* * *
Земля. Россия. Настоящее время Эвелина Звон будильника ознаменовал для меня начало нового дня. Я резко выбросила вперёд руку и прервала его весёлое трезвонькание на первых же нотах, а после потянулась. Мягкость подушки и тепло одеялка вынудили сладко и с чувством зевнуть, но я уже слышала носящуюся за дверью маму, которую вчера лично заверила, что встану сама, так что будить с утра меня не надо, но когда это её останавливало. Менее чем через десять секунд, когда я уже наполовину откинула одеяло и лежала на спине, глядя подчёркнуто распахнутыми глазами в потолок, дверь открылась, и мама громко заявила с порога: — Лина, давай вставай, опаздываем! Я только усмехнулась, качая головой, но послушно встала. Неторопливо, спешить я точно не собиралась. Умывание проходило с периодическими зевками, но, вопреки всему, лёгкому пританцовыванию. В голове словно играл незатейливый, но вполне позитивный мотив. А уж когда я, вытираясь, заглянула в издавший звук уведомления телефон и увидела там смс с подтверждением сегодняшних планов, улыбка стала только шире. Мама периодически привычно вопила, что мы все копуши и страшно, страшно опаздываем, но я абсолютно расслабленно завтракала, только уж в совсем неприятные тычки мамы раздражённо выдыхая. Никто никуда не опаздывал, за планирование времени в семье у нас отвечал папа, никогда в таких вопросах не ошибающийся, но так уж вышло, что у мамы присутствовало что-то вроде когнитивного искажения, согласно которому суета означало автоматическое успевание, а вот неспешность и расслабленность, соответственно, опоздание. И неважно, что и я, и папа всегда собираемся медленно, потому что начинаем достаточно рано, чтобы успеть, неважно, что статистически суетящаяся мама как раз опаздывала гораздо чаще нас обоих. Каждый раз при совместных сборах происходило одно и то же. После очередного неприятного замечания от мамы я не выдержала и потянулась к телефону. Не столько из демонстративного желания её проигнорировать (что, кстати, иногда срабатывало), сколько из уже слишком привычной теперь возможности не держать в себе чувства. «Ещё немного, и я скажу маме, что пойду пешком». Собеседник мой уже имел определённые представления о порядках сбора в нашей семье, более подробное описание ситуации не требовалось. Я допивала чай, когда пришёл ответ: «Пешком тебя уже я не пущу, со мной уж тогда сразу поедешь». Я тут же заулыбалась. Засунув бутерброд в зубы, застрочила: «Честно говоря, этот вариант кажется мне всё привлекательнее. Ты дома ещё?». «Пока да, но тоже скоро выезжаю. Мне ехать дольше, чем тебе». «Ты не торопись всё равно». Мама закономерно прервала меня очередным: — Убери телефон, доедай быстрее. Но я только дёрнула плечом и дописала: «На улице холодно, не хочу, чтобы ты меня ждал там». Решив всё же больше не провоцировать маму – точнее, поберечь собственные нервы, – я запихала в себя остатки завтрака и поспешила наверх. На лестнице прочитала: «Замёрзнуть мне будет сложно. Не переживай, тебя я всегда дождусь. Скоро увидимся». И я улыбнулась, спеша к себе в комнату. Успевшая рявкнуть по три раза и на меня, и на папу мама в итоге уже в самих дверях поняла, что забыла кошелёк и прямо в обуви пошла наверх; я позволила себе как проводить, так и встретить её ироничным взглядом. Мама такого испытания напрямую выдержать, естественно, не могла, поэтому прошла мимо с подчёркнуто гордым, едва ли не оскорблённым видом. Папа, конечно, сделал вид, будто ничего такого не случилось, и мне лишь оставалось молча покачать головой. Ничего не менялось. Сегодняшний день был рабочим, так что по плану я вскоре поеду на базу к автоботам, но это произойдёт чуть-чуть позднее. Сейчас же, с утреца пораньше, нас ждало небольшое, буквально короткое, но важное дело. Наступил декабрь. За пару дней до этого, аккурат под последние дни осени, мягким покровом на землю лёг белый пушистый снег, вмиг преобразивший всю действительность. Холод прекратил быть неприятным, став пощипывающим и игривым, морозным. Голые деревья, грязь и общий депрессивный вид вмиг оказался замазан белой краской, и всё вокруг сразу стало волшебным и чудесным. У многих в одном месте уже вовсю играло новогоднее настроение, так что соседи начинали украшать дома снаружи гирляндой. Что там у них внутри творилось, я не представляла. Сразу с наступлением декабря мои родители получили приглашение. Приглашение от давних друзей на совместное празднование Нового года в их доме, и оно, после весьма короткого семейного совета, было принято, однако за этим последовала вполне закономерная и малоприятная для папы деталь. И мне, и маме нужны были новые платья. К огромному моему счастью, салон, который избрала мама, пестрел широченным выбором, и я вполне оперативно отобрала на сайте примерно десяток вариантов, среди которых выделяла лишь один и за которым, если честно, и ехала. У мамы с выбором всё было не так точно, и этот пункт меня пугал. Родители не смогут торчать в салоне сегодня вечно, им на работу дальше ехать, но всё равно, не хотелось бы, чтобы эта радость затянулась. У меня тоже планы были. Вместе с ранним, прекрасным снежным утром нас ждали такие же прекрасные пробки. Я коротала время тем, что смотрела в окно да слушала музыку в наушниках, правда потом в них необходимость отпала, ибо