We're talking away (Мы болтаем без умолку)
I don't know what I'm to say (И я не знаю, что сказать)
I'll say it anyway (Но в любом случае скажу это)
Today's another day to find you (Сегодня ты, как всегда,)
Shying away (Ускользаешь от меня)
I'll be coming for your love, OK? (Но я приду за твоей любовью, ладно?)
«Я приду за твоей любовью» — эта строчка застревает в мыслях. Прошлой ночью он не позволил себе приблизиться к его кровати, вместо этого сыграл на гитаре, чтобы отвлечься. Эрика беспокоит своё желание и то, что между ними происходит. Сава ведь понимает это? Или Эрик сам хочет, чтобы тот испытывал к нему симпатию? На одной из остановок выходят люди, Цимерман падает в кресло возле окна, тем временем Мортен Харкет заканчивает песню. На губах остаётся тёплая улыбка. Он слушает его плейлист — музыку из 80-х и 90-х годов. Это музыка пахнет виниловыми пластинками и пылью — слушая её, становишься частью вечности. Саве определённо подходит такой стиль. Кажется, будто он в каждой строчке очередного трека — загадочный и притягательный. Внезапное сообщение сбивает с толку. В общей беседе Серый пишет: Народ, хватаем баллоны! В эти выходные расшатаем город В ответ моментально приходят ответы: Клёво, я с вами Го на станцию Эрик отправляет: Пас Через мгновение ловит на экране: Стареешь, — от Белки, фыркает, закатывая глаза. Много ли Белов понимает? Но следующее сообщение окончательно смущает, оно от Алины: У Эрика свидание)) Ребята моментально подхватывают тему и сорят в чате предположениями о его мнимой половине. Эрик блокирует телефон, утыкаясь виском в стекло, его рассеянный взгляд скользит по прохожим. «Если бы всё было так просто…»***
Урок географии проходит за просмотром серии Симпсонов. Анатолий Геннадьевич в строгом костюме и кедах смотрит на аудиторию с детским азартом. В конце урока он всерьёз задаст проверочную на тему внешней политики, но сейчас ребята расслабленно наслаждаются серией, не подозревая подвоха. Эрик периодически бросает взгляд на спину Алины. Кончики её длинных волос теперь светло-фиолетовые, два маленьких «крабика» на висках придерживают длинные пряди; сегодня на ней чёрное платье, и выглядит она потрясающе. Его беспокоит то, что Алина слишком хорошо его знает. Неужели эти перемены в нём настолько заметны? В коридоре он нагоняет её, вспугнув своим присутствием Коломеец и Трофимову, которые, оглядываясь, ускоряют шаг, — сейчас этих двоих лучше оставить. — Эй… Привет. — Рядом с Алиной он чувствует себя неловко в джинсах. Девушка оглядывается с выражением на лице: «А, это ты». Эрик улыбается. — И кто эта счастливица? — она вновь пытается его поддеть с ухмылкой. Но Эрик серьёзен: — Есть разговор. Алина быстро схватывает обеспокоенный взгляд и тихий тон Цимермана — улыбка пропадает с губ. — Пойдём вниз.***
Дальний коридор на первом этаже обычно пустует. Что-то отталкивает школьников посещать это место. Коридор кажется тёмным и узким; в окнах беспросветная темень из-за вида на новую пристройку, которую можно рассмотреть через стекло, и впечатление как от малобюджетного фильма: заброшка, груды кирпичей и бесконечные коридоры, уходящие вдаль. Напротив окон лишь пара кабинетов, назначение которых Цимерман не помнит. Они останавливаются возле выступа стены — он образует небольшой закуток и скрывает от редких глаз их присутствие. Алина забирается на подоконник, позади строение обрывается, поэтому её окружает дневной свет. Эрик встаёт рядом, размышляя, стоит ли поднимать эту тему. Но ему нужна помощь. — Это правда, — он признаётся тихо, бросая взгляд на Алину, которая пытается понять, о чём речь. Эрик продолжает: — Мне кое-кто нравится. Панфилова широко улыбается. — И ты думал, что сможешь от меня это скрыть? — она с материнской заботой треплет его волосы, уточняет: — Она из нашей школы? Эрик отрицательно мотает головой, отстраняя её руку. — Ты разве не в обиде на меня? — За что? Её удивление искреннее — так запросто это не сыграть. Вспоминая, как Панфилова притворяется и врёт и как наигранно это выглядит, Эрику становится легче. Он неуверенно продолжает: — Я просто думал… Что ты не одобришь. — Ты издеваешься? — она вскидывает брови и спрыгивает вниз, каблучки дружно стучат по плитке, — Эрик, что ты придумал? Мы уже это обсуждали… — Да… Просто здесь другое. Я думал, ты посчитаешь меня предателем. — Дурак, — она закатывает глаза, после ударяет его в плечо, затем снова, — дурак, дурак, дурак! — Ладно-ладно! Я понял! — он зажимается с улыбкой, как в детстве, когда сильно доставал её на уроке. Она отстраняется, скрещивая на груди руки. — И? — Обещай, что никому не расскажешь. Алина закатывает глаза. — Кому? Если только это не Юля, уж ей о твоих чувствах знать стоит. — Нет, ты не знаешь, кто это. — Точно не из нашей школы? — Алина вскидывает бровь, как опытный сыщик перед подозреваемым. — Сначала клянись. — На мизинчике? Эрик вздыхает, наблюдая, как Алина наигранно выставляет пальчик. — Обещай мне, что разговор только между нами, — он точно знает, что именно хочет скрыть. — Обещаю, — кивает Панфилова, опуская голову с улыбкой. — Ты ведь мне о ней ничего не расскажешь? — Прости… Она вздыхает, разворачивается к сумочке и достаёт кеды. Эрик пытается сопоставить размер сумки и чёрных вансов и понимает, что женская магия ему не доступна. Алина снимает туфли, как в профессиональной рекламе; её юбка слегка задирается, показывая кружева чулка. Эрик ловит себя на мысли, что ему это нравится, но также ему нравится любая одежда на Саве. Он окончательно теряется в своих ощущениях, не способный понять их. Панфилова в кедах сладко потягивается. — Туфли — оружие дьявола. — Зачем ты вообще их надела? — Женщина должна выглядеть респектабельно всегда. — Ты и в кедах отлично смотришься, — Эрик усмехается. Алина вновь забирается на полюбившееся место. — Так в чём дело? Смысл меня посвящать, если о ней не расскажешь. — Ну, мне нужен совет. — Ага, давай, удиви меня своими терзаниями. — Алина словно знает про него всё на свете. — В общем… — он заминается, думает, с чего начать, и понимает, что детали раскрывать не стоит: — Мы часто видимся, и… мне кажется, что между нами что-то есть, понимаешь? Но я не уверен, что… он-на чувствует то же, что и я. Он вспоминает счастливые моменты, проведённые с Савой, и вновь уверяется в своём безумии. — Ну, так