулась так, что на пару секунд прижалась животом к телу Джеймса, вцепилась в шею пальцами, но уже вовсе не в попытке задушить. Миг краткий, острый мог бы закончиться очень быстро, если бы Джеймс хоть немного отстранился, хоть просто замер, но его губы и дыхание продолжали мне жечь край лица, парень повернул голову, чтобы касания стали ещё прямее, ощутимее, и я снова вздохнула очень шумно и очень рвано, безвольно поворачивая голову немного набок и открывая тем ему ещё больше доступа. Рука Джеймса возле моей головы снова пришла в движение. Упёршись в снег уже не ладонью, а всем предплечьем, он обхватил было мой затылок, но затем пальцы скользнули чуть дальше и слегка сжали капюшон. Шерстяная ткань подсобралась, и ещё немного кожи обнажилось под мужскими губами. Моя рука тоже дёрнулась. Не пальцы уже касались шеи Джеймса, вся рука обхватила её, сжала под локтевым сгибом. Я подтянулась за счёт этой руки выше, приподнимаясь над снегом, едва заметно откидывая голову назад… с низким рыком и рука Джеймса под талией обхватила меня вплотную, пальцы сжались жёстко, как стальные. Из-за того, что я и так выгибалась, находилась частично на весу, рука Джеймса лишилась опоры, и он, конечно, меня удержал, но резко опустился вместе со мной ниже, на снег… ещё плотнее вжимаясь в моё тело. Кожа виска теперь ощущала уже и его горячий язык. Коснуться губ Джеймса мне хотелось уже не то что до дрожи – до рыка. Практически невинные, незначительные, казалось бы, затрагивания кожи лица – даже не всего лица, так, самого его края – не были впервой для меня, но если прежде от таких действий Джеймса я скорее млела, то сейчас меня выгибало изнутри и распаляло до подрагивания конечностей, и я не понимала, в чём причина. Может, в том, что сейчас Джеймс буквально лежал на мне, сжимая в руках… или в том, что всего минуту назад я распалила его погоней, а он меня – ею же. И мы оба сейчас попали в ловушку, которую сами же себе и устроили. Я успела зарыться второй рукой в его тёмные прохладные волосы, приподняться в положение полусидя-полулёжа, закрыв глаза, дыша уже исключительно через рот, чувствуя, как спал с головы промокший от растаявшего в нём снега капюшон. Получившие свободу волосы упали тяжёлым каскадом за моей спиной, ложась концами на белую землю. Джеймс, конечно, с ещё более шумным выдохом зарылся в них, слегка натянул, заставив свободно откинуть голову назад. Жаркий поцелуй коснулся скулы, сильные пальцы в перчатке легли на кожу и сжали затылок возле самой шеи. Я повернула лицо почти по прямой, когда горячие губы чиркнули напоследок по виску, уже ощущавшему холод воздуха, и медленно приоткрыла глаза, заглядывая в лицо немного отстранившегося Джеймса. Дышал он тяжело. Как и я. Мы оба замерли на какую-то секунду, посмотрели друг другу в глаза, словно на миг испугавшись, но вот он снова склонился, его губы были уже в миллиметре от моих, когда с резким выдохом, с явным усилием воли Джеймс отвернул лицо, и его нос зарылся мне в волосы, совсем рядом с местом, которое он ещё недавно целовал. Раздался его неспешный, нарочно длинный вдох, Джеймс слегка надавил своим весом, и мы вдвоём, как в замедленной съёмке неторопливо опустились обратно на белый снег. Я лежала с прикрытыми глазами, всё порываясь посмотреть на небо, но пока не имея такой возможности. Джеймс, дышащий исключительно мне в волосы, немного приподнял мою голову и кое-как подложил под неё капюшон, защищая от снега. Мои пальцы мягко прошлись по его затылку. Через какое-то время мне всё же удалось открыть глаза, взглянуть в далёкое, бескрайнее небо с макушками величественных, вечно зелёных сосен и увидеть момент, когда из-за облаков медленно вышло солнце, не светя прямо в