папа тоже не выдержал тишины и сам включил магнитолу. Песни сейчас крутили, как водится, исключительно праздничные, и я мягко улыбалась, глядя на изредка падающие белые хлопья. Спустя два часа, когда мы были на месте, мама суетливо перебирала свои варианты, ожидаемо, к сожалению, бракуя один за другим, а я тоже сначала перебрала все свои, отметив, что парочка действительно оказалась вполне неплохой, но напоследок оставила лишь один вариант и именно ему я улыбалась в зеркале, глядя на себя и понимая, что не ошиблась. Да, это ровно то, что мне нужно. Ради такого даже мама оторвалась от своих недовольных вздохов и одобрительно оглядела меня, когда я вышла показаться. — Не жмёт нигде? — спросила одетая в длинное изумрудное платье мама педантично, когда оценила выбранное. — Удобно? Двигаешься свободно? Я молча кивала на все вопросы. Все затесты (присесть, прыгнуть, вытянуться, пройтись) я сделала ещё за закрытой занавеской, так что сомнений у меня не было. Это моё платье. За ним я и ехала. Папа тоже улыбнулся одобрительно, но на наряд мамы он разве что не рукоплескал, и я, вздохнув, пошла переодеваться. На миг мелькнула мысль всё-таки изменить своей изначальной задумке и таки показать кое-кому свой наряд, но я остановила себя. Сделать это можно всегда, но пока что лучше приберегу. Вдруг. Потом я ещё с полчаса сидела на пуфике, вежливо отказавшись от предложенных сотрудниками чая, кофе и воды, пока мама какое-то время перебирала варианты, но всё-таки вернулась к тому самому изумрудному в пол. Ничего особенного, прямая струящаяся юбка, верх в обтяг, длинные рукава, но открытые плечи и небольшое декольте. Маме такие шли, хотя мне эти фасоны не очень нравились. Справедливости ради, пока она переодевалась, папа всё-таки косвенно вернулся к вопросу моего платья, несколько неловко, маскируя это за шутливой улыбкой, заявив, что будем мы самые красивые в этот Новый год. Я только хмыкнула, тоже маскируя это за улыбкой. Ох не давали папе покоя розы… В ноябре, когда Джеймс подарил мне васильки, всколыхнувшие мне всю душу, папа отошёл только сутки, наверное, спустя, ходил до этого ошалелый, кидал на меня странные взгляды, а потом уже, как раз под вечер следующего дня заявил: — Да, васильки… Ну а что васильки, что не розы? Мы сидели всей семьёй на диване перед телевизором, и такой поворот оказался для меня не только неожиданным, но и откровенно неприятным. — Я его попросила, — откликнулась холодно, глядя перед собой, не на отца. — Мне они нравятся. Мама сидела рядом подозрительно тихая, но взгляды периодически на папу кидала предостерегающие. И правильно, фразу он очень неосторожную выдал, на несколько секунд я впала в такое состояние, в котором вполне могла и наброситься. Это быстро прошло. Но я, конечно, запомнила, что всё это время папа мне розы не только из нежелания заморачиваться дарил, но и из-за того, что откровенно не запоминал, что я ему о цветах говорила. — Тебе же нравились розы.., — сказал мгновенно растерявший кураж папа, и тут уже предупреждающий взгляд – мол, не добивай бедного отца окончательно – мама кинула на меня. Я хотела сказать, что они мне нравились, просто малёх осточертели с годами, но всё же послушно смягчила фразу до: — У меня много цветов любимых. …просто ты, похоже, только одни помнишь. Уже уходя наверх, я услышала сказанную маме папой шёпотом фразу: — Но мог же розы прислать. А то что васильки… Я молча глаза закатила. Спустя неделю я как-то случайно обмолвилась об этой папиной реакцией Джеймсу, тот усмехнулся и… ну, в общем, вечером уже знакомая фирма пригнала ко мне домой внушительный букет нежно-розовых кустовых роз. «С самыми серьёзными намерениями», — гласила написанная не иначе как в приступе ржача прилагающаяся к букету записка, и я только задрала голову к потолку, не зная, смеяться или плакать. Родители были наверху, у меня имелись все шансы взять букет – пусть он и был довольно увесистым – и втихаря протащить его к себе в комнату, но я не стала отказывать себе в удовольствии, предоставленном Джеймсом, и громко позвала: — Папа! Помоги, пожалуйста. Пожалуй, если мне и хотелось плакать, то только от радости. Особенно, когда увидела лицо спустившегося вниз папы. По крайней мере, нечто мстительное на несколько секунд вполне отчётливо коснулось моей грудной клетки. — Всё-таки ты точно сумасшедший, — со вздохом говорила я в трубку спустя полчаса, немного оберечённо рассматривая букет у стены. Тот был настолько огромным, что на стол не влез, пришлось на пол ставить. — Я побуду ещё и страшно неоригинальным, когда скажу, что исключительно ты тому виной, — заверил всё ещё смеющийся… или нет Джеймс, и я притянула колени к груди, где совершало четверной кульбит сердце. Вздохнув, едва слышно сказала: — И сам сумасшедший, и меня за собой тянешь… Он снова мягко усмехнулся в трубку. Папа с тех пор пытался как-то ненароком узнать, кто же этот загадочный мой поклонник, но, слава Богу, крыть ему было уже нечем, так что на тему букетов он просто отмалчивался. Из смешного – на следующий день после того как Джеймс прислал мне те розы, папа вдруг с утра уехал, а вернулся с двумя букетами, одним для меня, другим для мамы. И это стало едва ли не первым случаем в нашей семье, когда охапка цветов для меня оказалась крупнее. — Я вспомнил, ты