спроси напрямую. В чём проблема? — Алина пожимает плечами. — Не-ет, — тянет Эрик, — это сложно объяснить… Просто это не тот случай, когда можно подойти и спросить. — Почему? Эрик вздыхает: увидеть в глазах Савы неодобрение — худшее, что может случиться. — Не тот случай… — упрямо повторяет. — Ты что, влюбился в училку? — Алина улыбается, Эрик отводит взгляд. Между ними виснет пауза, и в тишине Цимерман жалеет, что начал этот диалог. — О’кей. Если не можешь признаться — покажи. — Как? — Не мне тебе объяснять, Эрик, — Панфилова хлопает его по плечу с поджатой улыбкой, перед глазами вновь плывёт воспоминание о дождливом дне на крыше. — А если ничего не получится? — Но ты же ещё не пробовал… Знаешь, возьми, наконец, ответственность за свои чувства. Иначе ты упустишь свой шанс. «Снова» — проносится в его мыслях. — Ты правда на меня не в обиде? После вздоха Алина замечает: — Эрик, я давно не терзаюсь этим. И я рада, что между нами ничего не было… Серый — он, конечно, не такой душка, как ты, но с ним по-другому. Ты мне как… — Брат. Знаю… — Поэтому я тебе по-братски советую — не скрывай от своих близких, что чувствуешь. — Алина вновь треплет его волосы. «Если бы всё было так просто» — упрямо думает Эрик.***
Такси останавливается возле зелёных ворот, дождевые капли дружно хлопают по крыше и лобовому стеклу, на котором орудуют дворники, пытаясь разогнать скопившуюся воду. Природа в этот день взбесилась. Или осень наконец поняла свою силу? Оксана Петровна выходит из машины, прикрываясь пиджаком, и неловко шагает к двери, маленькие туфельки огибают лужи. Сава захлопывает дверцу и вскидывает голову, подставляя лицо под холодные струи, он жмурится, наслаждаясь водой, которая стекает по щекам и носу, мочит волосы и льётся за шиворот рубашки. — А ну домой-домой, а то заболеешь, — впопыхах причитает Оксана, открывая дверь. Сава убирает ладонью намокшие пряди и неторопливо проходит следом. В комнате он бросается на кровать Эрика и чувствует, как промокает под ним плед и подушка, и отчего-то радуется этой дерзости. Настроение — ужасное. Он сверлит взглядом запёкшуюся корочку крови на пальце и борется с тошнотой. Невозможно привыкнуть к этой резкой неприятной боли во время сдачи анализов. Под звук открывающейся двери он зажимает руками подушку, утыкаясь в неё лицом. Мимо проходит Оксана Петровна, бросая неодобрительный взгляд на сына, и ставит на столешницу стеклянную баночку; звук, который при этом разносится, кажется укоризненным. — Переоденься… Сегодня можешь отдохнуть. Там на кухне ещё остался завтрак, но сначала выпей таблетку. Сава глубоко вздыхает — мама всё ещё злится. И она, подбоченившись, с укором продолжает: — Вот как это назвать? Я каждый день готовлю что-нибудь вкусное, а Савелий Николаевич у нас плохо ест! Вновь слышится неодобрительный вздох. Емельянов поднимает голову. — Почему я должен есть то, что мне не нравится? — Потому что — это твоё здоровье, — Оксана Петровна вновь поднимает баночку и демонстративно ставит обратно, после скрещивает на груди руки. Сава со стоном закатывает глаза. — Буду кормить тебя с ложки… Она направляется к выходу, а Сава вновь утыкается в подушку. — И переоденься. — Сейчас… — доносится приглушенный голос. Терапевт поставила диагноз: «Синкопальное состояние» и собиралась отправить Емельянова к кардиологам на расправу, чему он упрямо сопротивлялся. Но после сдачи анализов выяснилось, что его показатели не добирают норму и обмороки, скорее всего, происходят из-за нехватки кислорода, который в свою очередь поставляет гемоглобин — краеугольный камень всех его бед. За всё время в кабинете после обследования он наслушался многих терминов и слов, из которых ясно одно — питаться нужно рационально и правильно. И теперь его будут пичкать витаминами. Хотя это лучше, чем уколы. Из положительных новостей есть лишь одна — справка на весь день, а завтра и вовсе суббота. Выходные начались раньше, и первая мысль, возникающая в голове, — отыграть тот рифф. Вчера после ужина он пробовал снова и снова, но получается слабо. Потому что никак не может освоить переход от одного лада к другому. У Эрика получается ласкающий звук — в руках Савы гитара скрипит. Пробежаться по нотам, вновь вспомнить аккорды, которые щедро присылает Эрик, — вся их переписка теперь напоминает урок в музыкальной школе. Но всё же Сава понимает, что желание играть у него своё, не навязанное. Только хочется перебирать струны по-другому — в умеренном темпе.***
Эрик возвращается домой рано, подписавшись на помощь в театральной постановке. Ему не по вкусу школьная самодеятельность, но он согласился, лишь бы отвязаться от последних уроков. Вскоре начнутся репетиции, и Цимерман утвердил перед учителями важность своей роли. Хотя он и Дмитрий понятия не имеют, чем будут заниматься на сцене. Носок отпинывает гальку с бетонной дорожки, кроссовок шаркает по гладкой поверхности камня. Подступая к дому, он замечает, как мелькает тень в его окне — Сава. Пальцы тянутся к наушникам, Эрик бегло поднимается по ступеням и открывает дверь. — Я дома! Рюкзак летит в сторону, носок кроссовка цепляется за пятку противоположного. Эрик с удовольствием разбрасывает обувь возле шкафа. Тем временем Сава спускается вниз с гитарой в руках и замирает на месте. Его глаза взволнованы, прядь налипла на губы, слышится неровное дыхание. Эрик хмурится, пытаясь понять, что его так встревожило. Сава объясняет: — Она не работает, — с этими словами выставляет гитару, как экспонат. — Что? — Я не знаю. Он спускается вниз, подходит ближе и смотрит на инструмент в своих руках, после поднимает взволнованный взгляд на Эрика, который оценивает функционал и, кажется, понимает, в чём дело; ловит на себе лихорадочный блеск карих глаз и усмехается. — Неужели, ты сломал гитару? — наигранно тянет с улыбкой. — Я только взял её в руки! — Сава передаёт инструмент с нервным вздохом и убирает прядь с губ. Цимерман тянется к нему рукой, касаясь пальцами лба. — Не хмурься, а то морщинки будут. Сава возмущённо встряхивает головой и возвращается к лестнице, после оглядывается, и в его взгляде сквозит неуверенность. Эрик перехватывает гриф с усмешкой. — Идём. Вылечу твою гитару. — Она наша…***