глаза, но вмиг освещая всё вокруг. Заискрился радугой белоснежный покров, потеплел оттенок иголок хвойных великанов, заиграли иначе все краски местной природы, и я вновь прикрыла глаза, позволяя рукам расслабленно повиснуть поперёк мужских спины и шеи. Губы, так и не получившие долгожданного поцелуя, ещё горели, и я старательно вдыхала морозный воздух, надеясь хоть так их успокоить. Тяжесть тела Джеймса, всё ещё плотно и крепко меня обнимавшего, дышащего в мои волосы у самых корней, конечно, совершенно не способствовала усмирению тепла, которое продолжало разливаться внутри по всему телу, вынуждало подрагивать конечности и шептало прижаться к его источнику ещё плотнее, обхватить всеми руками и ногами, выгнуться, но мы оба дышали, и оба медленно, но всё же успокаивались. Или внушали себе мысль, что успокаивались. Через несколько минут Джеймс медленно повернул голову, отстраняясь от моих волос. Я аккуратно выпустила его из кольца моих рук и столь же медленно повернула лицо к нему. Мы снова оказались так близко, глядели вплотную на каждый сантиметр черт друг друга. Я видела его глаза и ресницы, тёмные брови, покрасневшие щёки и чуть суховатые, чуть менее бледные, чем обычно, губы… Мне пришлось резко отвернуться, посмотреть опять прямо на небо, чтобы не сбрасывать состояние, до которого мы кое-как дошли сейчас, и Джеймс согласно вздохнул рядом. Его пальцы под талией мягко огладили мне поясницу, парень потянул на себя руку, вознамерившись выпустить меня и наконец подняться самому, чтобы позже помочь встать мне. Он отстранился на всего ничего, на один мой взмах ресниц. Успел фактически оказаться на боку, упираясь локтём в снег, набрать немного холодного чистого воздуха. Затем я резко повернула в его сторону голову, нашла взглядом лицо и низко выдохнула: — Нет, не пущу. Взмах его ресниц, и я подскочила, повернулась набок в его сторону, приподнялась, обхватила руками и сама повалила на снег, наконец целуя в губы. Руки вздрогнувшего всем телом Джеймса медленно сжали мне талию, а я положила ладони на его щёки и позволила себе эти несколько мгновений, позволила выпить тепло, жар без остатка, дала им протечь по всему телу, выплеснуться наружу. Я поцеловала сразу жарко и глубоко, не заботясь и не думая ни о чём, только о том, как тянуло нас к друг другу, как становилось горячо обоим рядом, какими жадными становились новые касания, когда на них отзывалась спрятанная глубоко внутри нас магия, бурлящая в крови, в генах, и только о нашем желании не прекращать эти касания. Но где заканчивалась магия и начиналось что-то другое – отличить и выявить было практически невозможно. Я отстранилась, когда поняла, что ещё немного, и вокруг нас начнёт таять снег. Упёрлась локтями в плечи Джеймса, заглянула в его лицо. Спустя всего-то пару выдохов его глаза слегка посветлели. Он взглянул на меня почти безмятежно, мягко коснулся лица. И я позволила себе тоже улыбнуться, подставила лицо его пальцам на эти несколько секунд. Ещё два мгновения, чтобы посмотреть в его глаза… А затем я зачерпнула правой рукой снег и прямо так, не отрывая огромный, мгновенно скопившийся пласт от земли, вжала всю эту массу Джеймсу не просто глубоко в шею, но и во всю левую часть головы. Раздался его полурык-полушипение, Джеймс, кривясь, потянулся то ли схватить меня, то ли отстраниться от холода, но я уже подорвалась, вскочила на ноги и стремительно развернулась, понесясь по развороченному нами снегу назад. Ноги буксовали лишь на первых двух шагах, а дальше подошва обрела плотную опору, и ветер забил мне в лицо, отбрасывая волосы, остужая горящие губы и щёки. Позади раздалось копошение, тихая, на грани слышимости ругань и первые звуки преследования, и я побежала