говорила, что тебе нравятся ирисы, — сказал папа, протягивая действительно хорошенький букет средних размеров. Я принимала его не без иронии, сдерживаясь от желания нервно засмеяться. Вспомнил он, ага. Скорее, ему любезно мама напомнила. — Игорь, а какой повод? — улыбаясь, спросила родительница, которой папа подарил нежные белые тюльпаны, чью копну размером с натяжкой можно было отнести к средней. Папа лишь улыбнулся. — Да зачем мне повод, чтобы вам цветы подарить? Угу, да конечно. Что ж, я и без всяких подсказок – как и мама, впрочем – понимала, что чуть ли не впервые в жизни основной целевой аудиторией в тот день являлась я, мама же шла как прикрытие, в попытке скрыть вполне очевидную отцовскую ревность. В любой другой ситуации меня бы это точно разозлило. Раньше, по крайней мере. Сейчас же хотелось только молча покачать головой. Как бы то ни было, в итоге у меня в комнате красовалось два букета, оба необычные. Розы от Джеймса, конечно, всё равно выигрывали размером, и я лишь радовалась, что папа не ляпнул ничего про «Деньгами взять пытается», потому что там бы я уже не сдержалась – полетели бы головы. Зато, сидя на кровати и смотря попеременно то на стол с синими ирисами, то на пол с шикарными нежно-розовыми розами, я пару раз была в шаге от того, чтобы не выложить всю эту красотень в соцсети и не подписать как-то типо: «Со всех сторон одаривают». Во одноклассницы бы охренели. Сейчас же я молча наблюдала, как мама выходит из примерочной и как папа с готовностью поднимается, направляясь к кассе. Ему ведь всю эту прелесть оплачивать. Я тряхнула головой, выходя из своего задумчивого состояния. Вспомнила, что действительно выбрала очень и очень понравившееся мне платье, а потом телефон завибрировал, и от полученного сообщения мне стало ещё радостнее. Внутри мягко начало копиться предвкушение. Родители быстро закончили с покупкой, продавцы упаковали всю эту радость и, поблагодарив, всучили им два пакета. Я нервно сглотнула, когда разглядела размеры. — А может, вы их с собой возьмёте? — спросила я, когда родители приблизились. — Кинете в машину, да и всё. Папа почти не глядя подал мне куртку. — Своё я точно возьму, — сказала мама, опуская покупки на пуфик рядом и поправляя волосы. — Мне его подшить надо, сразу отвезём сегодня. А ты своё забирай, всё равно ж на такси домой поедешь. Кхм… кхм. — Да ну эти пакеты, — бросила я с напускным раздражением, надевая куртку. — Неудобно ж с ними, они здоровые. Справедливости ради, так и было. Все эти салоны с платьями обожали пакеты с прочным каркасом и внушительными размерами. Не отрицаю, выглядело красиво и дорого, но в плане путешествий с ними – очень уж неудобно. Мама, которой папа как раз помог надеть шубу, закатила глаза. — Хочешь, — она поправила ворот и закончила не без усталости: — в рюкзак твоё переложим, пакет заберём. Фух, господи. Я согласно закивала, и мама только вздохнула, потянувшись за пакетом с моим платьем: — На ровном месте придумала себе сложность… Я молча подставила ей рюкзак, предусмотрительно взятый с собой. Относительно небольшой, он заменял мне сегодня обычную дамскую сумочку… и пакет, разумеется. Когда только-только купленное платье было надёжно спрятано в моём рюкзаке, мы вышли из салона, и родители уже на этаже принялись прощаться. — Заказывай такси и жди тут, на улицу не выходи, — говорила мама. — Хочешь, сходи поешь тут где-то сначала. Мы поехали, до вечера! Я обняла обоих и какое-то время махала им вслед, пока они не скрылись внизу, ведомые эскалатором; салон с платьями, откуда мы вышли, располагался в подобии двухэтажного торгового центра. Поправив рюкзак и куртку – становилось жарко – я подошла к огромным окнам в пол и через них проследила, как вскоре показавшиеся родители сели в машину, и, лишь когда те выехали с территории центра, медленно тоже двинулась к выходу. Кушать я не собиралась. Долгожданный морозный воздух встретил меня свежестью и колкими снежинками… а ещё приятным теплом, которое разлилось внутри от предвкушения наконец-таки свершившейся встречи. Я позволила себе обернуться медленно, чтобы наткнуться на знакомые взгляд и ухмылку. — Ну привет. Я радостно улыбнулась и влетела в подставленные для объятий руки. Мягкий знакомый смех коснулся уха, пока я изо всех сил сжимала того, по кому успевала соскучиться даже за очень короткие промежутки расставаний. — Что, держали тебя там силой? Я улыбнулась шире, чувствуя, что руки Джеймса обнимают так же крепко, как мои, приподнимают над землёй, окутывая теплом и силой, и наконец неспешно отстранилась. — Молчи, я успела решить, что не выйдем мы оттуда никогда, — встав ровно, я убрала одной рукой волосы с лица и чуть мотнула головой, как бы сбрасывая остаточный стресс от совместных закупок. — Но всё, слава Богу, можем ехать. — А где ж пакеты? — Джеймс оглядел меня, будто ждал, что я прячу покупки за спиной. — Ты разве не должна была их домой сгрузить? Я в ответ чуть повернулась и выразительно подтянула лямку рюкзака, на что Джеймс хмыкнул. — Хорош. Ну всё, поехали. Он протянул мне шлем и первым сел на находившейся за его спиной мотоцикл, и я вздохнула, прежде чем последовать за ним. В отличие от меня, Джеймс в этот зимний день был одет в чёрную мотоэкипировку, которая ему до такой степени шла, что замереть хотелось, разглядывая без отрыва и едва не заливаясь слюнями. Подчёркивалось всё, и рост, и очевидная сила, несмотря на отсутствие горы мышц. Никакой одутловатости из-за обычной зимней одежды или хлеще – схожести с пингвином. Я натянула шлем на голову. Нет, справедливости ради, на мне была ярко-голубая спортивная зимняя куртка, предназначенная в том числе для катания на лыжах – всё же я знала, что предстоит сесть на мотоцикл, – которая почти не добавляла мне несуществующей круглости, так что и я выглядела вполне себе недурно… но всё равно какая-то лёгкая досада присутствовала. Джеймс, тоже надевший шлем, дождался, когда я усядусь и обхвачу его руками, а затем завёл мотор, и мы отправились в путь.* * *