В комнате Эрик бросает рюкзак возле стола и садится на кровать, подключая джек к комбику. — С усилителем пробовал? — Да, — Сава начинает расхаживать из угла в угол. — И звук на нём включал? — Да! Эрик наигранно тянет уголки губ вниз. — А на гитаре включить звук не пробовал, гений? Он усмехается при взгляде на пораженного парня — рот приоткрыт, брови и глаза выражают всю палитру эмоций. Эрик тихо смеётся, крутит рычаг, проверяя звук, и тот обретает силу. Он выставляет аккорды, бьёт по струнам в определённом порядке, и по комнате разносится мелодия. — Я тренировался ночью и забыл, что ты не такой уж и умник. — Иди ты… — Ну, ты же не догадался включить звук. Сава закатывает глаза, скрещивая на груди руки. Эрик начинает нашёптывать слова, которые Емельянов не в силах разобрать. — Что это? — Неважно… — Он передаёт ему гитару, вновь усмехается, опуская голову. — Ты такой забавный, когда злишься. — Не смешно. Цимерман падает на спину, убирая руки за голову, и наблюдает, как Сава подстраивается под игру. — Что-то случилось? — Нет. Емельянов мотает головой, пряди вновь лезут на губы; он пытается извлечь звук, но пальцы неуверенно зажимают струны. Эрик поднимает глаза к потолку и всматривается в него так, словно сейчас рисунки оживут. Он переключает внимание на Саву, вслушиваясь в нестройные ноты, и пытается пересчитать все полосы на его футболке — одна белая, другая голубая; взгляд поднимается выше — на его губы, к опущенным ресницам. Пёстрые веснушки на переносице и щеках по-прежнему волнуют сердце, а тёмные волосы свисают вниз, прикрывая лицо — Сава. Милый Сава. Он вспоминает разговор с Алиной. Его чувства — это ответственность. — Как думаешь, я безответственный? — Ты-ы? — тянет Емельянов, бросая мимолётный взгляд, и усмехается. — Самый ответственный человек, которого я знаю, — сарказничает он и снова хмурится, потому что не получается. — Я серьёзно. — Ага… Мальчишка шипит, зажимая струну. Эрик поднимается. — Расслабься… Куда торопишься? — Разве тебе не нужно, чтобы я быстрее научился? — Сава бросает настороженный взгляд. — Не нужно… — Эрик подходит ближе. — Она тебя не съест… Не стоит так давить, чувствуй… Мне не объяснить. — Тогда покажи. «Показать?» — от этой фразы беснуется сердце. У Савы наконец получается сыграть как надо. Он улыбается, а после палец вновь срывается со струны. Эрик замечает, как Емельянов убирает выбившуюся прядь, кончиком языка облизывает губу, закусывает её и улыбается на восьмерке, здесь ритм не сбивается — это радует. Сейчас он стоит перед ним с гитарой, словно с открытой душой. В момент, когда нота вновь теряется, Цимерман обходит его, встаёт позади и говорит: — Держи крепче… Внутри Савы всё обрывается, не успевает он отреагировать, как Эрик прижимается сзади, обхватывая его пальцы, и поднимает руку на грифе выше. — Расслабься… — просит, обхватывая другой рукой его пальцы на звукоснимателях. Мгновенно Сава перехватывает его руку, зажимая запястье. Внутри Эрика всё замирает. Он предчувствует, что сейчас мальчишка возмутится. Сердце лихорадочно бьётся, кажется, пора искать слова для оправданий. Но Емельянов кладёт влажную ладонь поверх его кисти. Слышно, как судорожно он дышит, тонкие пряди колышутся и вновь налипают на покрасневшие губы. Сава держит его руку так, словно боится упустить это мгновение. Эрик с облегчением закрывает глаза, помогая ему выставлять аккорды; улыбается и вдыхает его запах: Сава пахнет орехом с молоком и лесной влагой после прошедшего дождя. Мальчишка дышит глубже, прислоняясь спиной к груди Эрика; его руки занемели, не слушаются; сердце, как бешеный кролик, стремится прочь из груди. — Зажми сильнее… — тихо просит Цимерман, надавливая на фаланги его пальцев. Емельянов кладёт ладонь на струны и ведёт слабый бой, а рука Эрика ускользает и ложится поверх его живота. Сава чувствует, как в этом месте разливается пульсирующее тепло — оно спускается ниже, заставляет оцепенеть, возбуждает. Эрик мягко, но настойчиво прижимает его к себе. Емельянов надеется, что Эрик не заметит его дрожь, но тот уже чувствует это и улыбается. Сава ощущает мощные удары в груди Эрика — от мелодии этих тонов хочется забыться, вскинуть голову, опереться на его плечо и больше не бояться последствий. Не думать о том, что это неправильно. Он чувствует его дыхание на своей коже — тёплое и сладковатое. Стоит лишь повернуться, и их губы встретятся. Но в этот момент Эрик отпускает его, отступая на шаг. Урок окончен. — Я сделаю чай, — он выходит. В коридоре прикрывает за собой дверь и опирается на древесное полотно затылком, вскидывая голову. «Он же понимает, что это было не братское объятие?..» — губы трогает робкая улыбка. Эрик вспоминает эти мгновения — это чувство близости кажется ему далеко за пределами нормы. Он зарывается пальцами в волосы. Так близко. И так страшно. Он хотел поцеловать его в этот момент. Сава хотел поцеловать его в этот момент. Он сидит на кровати, прикрывая ладонью рот, и невидящим взором смотрит на корпус гитары.***
Родители приезжают в тот момент, когда выключается чайник. Словно предчувствуя это, Эрик набрал больше воды. Он выглядывает в окно, отстраняя шторку, после выходит в прихожую, чтобы помочь с вещами. В первую очередь Оксану интересует, исправил ли он неуд за контрольную по истории. Со вздохом Цимерман закрывает глаза. Конечно, он не поинтересовался дополнительными заданиями. — Мы с тобой, кажется, договорились, — мягко уточняет Оксана на кухне, сортируя продукты. Серое вязаное платье и собранные в хвост волнистые волосы очень идут Оксане Петровне, её образ чем-то напоминает другую женщину, и Эрик быстро отворачивается к кружкам. Из гостиной слышно, как приветствуют друг друга Савелий и Георгий. Емельянов проходит на кухню. Эрик нервничает, но Сава ведёт себя на удивление обычно: разговор с мамой, выхваченное из миски яблоко, улыбка. Оксана заботливо просит: — Не перебивай аппетит. — Мне же нужны витамины. «Неужели ничего не изменилось?» — Эрик хмурится. — Возьми свою кружку, — просит он, оборачиваясь, и, когда их взгляды пересекаются, на долю секунды он замечает в глазах Савы счастливый блеск. В этот момент Эрик ловит себя на мысли, что подобная сцена с гитарой может повториться. Но что если всё зайдёт слишком далеко?.. Насколько далеко всё может зайти? Страх моментально разливается под грудиной холодом. Чтобы избежать этого, на ум приходит лишь одна мысль. Эрик срывается прочь из кухни, протискиваясь мимо Савы, цепляет на себе его взгляд и спешит в комнату родителей, в которой Георгий развязывает галстук перед зеркалом. — Где мамина гитара? Цимерман старший удивлённо косится на сына, справляясь с узлом. — Лучше бы об учёбе думал, а не о музыке. Эрик закатывает глаза. — Я всё исправлю. Где гитара? — Ни тебе здрасте… Ни до свидания, — галстук, наконец, развязан, и наступает очередность запонок, — врывается в комнату и… — причитает Цимерман. Эрик переходит к крайним мерам: — Па-ап! — Да не помню где! На чердаке посмотри. И разбери там вещи. — Ну, нет, — кривится парень, — там же один хлам. — Вот и разберись… С недовольным вздохом Эрик выходит из комнаты, натыкаясь на Емельянова возле лестницы. — Ты что-то задумал? — Да, есть один план... Он забирает свою кружку, ловит ответный взгляд и не может сдержать счастливой улыбки.***