ещё быстрее, чувствуя, как губы расплываются в широкой улыбке, удовлетворённо-счастливой, такой, что заставляет хитро щурить глаза и обнажает зубы. Я побежала с тем чувством радости и свободы, которое научилась испытывать не так давно, но которое теперь ни на что не была готова променять. Внутри ещё горели остатки разожжённого пламени, Джеймс позади силился догнать и неизвестно, что в такой ситуации сделать, но морозный ветер бил нам в лица и успокаивал, забирал из нас остатки горячей волны внутри, возвращая равновесие. Я прикрыла ненадолго глаза, смакуя, запоминая эти ощущения, и с чувством оттолкнулась от земли, взмывая в воздух совсем ненадолго в длинном прыжке, и приземлилась обратно на снег, продолжив бег обратно к той части опушки, где мы оставили ребят. Настолько далековато, что они вполне могли кого-то закопать… и вряд ли бы кто смог это услышать.* * *
Кибертрон. Шесть квартексов до начала войны Александрина Я никогда не считала себя особенно умной. Глупой тоже нет, скорее, этому показателю я бы поставила значение «средне». Такого значения я удостаивала всё в себе, если честно, от внешних до внутренних характеристик. Ничего сверхвыдающегося, но и ничего совсем уж сильно проседающего… наверное. «Средне» было моим ответом практически на все возможные вопросы. Из-за этого я редко находилась в ситуациях, когда собственные суждения или убеждения являлись для меня каким-то мерилом истины. Я не оказывалась уверенной в чём-то настолько, чтобы отстаивать собственную позицию до последнего, убеждая других в собственной правоте. У меня было общее понимание точки зрения на что-то, какая-никакая эмоциональная окраска из-за неё, но как только дело касалось чуть большей конкретики, мелочей, я отступала в сторону, ведь там уже уверенности не было. Вокруг меня многие часто строили из себя экспертов, а я предпочитала всегда честно признавать, что не разбираюсь в теме, и отступать в сторону. Так себе позиция для Хранительницы, но я и никогда не просила делать меня ею. Одна лишь вещь существовала в этом мире, в которой я была уверена и позицию на которую я была готова отстаивать до самого конца. Мои собственные чувства. В стенах дома, куда я наконец получила возможность перемещаться напрямую, не появляясь на улице вовсе, я медленно бродила из стороны в сторону, касаясь аккуратно поверхностей и задрав голову к потолку. Советники тоже очевидно вели свою игру, масштаб их вовлечённости в коррупцию и поддержание нынешнего социального строя был очевиден даже без расследований. Я понимала прекрасно, что Хранитель в этой схеме давно стал лишь инструментом сохранения устоев, и мои действия Совету сейчас поперёк топливоприёмника, а потому они и не такое скажут в попытке остановить меня… но всё же с их словами о мотивах Мегатрона я не согласиться не могла. Как и не могла ничего сделать. Только молча продолжать следовать указаниям того, кто фактически являлся лидером десептиконов. Я ненадолго остановилась. Замерла возле стены и, опустив голову, притушила оптику. Осуждать всегда было просто, но всё же я не могла не почувствовать боль в момент, когда именно осуждение стало первой и основной реакцией Фиама. — “Нет”, — сказал он резко, мрачно, когда я, стоя во вне пространства вскоре после покушения, собралась с силами и честно заявила Фиаму, что решение о моей окончательной позиции принято. — “Это большая ошибка, Александрина, одумайся.” Но одуматься мне было некуда. Я качнула головой. — Это невозможно. Фиам, несколько квартексов сдерживавший себя, изо всех сил демонстрировавший бесконечное спокойствие и принятие, так достоверно, что в какой-то момент я даже начала в это верить, в один клик словно сломался. А может, сломался