Корабль десептиконов За три земных месяца, что единственный и истинный повелитель десептиконов Мегатрон провёл в беспробудной коме на Немезиде, выработался чёткий график оказания ему помощи. Учитывая регулярность, среди прочего вполне можно было вынести в отдельный пункт посещения Старскрима, которые выставлялись как факт глубочайшего беспокойства за лидера и его поддержки, но основная помощь лежала, разумеется, на Нокауте и Саундвейве. Последний мало отношения имел к медицине, но неплохо разбирался в технологиях во всех их проявлениях, отчего к изучению вопроса мозговой активности Мегатрона и был привлечён. Не одного Старскрима беспокоил разум повелителя. Вся причина заключалась в том, что мозговая активность оставалась тем единственным, что отличало лорда от мёртвого. Все необходимые и основные медицинские вмешательства Нокаут осуществил ещё три земных месяца назад, когда Мегатрона доставили на корабль, и сейчас его действия сводились исключительно к контролю нынешнего состояния и его поддержанию. Саундвейва привлекли больше от безысходности, ведь зрел один факт, для большинства десептиконов неутешительный, а для Старскрима мстительно радостный. Состояние лорда и повелителя Мегатрона зафиксировалось в одной стабильной точке, причём стабильной настолько… что по всем прогнозам получалось: в этом состоянии их лидер со всем успехом способен пребывать вечно. И учитывая, что на Земле остался лишь один кристалл Тёмного энергона, о чём знал только прятавший его у себя Старскрим, надежд на спасение Мегатрона оставалось всё меньше, а потому, под удовлетворение исполняющего обязанности лидера, начали вестись разговоры об отключении повелителя от систем жизнеобеспечения…* * *
Россия Эвелина Без пробок и на мотоцикле до моего дома мы добрались менее чем за час. Было немного непривычно так ехать зимой, но мне понравилось, конечно. Джеймс мягко остановился возле калитки и заглушил мотор. Я осторожно слезла, стаскивая шлем. — Подождёшь? Я очень быстро. Джеймс принял протянутый шлем из моих рук и усмехнулся. — Показа купленного не будет, я так понимаю? — Э не, — я заулыбалась, крепче хватаясь за лямки рюкзака. — Это не раньше Нового года. Тогда и увидишь. Джеймс приподнял брови. — Ты к тому моменту решишься познакомить меня с родителями? Я тут же замялась, отвела взгляд ниже его лица, куда-то в область грудной клетки, и Джеймс не без улыбки покачал головой. Он ожидал такой реакции. — Давай, иди уже. Я подожду. Уходить после такой паузы показалось мне немного неправильным, но я послушно развернулась и, отперев калитку, зашла. Дома пришлось вместе с курткой скидывать ботинки и идти наверх. Там я вытащила из рюкзака купленное платье и расправила его на кровати. Им мама займётся потом. Затем я убрала рюкзак в шкаф, подошла к зеркалу, чтобы поправить волосы и оценить внешний вид – щёки и кончик носа после мороза были розовыми, а губы чуть суховатыми. Весь последний месяц мне особенно нравилось собственное отражение. Наверное, так и бывает, когда, находясь в отношениях, ты смотришь на себя, особенно любуясь увиденным. Однако дело было не только в чертах, которые – словно я смотрела на себя глазами Джеймса – становились по-истине безупречными, но и в блеске глаз, которого я никогда прежде не видела в них. Наверное, так выглядело счастье. Такое, что подсвечивало взор и озаряло всё моё лицо изнутри даже прекраснее любой магии. Я улыбнулась, поправляя прилизанные после шлема волосы, небрежно расчесала их пальцами и поспешила из комнаты вниз. Счастье никуда не девалось и было со мной даже тогда, когда дело касалось чуть менее приятных моментов. Например того, что сейчас упомянул Джеймс. Того, что я до сих пор не сообщила о нём напрямую родителям. Внизу я переложила телефон из куртки в карман штанов и стала обуваться. Мы официально встречались всего месяц. Ничего, что я пока не знакомила Джеймса с родителями, но ведь я буквально прятала его от них, и даже сам факт того, что у меня есть парень, озвучить не решалась. Просто никак, я только пыталась представить, как это будет… и нет, совершенно не хотела переходить к данному этапу. Со всеми этими цветами родители, конечно, понимали, что что-то у меня однозначно мутится. Мой постоянно светящийся в целом вид тоже вряд ли от той же мамы укрылся, но я всё равно не могла себя заставить. Джеймс-то не давил, ему не было так принципиально предстать пред грозными очами людей, меня породивших, тем более, зная меня, он ожидал именно такого поведения, но я всё равно ощущала дискомфорт. Ярилу я в какой-то момент в своих сомнениях призналась, и