На полу возле шкафа быстро образуется кипа одежды. Эрик сбрасывает с полок всё, что видит, а после наступает очередь вешалок. Его движения рваные, лишённые плавности, — он беспокоен и пытается скрыть своё волнение перед Савой, который сидит на старой тумбе. — А это здесь откуда? — хмурится Цимерман, разглядывая клетчатую рубашку, цвет которой понять невозможно из-за сплетений полос: то ли она тёмно-зелёная, то ли рыжая — в любом случае падает в общую кучу. Тут же Сава срывает с места и подбирает её. — Размер великана, — задумчиво тянет, расправляя в руках ткань. — Тетя Любаша подарила… Она, видимо, была уверена, что когда я вырасту, то стану таким же, как она, — Эрик отвлекается, выставляя руки, — как слон. Сава ухмыляется, подходит к старому напольному зеркалу, по пути накидывая рубашку, и любуется этим балахоном. После замечает, как к его ноге подкатывается старая бейсболка со значком «NY», и тут же её надевает козырьком назад. Эрик отвлекается от работы. — Тебе идёт. Сава крутится в мешковатой одежде перед зеркалом, поправляя бейсболку. Эрик продолжает: — Ты похож на гангстера. В ответ Емельянов делает движение рукой и серьёзно произносит: — Йоу. Эрик нервно смеётся, упираясь ладонями в колени, после подходит ближе, присаживаясь на пригретое место. — Как тебе это удаётся? — Что? — Быть таким серьёзным и несерьёзным одновременно… Емельянов хмыкает, вновь рассматривая своё отражение, отмечает, что надетая бейсболка ему действительно подходит, и с улыбкой оправляет ворот рубашки. — Я не такой, как ты думаешь. — Он смотрит на Эрика через зеркало, схватывая его трепетный взгляд. — И какой же? — Ты узнаешь… — улыбка Савы становится заметней, он снимает бейсболку. В отражении его глаз Эрик замечает лукавые искры, хитрая улыбка лишь добавляет пикантности. — Тогда буду ждать. Они стоят среди разбросанной одежды. Старые пыльные коробки и журналы ютятся по углам. Помещение небольшое с выходом на крышу, и если его довести до ума, получилась бы неплохая мансарда. Жаль, что комната не отапливается, хотя идея сделать чердак жилым посещала старшего Цимермана. Сава, оглядывая помещение, замечает коллекцию старых пластинок и подходит к ним, листая одну за другой. Бумага влажная и скользкая, размытые картинки едва различимы; картон пахнет затхлой пылью и винилом — запах, который ни с чем не перепутать. — Мамины… Большую часть мы продали, но эти она любила больше всего… Подойдя ближе, Эрик вспоминает летние дни с проигрывателем на крытой веранде, когда из неё ещё не сделали террасу. Запах вин, голоса родни и общее застолье. Маленьким он с азартом наблюдал, как крутится пластинка. От этих воспоминаний тепло. Он улыбается краешком рта. Всё, что осталось теперь, — лишь пыль и сырость. Только воспоминания остаются яркими, никогда не меркнут. Когда он думает об этом, в голове рифмуются слова и звучит едва уловимая мелодия. Мама что-то сочиняла на эту тему — в её песне звучали подобные строки. Сава вытягивает за уголок одну пластинку и рассматривает, пытаясь прочесть название. — АББА? — улыбается, а Эрик замечает, как он дрожит. — Тебе холодно? Емельянов кивает, возвращая пластинку на место, оглядывается на Эрика, который достаёт из шкафа гитару, ещё немного шарит по полке в поисках старой тетради, но её там нет. Он надеется, что никто не выбросил мамины стихи, и со вздохом возвращается к Саве, который заинтересованно рассматривает гитару: она чёрная, старая и расстроенная; в некоторых местах содрано покрытие вместе с древесным слоем; в центре по кругу зелёный узор изображает тонкую змейку, нескольких струн не хватает. — Ты сможешь её починить? — Заменить пару струн, и будет как новая. Сава цепляет пальцем одну — та откликается тяжёлым звуком. — Так сможем тренироваться вместе, — Эрик отводит взгляд. — Идём… Иначе совсем замерзнешь.***
При просмотре фильмов со старой техники возникает чувство ностальгии. Пузатый экран высвечивает цветные полосы, моргает, после всё же настраивается и готовится к воспроизведению видео. Тем временем старый проигрыватель DVD крутит внутри себя диск со свистящим звуком. Наконец они приходят к согласию, и на экране ТВ высвечивается картинка. Пальцы жмут кнопки пульта, прибавляя громкость, цифры в уголке отсчитывают уровни. Фредди Мэркьюри поёт песню. Это не видеоряд, а документальный фильм, и вскоре диктор произносит его название, погружая в биографию певца. Они смотрят фильм, расположившись на полу, — Эрик опирается спиной на красный пуф, Сава разместился перед телевизором на животе, положив голову на ладони, и поочередно болтает ногами в воздухе. Непривычная картинка напоминает о его юности. Эрик постоянно забывает, что ему не так много лет, и лишь в такие моменты это становится очевидным. Сава лишь кажется взрослым. Он наблюдает скорее за ним, чем за фильмом, который мелькает в косом экране. Глаза Емельянова отражают блеск картинок, на губах запечатлелась мягкая улыбка. Когда речь заходит о сексуальных предпочтениях Фрэдди, Эрик невольно задерживает взгляд на Саве, отслеживая его реакцию, но тому давно известна вся биография кумира: на его лице нет ни изумления, ни негодования — он спокоен. Эрик задумчиво зарывается пальцами в волосы, откидываясь на пуфе. Интересно, как Сава вообще относится к подобному? — Давай сделаем перерыв. Хочу есть… Ты голоден? Сава усмехается. — Нет. Только ты хочешь есть постоянно… — Я растущий организм. Вот доживёшь до моих лет, — наигранно грозит пальцем