не он, а его образ, маска, направленная на зарождение доверия внутри меня. Так или иначе, я чувствовала глухое предательство, когда его фейсплет исказило выражением божественной кары, и голос зловеще обозначил: — “Это совершенно не тот ответ, который я рассчитывал услышать.” Я лишь молча прикрыла окуляры. Большего мне было не нужно, самое страшное уже проявилось в его реакции. Как оказалось, нет, худшее последовало дальше. — “До сих пор я молчал, поскольку надеялся на твоё благоразумие, однако ошибочно, как вижу”, — его попытка уколоть побольнее заставила меня вскинуть взгляд, а Фиам припечатал: — “Прав я был тысячелетия назад, когда запретил Хранителям влюбляться.” Его слова не стали шоком для меня. Скорее, окончательным подтверждением неизбежного. Изучая историю Хранителей, невозможно было не отметить избегания темы наличия у них партнёров и тем более бет. Под вопросом оставалась лишь причина… вот причина и выяснилась. — “«Это» с тобой произошло, ведь так?” — осведомился Фиам жёстко, без следа прежней чуткости, и я только бросила на него пустой нечитаемый взгляд. — “«Это» тебе разум застило? Отвечай.” Я ничего не сказала, прекрасно понимая, что Фиам уже роется в моей голове. Опускать щит не стала, лишь очистила процессор, убрав из него конкретные образы и мысли… но общий фон Фиам всё равно прочувствовал. Закрыв оптику, он длинно и почти рычаще провентилировал. Стоять молча, готовясь к крикам, было мне слишком привычно. — “Александрина, тормози”, — сказал Фиам наконец предельно серьёзно, но без агрессии, словно выпустил её вместе с вентиляцией, и вновь посмотрел мне в оптику. — “Всё гораздо серьёзнее какой-то влюблённости. На кону стоит судьба трансформеров, ты не имеешь права…” Фиам был вынужден замолчать, ведь я не шевельнулась, но в его сторону полетела высокая огненная стена. Разумеется, не причинившая ему вреда, но слегка напомнившая, с кем он разговаривает. Мы поглядели друг на друге в тишине в течение пары кликов. — Тебя так послушаешь, выйдет, что во всей этой ситуации я нигде ни на что не имею права, — сказала я ровно и без злости, на неё не было сил, и на жалкие клики показалось, что Фиам замер, услышав мой голос. — Но бодаться с тобой я не стану. Твой ответ я получила, как и ты мой. Будем действовать… каждый так, как считает правильным. Я покинула вне пространство сразу после этих слов, не желая более продолжать ставший бессмысленным разговор. У меня в самом деле не было иного выхода, а у Фиама не было аргумента, способного переменить мои дальнейшие действия. Во мне оставались все прежние страхи, все прежние сомнения, из-за которых я так долго принимала решение. Сейчас я могла даже сказать, что страхов и сомнений стало больше. Но я влюбилась. И это лишало меня всяких мобильностей и вариативностей. Я могла передумать, если бы этого чувства не было со мной. Можно было попытаться вытащить меня из этой ловушки до того как чувство чётко поселилось в искре. Но ничего нельзя было сделать сейчас. Я не смогу выдернуть влюблённость из искры, у меня не было над этим власти, и даже общее, абстрактное понимание, что из мотивов Мегатрона мне известна ровно половина, не заставит это чувство померкнуть, только усилит мой страх ещё больше. Вот, в чём я оставалась совершенно уверена. Избавиться от влюблённости сама я не смогу. Разве что Мегатрон… сделает что-то такое, что заставит это чувство во мне погаснуть. Но до тех пор мне оставалось лишь ждать, действовать согласно указке бывшего гладиатора… и вариться в собственных страхах, в том числе в страхе мгновения, когда мотивы Мегатрона наконец в полной мере обозначатся передо мной. Я лишь надеялась, что в клик, когда это случится… мне будет не слишком больно.