он посоветовал делать, как чувствую, не зацикливаться на абстрактных «нужно». — “Главное, что ты счастлива”, — говорил он мне, мягко улыбаясь. — “Наслаждайся этим чувством, а остальное сделаешь, когда будешь готова”. Только вот я не знала, когда окажусь готовой. Окажусь ли вообще?.. Глянув финально в зеркало, я пошла на выход. Куртка, которую я в присутствии родителей была вынуждена носить, наконец оказалась сброшена, и на глазах Джеймса, ощущая неспешно падавшие на макушку снежинки, я вышла одетая в один нежно-серый костюм, похожий по крою на тот, голубо-сиреневый, но, так сказать, зимней версии. Он, довольно обтягивающий, целиком состоял из плотной шерсти, которая так хорошо обеспечивала нужную терморегуляцию, что магически поддерживать в ней комфортное тепло не составляло никакого труда. И я спокойно могла быть на улице без куртки, но вся такая хорошенькая. Боже, какая красота… — Прям без куртки? — спросил на доли секунды застывший (я подавила довольную улыбку) Джеймс, приблизившись ко мне на шаг. — Снег на улице. — Ты и сам вообще-то не в пуховике, — усмехнулась я, скрещивая руки на груди и не отказывая себе в удовольствии пройтись взглядом по всей его фигуре в чёрной мотоэкипировке вновь, на что Джеймс задрал подбородок. — Вообще-то, — повторил он мои слова выразительно, — этот костюм предназначен для езды зимой. — Джеймс оглядел меня ещё раз, очевидно потерял мысль, уставился зависшим взглядом, но всё-таки договорил: — Чего о твоём я сказать не могу. Я тихо хмыкнула себе под нос и сделала первый, медленный шаг к нему. Сказала тихо и откровенно улыбаясь: — Но тебе же нравится… Джеймс поднял взгляд на моё лицо, дёрнул уголком рта, не скрывая мелькнувшей улыбки, которую пытался спрятать за грозным взглядом. — Мне нравится, когда в холодную погоду ты закутанная. — Он оглядел мой ворот, шагнул вперёд и одним движением натянул мне капюшон на голову, так, что аж взор перекрыл. — Когда я точно знаю, что тебе тепло. Его пальцы пытались подтянуть мне криво надетый капюшон, но я вполне целенаправленно подняла руки и скинула его, в два движения поправила волосы и смело заглянула Джеймсу в глаза. Он, ещё держа руки на весу, смотрел на меня с поразительной смесью веселья и строгости, беспокойства и любования. — Да, но, кажется, в вопросах тепла, — я мягко опустила перехваченную мужскую руку, окинула очередным взглядом его фигуру – господи, ну как же он хорош в мотоэкипировке – и снова посмотрела в глаза, — я слишком привыкла полагаться на тебя. С тобой ведь не замёрзну? Я обхватила его пальцы в перчатке сильнее, почти с намёком, и Джеймс, чья подавляемая ухмылка превращалась в немного хищный оскал, а глаза – темнели, медленно подался ко мне вперёд, продолжая, впрочем, стоять на месте. Мы замерли ненадолго так. Снег неторопливо опускался, выделяясь на его чёрной экипировке и тёмных волосах. Вот именно в такие моменты, именно в эти секунды – не тогда, когда смотрела в зеркало, надевала что-то стильное, наносила макияж, мыла голову, а сейчас – я чувствовала себя по-настоящему красивой. Тогда, когда Джеймс смотрел на меня так, так, словно готов был никогда не отводить взгляд. Словно ничего прекраснее прежде не видел. Мои пальцы шевельнулись на его костяшках. — Скажи уже, — шепнула я, почему-то не смея ни на миллиметр шелохнуться, потревожить замершую, снежную красоту момента. — Смотришь? Я знала, что смотрит. Да так, будто в самую глубину заглядывает, в омут. Он тихо, почти беззвучно выдохнул через нос. — Смотрю и оторваться не могу, Эвелина, — сказал наконец Джеймс низко, чем вызвал будоражащую волну в моей груди, поднял свободную руку, касаясь кончиками моего лица сквозь пряди волос. — Нравится тебе это со мной делать? Я улыбнулась и, не в силах больше терпеть это сковавшее нас напряжение, потянула его за руку на себя, поднимаясь на цыпочки и выдыхая прямо в его губы: — Нравится. Джеймс впился в мои губы первее, сжал затылок ладонью. Холод его щёк и воздуха вокруг бил контрастом горячего поцелуя. Мы разъединили наши руки, и мои пальцы легли на его плечо, в то время как Джеймс уверенно обхватил мою талию и шагнул вперёд, вынудил отступить на шаг назад. Я поддалась, но, очевидно, недостаточно, и он почти оторвал меня от земли, а затем просто вжал в холодный металлический забор. Я застонала, обхватила его шею двумя руками и послушно выгнулась, ведомая ладонью Джеймса. Прижалась всем телом к нему вплотную. Его дыхание, бывшее непостижимым образом теплее, чем моё, будоражило сильнее горячего термоса зимой в горах, сильнее костра под озябшими руками. Бо́льшая часть тепла Джеймса крылась под экипировкой, но кончики моих пальцев задевали шею под воротником, и я чувствовала, что кожа там очень горячая. Ещё никогда меня так не сводило с ума тепло… Мы целовались до тех пор, пока не закончилось дыхание, оторвались, дыша друг другу в губы, удерживая друг друга в руках. Я нашла взглядом его глаза и покачала головой с усмешкой: — Забор-то холодный. Он склонился ближе ко мне, выразительнее обхватывая руками, на которые я опиралась, не касаясь толком металла за спиной. Шепнул на ухо хрипло: — Со мной – можно. И я прикрыла глаза, не прекращая улыбаться. Да, с ним можно. Можно всё. Моё сердце колотилось, а руки чуть ли не подрагивали от желания пойти дальше, коснуться