Эрик, прищуриваясь, и поднимается с места. Он возвращается в комнату с домашними бургерами, которые усердно лепил на кухне в течение получаса. — Не макдак, конечно, но съедобно, — ставит тарелку перед Савой с комиксом в руках. — Как ты к этому относишься? — невзначай интересуется, подбирая свой бургер. — Классный комикс, — отвечает Сава. — Я про фильм… — Сава обращает на него внимание, Эрик тянет паузу и всё же, обернувшись, уточняет: — Тебя не смущает, что твой кумир был геем? — он падает в пуф. Сава поворачивает голову, чуть хмурится и спрашивает в ответ: — Разве это имеет значение, если человек талантлив? Эрик жует булку, гипнотизируя взглядом завесь тёмных прядей. Сава всё время от него прячется, ускользает, как в песне A-ha. В нагрянувшей тишине слышится лишь шорох бумаги. Вскоре мальчишка подаёт голос: — Тем более он не считал себя геем… Хотя это очевидно, — он оглядывается на экран. Цимерман идёт ва-банк: — А ты бы с ним переспал? — в ответ ловит на себе удивлённый взгляд и продолжает: — Со своим кумиром… — Может, он и гей, — Сава прищуривается, — но точно не по детям. — Чёрт, — хмыкает Эрик. Через некоторое время продолжает: — Ну, допустим, не с ним, но с кем-то своего пола? Сердце в груди отчаянно бьётся. Сава опускает голову с улыбкой и после короткой паузы замечает: — Если человек нравится… то какая разница? Он поднимает взгляд, видит, что Эрик за ним наблюдает, позабыв про свою закуску, и мгновенно отводит глаза. Между ними встревает неловкая пауза. Эрик отвечает: — Верно… Кажется, что секунды тянутся бесконечно. Наконец Сава спрашивает: — А ты? Эрик удивлённо моргает, понимает, о чём идёт речь, и отводит взгляд с робкой улыбкой. — Смотря с кем… — С тем, кто тебе нравится… — невозмутимо констатирует Сава, разглядывая фреймы на странице, на его губах появляется туманная улыбка. Эрик замечает эту улыбку и то, как в какой-то момент Сава закусывает губу. Неужели он всё понимает?.. И хочется игриво возразить, сказать: «А что если мне нравишься ты?», сказать и увидеть его реакцию. Эрик приоткрывает губы и сталкивается со знакомым, болезненным чувством, когда голос застревает в горле. Он понимает, что получится лишь неприятный хрип, — так уже было. Ему страшно. Он облизывает губы и горько ухмыляется своим мыслям. Затем поднимается с места, хватая подложку. Если это невозможно выразить словами, удастся ли показать? Он бросает красный пуф рядом с Савой, замечает его взгляд и улыбается в ответ. Сава… Есть в его образе нечто игривое, то, что с каждым днём становится очевиднее. Он не такой, каким кажется. Они молчат и смотрят фильм, и между ними замирает странная тишина — она поглощающая, словно имеет свой голос. И говорит эта тишина на языке взглядов и жестов; на языке тайных чувств, которые каждый осознаёт, но боится признать. Они молчат, иногда бросая взгляды друг другу; молчат, мечтая быть ближе. После окончания фильма, как по невысказанной команде, каждый поднимается, направляясь по своим делам: Эрик расправляет кровать, Сава собирает учебники. Цимерман замечает, что зелёная толстовка сползает с его плеча, но Сава не обращает внимание. Расправив постель, он подходит и машинально поправляет на нём одежду, мальчишка заметно вздрагивает. Эрик мгновенно отстраняется, падая на кровать. — Может быть… ещё что-нибудь посмотрим?***
Когда Оксана стучит и открывает дверь, Сава садится ровнее, отстраняясь от Эрика. Они лежат на его кровати и смотрят сериал через смартфон. — Ещё не спите? — Оксана Петровна мягко улыбается, заглядывая в комнату. Пока серия замирает на паузе, женщина проходит в комнату со стаканом воды и блистером. — С утра обязательно выпей таблетки. — Ещё? — возмущается Сава. — Какие таблетки? — хмурится Эрик. — Неважно, — Емельянов неодобрительно вздыхает и отводит взгляд. Оксана кутается в тёплую шаль. — Вам здесь не холодно? Включить обогреватель? Ребята отрицательно мотают головой, и мама обходит кровать, чтобы наклониться к Саве. В этот момент он улавливает нежный аромат её духов, который действует на него словно успокоительное. — Не дуйся… Мы договорились? В ответ Сава коротко кивает. Оксана оглаживает его волосы и ласково целует в лоб, Эрик провожает это действие с завистью и быстро отводит взгляд. Когда-то его тоже так целовали и шептали о «самом главном». Но Оксана замечает в его поведении сквозящую боль и вместо того, чтобы уйти, подходит к нему и так же целует. — Я вас обоих люблю, — её улыбка греет сердце. Эрик сглатывает, провожая взглядом её спину. Оксана разворачивается к ребятам, просит не засиживаться допоздна и прикрывает за собой дверь. В мыслях невольно отражается образ другой женщины. В последнее время он вспоминает маму всё чаще, но это не причиняет боль, лишь печалит — он скучает. Как всякий ребёнок, скучающий по родному теплу. Сава молчит, не решаясь приблизиться, неуверенно уточняет: — Продолжим? Эрик возвращается в реальность, кивает, вновь устраиваясь на подушке, и выставляет в руке смартфон. — С этого дня ты питаешься нормально, — просит он, выслушивая очередной вздох. Сава борется некоторое время со своим замешательством и всё же вновь ложится рядом, утыкаясь виском в плечо Эрика, и тот подстраивается под него, ерзая на кровати. — Ляг, как удобно, — шепчет, прибавляя звук. «Светлячок» на экране бороздит безмолвный космос. Лихая команда во главе с капитаном Мэлом вновь справляется с очередной напастью. Сава прижимается к Эрику, укладывая голову на его ключицу. Они смотрят сериал и снова делают вид, что в этом ничего особенного нет. Эта условность — самообман, лишь убеждение друг друга в том, что всё в порядке; игра, в которой каждый заранее знает свой проигрыш и неотвратимо к нему стремится. В течение нескольких серий Эрик свыкается с приятной тяжестью на своей груди, сердцебиением и нежным запахом, который вопреки всему возбуждает, как бы он ни пытался игнорировать этот факт. Для себя он решает, что и не нужно ничего объяснять, — им хорошо, разве этого мало? Конечно мало. Всё не так уж невинно: Сава не наивный ребёнок, а Эрик возбуждается неспроста — рано или поздно ему придётся это признать. Но не сейчас. Не в этот уютный вечер. — Ещё серию? Повернувшись к Саве, он замечает, что его ресницы опущены, дыхание равномерное и глубокое, а лицо расслаблено — он спит. Скорее всего, давно. Пока