плеч и пробежаться по всем мышцам, от желания попросить Джеймса сделать то же самое со мной, но, когда я осознала, что его рука и так подозрительно лежит не столько на талии, сколько на пояснице, ближе к крестцу, я подавила вздох и аккуратно подалась вперёд; с каждым разом мне это давалось сложнее. Джеймс помог мне отойти от забора и встать наконец ровно. Его взгляд выцепил подскопившийся на моих плечах снег, и мужские пальцы в несколько аккуратных движений стряхнули их. — Точно куртку надеть не хочешь? — уточнил он, явно понимая, каким будет ответ, и на моё качание головой понимающе спросил: — Хватит своего тепла? В ответ я едва заметно улыбнулась и позволила глазам медленно, словно тлеющие угольки, набрать свечение, загореться мягким сиянием домашнего камина зимой, а затем резко их потушила. Джеймс тихо хмыкнул и поправил мне волосы. — Стоило ли спрашивать, называется… Он собирался опустить руку, но замер, когда я подставила под неё лицо, почти обтираясь, опустив веки. Раздался мужской вздох. — Котёнок ты мой, — Джеймс прикрыл ненадолго глаза. — Хорошее настроение? Пальцы его, тем не менее, огладили край моего лица, хотя в перчатках Джеймс старался лишний раз моей кожи не касаться. Я отстранилась от его руки, мягко улыбнулась и подалась вперёд, почти заговорщически признаваясь: — Да, и ещё мне очень нравится, как ты выглядишь в этом костюме. — Я выждала с секунду, пока до него дойдёт смысл фразы, и легко отстранилась, говоря: — Давай, поехали, а то мы никогда уже не доберёмся. Я попыталась с тем же легко ухмыляющимся видом обойти Джеймса по кругу, но сумела проделать ровно половину пути. Мужская рука вцепилась мне в запястье, развернула так, что не вырвешься. Вторая легла поперёк всей спины, притянула вплотную к груди. Фактически не стоящая на своих ногах я застыла почти на носочках, держась пальцами за его плечи и неотрывно глядя в лицо. Джеймс тоже смотрел прямо, дышал низко и ровно, так недалеко от моего лица, что его дыхание я чувствовала кожей. Каждый выверенный выдох опалял изнутри, разбивая вот только что достигнутое спокойствие. Джеймс отлично знал, что делать. Он выдержал так несколько долгих секунд, в течение которых едва не заставил меня начать дрожать, совершенно сбил мне дыхание, вызвал тянущее тепло в животе, а затем медленно, с явно удовлетворённым видом ослабил хватку, вознамерившись вернуть мне равновесие. Не касаясь более, не поцеловав… ничего. Решил взять верх в этой схватке? Нет уж. Делая вид, что подчиняюсь, послушно вставая на ноги ровно, я упёрлась одной рукой в его плечо сильнее, а свободной с самым невинным, но очень и очень заметным видом провела пальцами по волосам, чувствуя покалывающие кожу многочисленные снежинки на них. Я приподняла пряди у самых корней, тихо выдохнула через рот, размыкая губы, и мягко опустила руку, зная, что волосы легли теперь крупными, неровными волнами, обрамляя бледную кожу и розоватые щёки. Линия челюсти Джеймса напряглась, взгляд расфокусировался, застыл на моей голове. От былого удовлетворения и следа не осталось, теперь это чувство испытывала лишь я. Спокойно ухмыльнувшись, я мягко наклонилась вбок, потянулась Джеймсу за спину и, разогнувшись, прямо под его взглядом натянула шлем на голову. Тогда он, конечно, очнулся, моргнул несколько раз, не скрывая мрачного, чуть сердитого взора. — Поехали, — на этот раз я сумела улыбнуться и спокойно пройти к мотоциклу. Джеймс за моей спиной весьма очевидно и глубоко вздохнул, не оборачиваясь, с силой провёл пальцами по голове, взъерошив волосы, но затем развернулся, тоже надел шлем и сел первым. Я забралась следом, нежно обхватила его руками, словно успокаивала, положила голову ему на плечо. Раздалось почти незаметное, грудное хмыканье, и мы наконец тронулись в путь.* * *
База автоботов — Неделя! — кулак Балкхэда с грохотом впечатался в контейнер, высотой с трансформерский стол, и этот звук сопроводил бас его голоса. — Говорю вам, неделя! Находившийся по другую сторону металлического контейнера, аки его оппонент, Бамблби со скрещёнными манипуляторами и прямой спиной уверенно, едва ли не пафосно качнул головой, отвергая предположение. Балкхэд возмущённо вскинулся. — Би, да брось. Сколько ж ещё можно скрывать? — зелёный громила заулыбался, хохотнул. — И так уже слишком долго. Моя ставка остаётся, неделя! Жёлто-чёрный разведчик с протяжным бибиканьем закатил оптику. Качая головой так, словно считал предмет спора очевидной вещью, перевёл взгляд обратно на собеседника и выдал: — “Месяц”. Балкхэд едва не отшатнулся в сторону. — Помилуй, Би! — его голос взлетел в шоке. — Какой месяц? — “Земной. Месяц”. Рэкер в ужасе замотал головой. — Нет-нет-нет, это слишком долго! — “Месяц”. Стоящий рядом, но повёрнутый в сторону мониторов Рэтчет медленно покачал головой и провентилировал. — Развели демагогию. — Бело-красный трансформер с независимым и скучающим видом закрыл несколько открытых вкладок на компьютере; системы отозвались негромким пиканьем. — Какая разница, когда? Балкхэд и Бамблби, ещё вот только что выступавшие, как оппоненты, вмиг обернулись к медику в едином порыве. — Какая разница?! — “Разница серьёзная”! Медик, не оборачиваясь, только закатил оптику. — Рэтчет, вообще намёк на происходящее дал нам ты, — Балкхэд гордо шагнул в сторону