Эрик отважно боролся со своими чувствами, Сава спокойно уснул, пригретый его теплом. Цимерман с улыбкой откладывает телефон и осторожно выбирается из-под него. Сон настиг мальчика словно по расписанию, красные цифры высвечивают: 23:22. Эрик любопытно осматривает его и пытается разрешить для себя главный вопрос — что дальше? Можно разбудить и попросить лечь к себе; можно перенести самостоятельно, но это будет не просто. В прошлый раз ловить его бессознательного было легче, сейчас он норовит всё испортить. Эрик любуется им при свете лава-лампы; убирает пару прядей, открывая лицо; затем проводит кончиком пальца по мягким губам, чувствуя, как усиленно в груди бьётся сердце; наклоняется ниже… В этот момент веки Савы вздрагивают. Эрик мгновенно выдерживает дистанцию. Желанные губы приоткрываются, Сава сладко вздыхает и переворачивается на другой бок, подкладывая руки под подушку. Эрик нервничает — не стоило так рисковать, его сон недостаточно крепок. Поэтому он тихо просит: — Сава… иди к себе. В ответ слышит мягкий вздох. — Сава… — настойчивее зовёт Эрик, на этот раз получая сонное: «Хм-м», и продолжает: — Давай… мне нужно спать. — Так спи… — недовольно выдыхает Савелий, не желая открывать глаза. Эрик упорно продолжает трясти его, окончательно разрушая дремоту, и получает сердитое: — Отстань… — Это моё место, — с весёлым укором замечает Цимерман. Но его игнорируют, и чем дольше длится пауза, тем крепче становится сон. Эрика посещает мысль столкнуть парня вниз, но, всматриваясь в изгиб его тела, наблюдая едва уловимое дыхание, он понимает, что проигрывает Морфею эту борьбу. Вскоре веки сами начинают закрываться. Выбора нет. Цимерман со вздохом поднимается, выключает свет и задирает футболку, собираясь раздеться, но чувствует себя странно. Раздеться и лечь рядом?.. Сава уснул, в чём был, и смущает мысль оказаться с ним обнажённым. Он оставляет в покое футболку, тянет на себя покрывало, после бросает его поверх Савы и ложится у края, прикрываясь лишь уголком.***
Впервые Эрик просыпается в уюте. Ему тепло и комфортно, кажется, он лежит на чём-то шелковистом и мягком. На губах появляется улыбка, и, избавленный от утренней дремоты, он чувствует на шее тёплое дыхание, открывая глаза, видит переливы света в темных прядях. Сава спит, уткнувшись в его горло, и крепко обнимает во сне. Цимерман не решается пошевелиться, укрытый пледом, в тесных объятиях — ему хорошо. Но вскоре он понимает, что нога Савы лежит на его бедре, а значит, Эрик прижимается пахом к его животу… Возбуждение становится осознанным. Он отстраняется, осторожно двигая Саву, чтобы не разбудить, и тянется к тумбе, где телефон в очередной раз оповещает о минимальном заряде. После окончательно выбирается из объятий, получается неловко — он практически падает, а мальчишка продолжает умиротворённо спать. В ванной комнате Эрик пытается смыть утреннее возбуждение, но горячая вода лишь усиливает волнующую близость. Он подставляет лицо под струи, упирается затылком в кафельную плитку и с досадой прикасается к себе. Это невозможно контролировать рядом с ним. Мгновенно его пробирает приятная дрожь. Он занимался этим в душе не раз, но сейчас возбуждение сильнее… Эрик кончает с нежным стоном, чувствует, как пульсирует в висках кровь, и словно с этой пульсацией изгоняется остаток семени, а вода стремительно смывает следы утренней эйфории. Он фокусирует взгляд на светлом кафеле, тянется к губке, облизывая губы. Пора мыслить здраво.***
В приоткрытое окно просачивается порыв ветра. Белый свет ложится поверх разбросанных вещей, превращая всё в совершенные экспонаты. На улице царит сырость, серость и прохлада. Цимерман заходит в комнату, отирая лицо, Сава спит, прижимая к груди подушку. Он улыбается, сбрасывая полотенце на пол, присаживается рядом и стягивает с него покрывало — реакции нет. После робких попыток понимает, что разбудить его едва ли удастся, — Сава лишь хмурится. Пока Эрик не оставляет робких попыток, в дверь стучат. — Мальчики, вы оделись? Завтрак на столе, — оповещает голос мамы. Эрик в панике озирается на дверь с надеждой, что Оксана Петровна не зайдёт в комнату — он вряд ли сможет объяснить, почему Сава спит в его кровати. С нервным вздохом он резко дёргает на себя его плечо. — Wach auf! В ответ слышит только стон. Эрик всматривается в милое лицо. Почему Сава спит так крепко? Взгляд скользит по изгибу тела, цепляется за приподнятый край футболки, обнажённый треугольник кожи привлекает к себе. Хочется лишь прикоснуться, почувствовать его нежность и тепло… Эрик осознаёт, что вновь теряет контроль, сглатывает, опуская голову, и, не удержавшись, бросает мимолётный взгляд на его ягодицы. В этот момент его посещает забавная мысль. Вспоминая те дни, когда он ночевал у друзей, Эрик понимает — один эффективный способ разбудить кого-либо есть. Он придвигается с хитрой улыбкой. — Знай, малыш, — я не со зла, — шепчет, расправляет ладонь и замахивается. В коридоре из комнаты слышится шлепок.***
Оксана Петровна сервирует стол к завтраку. На жёлтой и зелёной тарелках нежный омлет, два стакана апельсинового сока и сладкие поджаренные тосты с маскарпоне и кусочками порезанной клубники. Она с улыбкой раскладывает вилки, тянется к дальней тарелке, в этот момент слышится наигранный визг и резкий топот ног на лестнице. Эрик проносится вихрем вниз, выбегает на улицу, теряя тапочки; следом бежит Сава, но в дверном проёме цепляется руками за раму, удерживая себя на месте. Эрик хватается за первую сосну и прячется за ней, после опасливо выглядывает, как нашкодивший щенок. Сава стоит в дверях, и в его глазах читается открытая ненависть. Цимерман закусывает губу и вновь прячется. После тяжёлой паузы Емельянов хватает рукой дверь, закрывает её перед собой и хладнокровно поворачивает замок. — Доброе утро, милый, — нежно тянет мама, не отвлекаясь от дела. — Доброе, — сквозь зубы шипит Сава, потирая ушибленное место. Он садится за стол и втыкает вилку в омлет, сильно ударяя зубчиками по тарелке. В это мгновение в кухонное окно стучат. Оксана испуганно вздыхает, замечая Эрика по ту сторону. Сава медленно переводит на него взгляд. Цимерман криво улыбается, обхватывая плечи руками. — Мальчики! — Оксана недовольно смотрит на одного и на другого и, подбоченившись, идёт выручать старшего птенца. Вскоре Эрик садится напротив Савы, от него веет утренней прохладой и сыростью. Он двигает к себе тарелку, со зверским аппетитом набрасываясь на еду. Но когда поднимает взгляд, видит, как мальчишка одними только глазами выражает всё свое негодование и злобу. От этих колючек Эрик спешит отвернуться и не может сдержать тихие смешки. Сава не медлит с ответом. Когда парень сгибается над столом, сок в стаканах вздрагивает. Стопа Савы с охотничьей точностью умещается меж его ног. Эрик мычит, закусив губу. Сава как ни в чём не бывало продолжает завтракать, как раз в этот момент Оксана проходит на кухню, силясь понять, что происходит. — Что такое? Живот прихватило? — Мг-м… — тянет Цимерман, его ноздри раздуваются при глубоком вдохе. — Выпьешь таблетку? — Не надо… Сава с милой улыбкой бросает взгляд на Эрика, умещая кусочек омлета во рту. Цимерман садится ровнее, стараясь не смотреть ему в глаза, понимая, что он на самом деле машина для убийств.***
Они едут молча. Сава привычно хмурится, отвернувшись к окну, Эрик гипнотизирует его взглядом с телефоном в руках и чувствует себя неловко. Пока родители обсуждают приглашённых гостей, Сава всматривается в синюю даль. Это утро могло быть лучшим в его жизни, но Эрик несерьёзен — он мальчишка, который думает только об играх. Неужели их отношения будут такими всегда? Он хмурится сильнее, когда пытается вспомнить, как уснул прошлой ночью, и понимает, что на этот раз приступов лунатизма не было. Почему? Потому что рядом с Эриком не страшно засыпать? — рядом с ним вообще не хочется спать, но Цимерман ребёнок, чтобы это понять. Сава тяжело вздыхает, и в этот момент рука обхватывает его, утягивая в сторону, он оказывается в неловких объятиях Эрика, который, удерживая в руке смартфон, делает фото. — Эй, ты всё ещё на меня в обиде? Его дыхание обжигает шею. Сава поднимает глаза на родителей, которым до этой сцены нет дела, да и со стороны она выглядит вполне невинно. Эрик открывает снэпчат и продолжает вполголоса: — Смотри, как мило… Пока их лица сменяют маски, Сава всматривается в улыбку Эрика и всё же расслабляется, подстраиваясь удобнее, так, что в любой момент можно повернуть голову и уткнуться в его щеку. Ему не особо интересны фотоэффекты, он замечает пульсацию артерии на его шее, неужели Эрик нервничает? Цимерман продолжает привлекать внимание к экрану. На губах Савы появляется улыбка, он заинтересованно листает маски, чтобы сделать «невинный вид» перед родителями. Пока Эрик успевает делать фото, его пальцы нежно оглаживает плечо Савы, и между ними вновь появляется приятная тишина. Внезапно Эрик сокращает между ними расстояние и зарывается носом в его пряди, тихо шепча на ухо: — Не злись. После мгновенно отстраняется, но внутри парня разверзается буря — это было чертовски приятно. Этот жест кажется желаннее поцелуя. — …Сначала заедем туда, примерите костюмы, и если что подгоним сразу в ателье. — Когда Оксана обращается к ребятам, те отстраняются друг от друга. — Костюмы мы уже подобрали. — Тогда, может, без нас купите? — хмурится Эрик, зарываясь рукой в чёлку. Сава чувствует в его движениях волнение и улыбается. — Как они подгонят размеры? — меланхолично спрашивает в ответ, выхватывая телефон. Эрик наигранно рычит, но сдаётся, отдавая «игрушку», и между делом продолжает препираться с родителями. Сава находит занятие интереснее, рассматривая в галерее фотографии. Среди дружеских посещений крыш и размалеванных стен он находит фото перед зеркалом в ванной, Эрик вовремя это замечает. — Эй! Не смотри! — он пытается закрыть экран ладонью, но Сава уже видел и ракурс, и обнажённый торс. Он лукаво улыбается, прикусывая губу, и отстаивает право на телефон, пока не вмешивается Оксана: — Мальчики, ну что за мышиная возня? Приходится успокоиться и сдаться. Эрик прячет телефон в недрах толстовки, и прищуренно смотрит, сжав челюсть в обиженной гримасе. Сава не может уняться. Фотка действительно была классной. Он поправляет прядь и продолжает разговор: — Балуешь подписчиц в инстаграмме? — Это личное фото, — огрызается Эрик. — М-м… — кивает Сава, ловит очередной недовольный взгляд, и его губы невольно растягиваются в широкой улыбке. Эрику неловко, он отворачивается к окну, пока Сава тихо посмеивается. Чуть потеряешь бдительность, и он уже знает все твои тайны. Сава замечает, как краснеет Цимерман, и находит это милым. Он понимает, что играет с огнём, но, не удержавшись, двигается ближе и предлагает вполголоса: — Хочешь, сделаем совместное фото? Этот игривый блеск глаз, интонация, ухмылка — Эрик понимает, что он имеет в виду. Видимо, пытается смутить его больше — не выйдет. Цимерман толкает его к окну с ехидной улыбкой. — Не сейчас, малыш. В ответ получает кулаком в живот и под собственный хрип выслушивает очередное замечание от Георгия на тему игр в машине. Но от этой «игры» им уже не отказаться.***
Ателье расположилось прямо в салоне с одеждой. Шторы песочного цвета плавными изгибами открывают вид на кабинки с зеркалами внутри, которые кажутся огромными окнами в другие миры. Круглый коврик бледно-зелёного цвета одиноко лежит в центре; кабинки располагаются по кругу, и слева виднеется открытая дверь со швейной машинкой, вешалками и одеждой на белых столах. — Молодой человек, не крутитесь, — просит тучный мужчина с круглой лысой головой, очки в роговой оправе не добавляют ему шарма, хотя костюмчик на нём сидит идеально. Мужчина давно понял, что молодёжь — самый неблагодарный контингент, и Эрик словно делает всё, чтобы подтвердить это заблуждение: он всё время смотрит в сторону, пока мастер путается под его ногами, выравнивая линии. Ведь ему есть на что взглянуть — Сава стоит в пяти шагах и выглядит потрясающе: тёмно-синий костюм, коричневая жилетка, в цвет галстук и белая рубашка делают из него сказочного принца, который сказочно игнорирует Эрика, не взглянув в его сторону ни разу. По крайней мере Цимерман этого не заметил. И, вдобавок к прочему, парня злит, что консультант — давно немолодая женщина с такими же песочными волосами, как и окружающая обстановка, вертится вокруг Савы, как юла, то и дело предлагая что-нибудь новое. Он и так идеален. Эрик не осознаёт свою ревность. — Молодой человек! — краснеет от напряжения портной. — Да понял я… — вздыхает Цимерман, скрещивая на груди руки. Сава, наконец, смотрит в его