друга и замер возле него, едва не топнув для пущего эффекта. — Что думаешь? Сколько осталось? Бело-красный трансформер скосил недовольный взгляд на друга. Громила не проникся, смотрел на него с торжественным ожиданием, едва ли не предвкушением. Также смотрел и Бамблби. В конце концов медик провентилировал и, отворачиваясь, выдал: — Три недели. Балкхэд и Бамблби в недоумении нахмурились, и ещё до того, как они успели переглянуться, Рэтчет скорректировал ставку: — Точнее, где-то три с половиной. Около того. — “Это же вроде и есть месяц..,” — неуверенно протянул Би, но медик покачал головой. — Месяц – четыре недели грубо, но точнее, где-то тридцать дней. А я ставлю три с половиной недели. — Это… это получается.., — Балкхэд почесал голову, высчитывая – цифры ему тяжко давались, — двадцать четыре дня? — Или двадцать пять, — Рэтчет пожал плечами, не оборачиваясь. — Плюс-минус пара дней, говорю же. — “Всё равно же по сути месяц..,” — пробибикал бедный Бамблби. Бело-красный автобот спокойно что-то переключил на дисплее. — Побеждает тот, чья ставка ближе к итоговому дню, — Рэтчет закончил что-то высматривать и наконец полностью обернулся к друзьям, сложив ладони за спиной. Теперь они стояли в форме неровного треугольника в огромном тихом зале. — Но если они протянут сильно дольше, чем самая дальняя ставка, проигравшими будут считаться все. Балкхэд коротко рассмеялся. — Ничего, непременно будет неделя. — Зелёный автобот вернулся к их импровизированному столу, оглядел двух друзей и официально спросил: — Ставки сделаны? Рэтчет издал что-то вроде утвердительного мычания, Бамблби подтверждающе бибикнул. — Тогда.., — Балк склонился над поверхностью контейнера, упираясь в него мощными ладонями, и со всей силы ударил по нему, радостно возвестив: — Ставки приняты! Бамблби коротко и негромко поаплодировал, пока оборачивающийся обратно к компьютерам Рэтчет морщился после ужасающе громкого звука. Настроение, впрочем, у всех троих оставалось благодушным, что, конечно, не могла не отметить буквально через полминуты вернувшаяся в главный зал Арси. Сначала удивлённо, а потом подозрительно нахмурившись, она спросила: — Вы чего? — Ничего, — ответил ей совершенно счастливый Балкхэд. — Ждём Оптимуса. И Эвелину и Джеймса. Арси выразительно приподняла надбровную дугу, оглянулась на брата. Тот поспешно закивал словам Балка. — Двоих из них мы как раз дождались, — произнёс совершенно обычным для него тоном Рэтчет и повернул ручку пульта Земного моста. — Едут уже. Эвелина Что действительно непросто – так это суметь подобрать зимнюю обувь, такую, чтобы вид имела презентабельный, по снегу проходимый, но чтобы на базе, где царила прекрасная и комфортная температура для человека, не запариться. С наступлением зимы стало лишь вопросом времени, когда придётся над выбором одежды заморачиваться больше обычного, и сегодня этот день настал. Вбухивать все силы в терморегуляцию я не хотела, так что на мне были самые лёгкие из имеющихся в закромах зимних ботинок… но не без меха всё равно, разумеется. Да и Джеймс, целиком сегодня закрытый, выглядел куда более утеплённым, чем обычно. Ребята при виде нашего зимнего снаряжения удивлённо расширили оптики. — Это куда вы так собрались? — спросил Балкхэд, попеременно глядя то на Джеймса, отгоняющего мотоцикл к стене, то на меня. Я хмыкнула. — Это мы так из России приехали, — я стряхнула остатки стремительно таявших и частично мочивших шерсть костюма снежинок и послала ребятам весёлый взгляд. — У нас зима на дворе. — Сбавлять ради вас температуру на базе я не буду, — тут же «обрадовал» Рэтчет, уже и не глядя на нас. — Я надеюсь, вы взяли с собой что-то на смену. Джеймс как раз закончил парковать транспорт и обернулся, ловя мой взгляд. Мы заговорщически улыбнулись друг другу. — Вообще-е-е-то, — протянула я, медленно открывая взгляд от Джеймса и поднимая его на ребят. — У нас есть к вам предложение. Рэтчет махнул манипулятором, не оборачиваясь. — Заранее против. Балкхэд радостно гаркнул: — Заранее за! Арси и Бамблби молча взглянули на нас, предпочтя сначала услышать суть. И я не стала тянуть интригу, бодро спросив: — Друзья, как насчёт небольшого перемещения в русскую зиму? Рэтчет издал такое фырканье, которым явно обозначал: «Да, я определённо правильно отказался, ишь, что удумали». Балкхэд и Бамблби выглядели более воодушевлённо. — Почему русскую? — спросил Балк, на что Джеймс, уже вставший рядом со мной, пожал плечами. — Да хоть голландскую, нам не принципиально. Мы вас зовём покататься по снегу. Тут уже Арси выразительно переменила взгляд голубой оптики. — Резину нашу пощадите, какой нам снег. — Я вас умоляю, мы же не на дорогу поедем, — я закатила глаза и разве что не подпрыгнула, призывая остальных заразиться энтузиазмом. — Выберем безлюдный и открытый участок. Да ладно, ребят, не в первый раз ж нам, будет весело! — Я с прошлого раза песок до сих пор не до конца вытряхнул, — Балкхэд с коротким хохотком потёр затылок, но тут же широко улыбнулся и выдал: — Я согласен! Издав короткое: «Ура!», — я и Джеймс перевели взгляд на Бамблби. Тот колебался всего секунду, прежде чем кивнуть с неменьшим воодушевлением. — Делать вам нечего.., — протянул на раздражённом выдохе Рэтчет, явно мысленно готовясь к тому, что выбирать нам место для развлечений