сторону, и Эрик с досадой отворачивается. На них одинаковые костюмы, но платиновому блондину абсолютно не подходит такой цвет и фасон — он чувствует себя неловко. — Почему мы должны идти в одинаковых костюмах? — возмущается он вслух, обращаясь к Оксане Петровне, которая о чём-то разговаривает с консультантом. Мужчина закидывает на плечо жёлтую ленту. — Снимайте. Эрик вздыхает и слышит в ответ тихое: — Потому что мы братья… Он поворачивается к Саве, но тот продолжает смотреть в зеркало, на его лице нет и толики эмоций. Эта констатация факта режет слух и вызывает внутри протест. Отчего?.. Потому что братья не должны подобное чувствовать? — Тебе совсем не нравится? — хмурится Оксана, подойдя ближе, и поправляет его воротник. Эрик упрямо отводит взгляд. — Это обязательно? — Мы можем посмотреть другие костюмы. Но Цимерман хочет видеть Саву именно в этом. Емельянов как раз ждёт решения, прижимаясь спиной к кабинке, и прячет руки в карманы. Его лицо словно непроницаемая маска, но когда Эрик ловит на себе мимолётный взгляд, то замечает в его глазах печаль и смирение. Из-за костюма? Или из-за свадьбы родителей? — Не нужно, — произносит Эрик, расстёгивая жилетку. В примерочной кабинке снимает одежду и слышит, как через перегородку раздевается Сава. Лишь азартный блеск глаз отражается в зеркале — Эрик уже подбирает круглый табурет, двигает к противоположной стене и встаёт на него, выглядывая за ограждение. Сава замечает его не сразу, размещая белоснежную рубашку на вешалке, после вскидывает голову и вздрагивает, неловко прикрывая наготу. Цимерман смеётся. — Выметайся! — хмурится Емельянов, взмахивая рубашкой, Эрик тут же падает вниз. — Да ладно… Чего я там не видел? — он поправляет волосы перед зеркалом с улыбкой и замечает, как рука проскальзывает за шторку, утаскивая толстовку. — Эй! Он спешит в соседнюю кабинку, где Сава застёгивает замок его толстовки на себе и поворачивается с абсолютно невинным видом. Эрик замирает, прислоняясь к опоре плечом, ему нравится, как Сава выглядит в его одежде. — Оставайся так, — с этими словами он натягивает на себя футболку, — тебе идёт… — Я знаю, — тихо замечает Емельянов, поворачиваясь, и скользит взглядом по его торсу, пока пальцы расправляют ткань. Цимерман это замечает — ему становится неловко, и, чтобы скрыть волнение, он осматривает свою ладонь и, поднимая глаза, видит, как Сава за ним наблюдает, — смотрит пристально, не моргая, Эрик же пару раз отводит взгляд и всё же улыбается краешком рта в ответ, радуясь этой странной тишине между ними. — Вы переоделись? — интересуется Оксана. Эрик оглядывается через плечо, после бросает взгляд на Саву, который уже стремится прочь, отстраняя шторку.***
Приглушенные голоса за столиками перекрывает льющаяся из колонок музыка. По ТВ показывают очередной хитовый и безвкусный клип, каким обозначил его про себя Эрик. Ему удалось выбить у отца банковскую карту, и теперь они с Савой, словно отмечая достижение, сидят в кафешке, среди толпы, пока родители завершают покупки. Сава заказал лишь пепси, сославшись на отсутствие аппетита, и с тех пор как его банка опустела, он гипнотизирует взглядом происходящее за стеклом, положив голову на руки. В нём словно что-то застыло, и Эрику совсем не нравится этот скучающий вид. Он запивает жевок колой и начинает диалог: — Даже представить боюсь, сколько приедет гостей на свадьбу. У вас много родни? — интересуется он, кусая сэндвич. — Никого, — отвечает Сава, продолжая смотреть в окно. — Почему? В ответ Емельянов лишь пожимает плечами, кажется, его не интересует дальнейшее продолжение этой темы. Завершив свой обед, Эрик вздыхает, откидывается на спинку скамьи и выпрямляет ноги, касаясь стопами кроссовок Савы, тот обращает на это внимание, поворачивая голову. Они обмениваются взглядами, но Эрик не отстраняет ноги, а лишь выпрямляет их дальше, так, чтобы теперь соприкасались голени. Сава хмурится, садится ровнее и заглядывает под столешницу. — Ты на моей территории… — Правда что ли? — улыбается Эрик и начинает игру. Пока они активно шаркают ногами под столиком, зажимая стопы друг друга, официантка, проходящая мимо с подносом, неодобрительно косится в их сторону. Но какое им дело? Посмеиваясь, ребята веселятся, и Сава, наконец, расслабляется, а после сдаётся, откидываясь назад, — его ноги остаются в «тисках» Эрика, и это приятно. — Всё ещё не хочешь быть моим братом? — интересуется Цимерман, задумчиво разглядывая эмблему пепси на жестяной банке. — Мы уже братья, — замечает Сава. — Не совсем… — Эрик подбирает банку пальцами, вертит, рассматривая вязь цифр на вогнутом днище, после изучает овальное отверстие и касается мокрого края пальцем в том месте, где последний раз были губы Савы. — Отец может тебя усыновить, и ты станешь Цимерманом, — продолжает мысль Эрик, поднимает взгляд и видит в глазах напротив неодобрение. — Я могу и не брать его фамилии. Очевидно, что Саве мысль об усыновлении не нравится, по той же причине, по которой Эрик чувствует внутри себя скованность. Он усмехается. — Я бы тоже мог выбрать фамилию мамы, — он решает увести диалог в другое русло, чтобы сбросить напряжение, — тогда меня бы звали Эрик Кондар. — Кондор? Как птица? — КондАр, — делает акцент на ударение Эрик, — а что, есть такая птица? — Эм-м… Самая крупная птица, — закатывает глаза Сава, — с самой большой высотой полёта… — Серьёзно? — Эрик хмурится и тянется к телефону, чтобы проверить информацию, — откуда ты столько знаешь? — В прошлом году была олимпиада по биологии… — без эмоций отвечает Сава, щёлкая пальцами по банке. — И правда… — Эрик вчитывается в сводку вики-странички и одобрительно хмыкает. — Знаешь… А ведь это интересная мысль… — Ты о чём? — Название для группы, — Эрик вскидывает брови, после взмахивает ладонью, торжественно объявляя: — Кондор — птица, которая летает выше всех! Сава смеётся. — Это странно. — Почему нет? Емельянов жмёт плечами, докапываясь пальцами до салфетки, Эрик вновь обнимает его ноги своими, привлекая взгляд. — Нам же понадобится название, — он улыбается и смотрит с азартом, в ответ получает ухмылку. — Что-то не видно пока, как мы летаем… Эрик со вздохом поднимается и выходит из-за стола. — Здесь написано, что этой птице сложно взлететь с земли, — он протягивает руку Саве, — нам просто нужно забраться куда-нибудь повыше…