придётся ему, и мы с Балкхэдом вдруг обменялись вмиг ставшими почти счастливыми взглядами. Поняв мой настрой, громила вразвалку зашагал к нашему медику. — Рэтчет, друг, — Балк с такой силой хлопнул товарища по спине, что тот пошатнулся, но тут же был обхвачен широкими лапами рэкера. — А поехали с нами? У бело-красного автобота окуляры на лоб полезли. — И не проси, Балкхэд, — он резко поводил плечами, сбрасывая чужие ладони. К другу он оборачиваться и не думал. — Я не собираюсь валяться в снегу. — Идей нам не подавай, — едва-едва слышно сказал Джеймс недалеко от моего уха, и мне пришлось очень плотно сжать губы, чтобы не расхохотаться. А ещё – послать выразительный взгляд Бамблби, который жёлто-чёрный разведчик мгновенно уловил и тоже зашагал к Рэтчету. Он пробибикал ему что-то, встав с другой от Балкхэда стороны, и медик вскинулся: — Нет, Бамблби, я никуда отсюда не уйду! — Да мы же ненадолго, — Балк снова сжал плечи Рэтчета в своих лапищах; его голос вещал, почти как у змея-искусителя. — Туда и обратно, Рэтч. Ты почти совсем не выходишь из базы, надо развеяться! Бамблби издал поддерживающее бибиканье, к которому неожиданно присоединилась стоявшая на месте Арси: — Когда ещё такая возможность выдастся? Она легко пожала плечами, как бы не настаивая, но призывая медика всё-таки согласиться. Всё ещё совершенно недовольный Рэтчет покосился на Балкхэда. — Всего-то на час! — громила потянул бело-красного трансформера, медленно вынуждая того отступить от компьютеров и сделать пару шагов в сторону. — Ну, может, на два, но не больше же! Голубые окуляры Балкхэда вдруг стрельнули медику за спину, и я, едва успев подавить очередное желание заржать вслух, увидела, как на всякий случай присевшая Арси, не отрывая взгляда от процессии, стала медленно, по шажочкам двигаться в сторону оставленного без внимания пульта. Балкхэд тут же завещал активнее: — Тебе понравится, Рэтчет. Снег, солнце! Арси вне поля зрения медика сделала ещё несколько тихих шагов. Почти половина расстояния до пульта была пройдена. — …Ваши вопли и холод, — ровно, с нотками обречённости закончил описание уже как будто согласившийся Рэтчет. Тяжело провентилировал. — А мост кто обратно открывать будет, если все уйдут? В эту секунду взгляды у всех застыли и – увы, дрогнула выдержка – таки метнулись Рэтчету за спину, туда, где находилась сейчас Арси. Медик, почуяв подвох, резко обернулся, и не удержали его даже манипуляторы Балкхэда. Происходящее бело-красному ворчуну стало очевидно мгновенно. — А ну стоять! Арси поняла, что план раскусили, и сорвалась с места. Рэтчет рванул следом, но, хотя уйти он от пульта недалеко успел, Арси оказалась быстрее. В последнюю секунду проскользнув буквально под манипуляторами медика, она заняла место у дисплеев, на всякий случай вцепившись в панели ладонями. — Ну нет, я первее! — возвестила Арси, уходя из-под попытки медика оттащить её в сторону. — Всё, ты уже согласился, езжай кататься! — Да, Рэтчет, — к счастью для синей фем, к этому моменту к ним подлетели Би и Балк, и последний, поспешно перехватывая медика, потянул того обратно, возвращаясь к увещеваниям, только уже чуть более утвердительным: — Уедем и приедем, не успеешь оглянуться. Мне и Джеймсу буквально не пришлось ничего делать, только наблюдать за творящимся представлением, широко улыбаясь. — А ты не с нами? — видя уже, что Рэтчета сцапали в тиски, я повернулась к так и оставшейся у пульта Арси. Та помотала головой. — Нет, меня не прельщает снег. Езжайте. — А меня он что, в восторг приводит?! — вскипел мгновенно обратно Рэтчет, пытаясь развернуться, но на этот раз его удержали в четыре манипулятора. Арси ослепительно улыбнулась ему в след. — Я своё откатала несколько месяцев назад, теперь твоя очередь. — Оптимус тогда тоже с вами не поехал! — Рэтчет перестал вырываться, уже понимая, что бесполезно, и его сопротивление перешло исключительно в словесное. Всё ещё не менее упорное. — Не я один остался на базе! — Ну, Рэтчет, ты уж прости, но тут расклад не в твою пользу, — с сочувствием невольно хохотнула я. — И Оптимуса тут нет всё равно. — Так что наша сегодняшняя жертва – ты, — закончил за меня Джеймс, и первый шагнул за ребятами, которые вовсю тащили очень неохотно идущего медика к пока выключенному мосту. — Поехали, глядишь, понравится. — А куда мы едем? — спросила я чуть тише, обращаясь к уже очень целенаправленно что-то набирающей в компьютерах Арси, и та откликнулась через какое-то время: — В русскую зиму, — её манипулятор лёг на ручку пульта. — Раз уж хотели. Воронка моста засияла, и обречённость – идущая чётко от бело-красного медика – явственно затопила пространство. Я поспешила присоединиться к стоящим уже у подножия перехода ребятам. Бедняга Рэтчет обернулся. — Я вам это припомню, — сказал он, сдаваясь, напоследок, и Арси весело помахала нам, так и говоря всем видом: «Развлекайтесь, дети, хоть до поздней ночи, торопить я вас не буду». Балкхэд хлопнул Рэтчета по спине. — Ты первый. И медик молча трансформировался, принимая облик скорой помощи, и, как ни странно, вполне шустро помчался в воронку. Я и Джеймс едва успели запрыгнуть в трансформировавшегося Бамблби, и с хохочущим Балком вместе понеслись следом. Может, знай Рэтчет, что мы уже запланировали – он бы до победного пытался сбежать.