***
— Тихо, — зашипел Чонгук, сильно сжимая руку Тэхёна, который споткнулся об воздух на ровном месте. Конечно, если брать в расчёт тэхёнову слепоту, это было простительно, но он сам настоял на том, чтобы Чонгук взял его с собой. Несмотря на этот фактор, нужно было оставаться осторожными и тихими. Как и было задумано, Тэхён ждал его после отбоя у кабинета Шин Джунга. Чон смог отследить уход санитара с поста и спереть ключ от кабинета врача. Мёртвую тишину в коридоре нарушал лишь звук сломанной мерцающей лампы, которая то загоралась, то гасла, нагоняя ещё больший страх в виде неприятных мурашек по коже. — Прости, — прошептал рыжеволосый, виновато поджав губы. — Может быть, ты лучше вернёшься в палату? — по-прежнему тихо проговаривая, предложил Чонгук и воткнул плоский железный ключ с номерком в замочную скважину. — Я не думаю, что ты… — Могу быть полезным? — строго договорил Тэхён за него, глядя точно по направлению Чона. Он пронзительно «смотрел» на его сосредоточенное лицо. Чонгук почувствовал себя ублюдком. — Нет, детка, я не это имел в виду, — возмутился парень и нахмурился, открывая замок и аккуратно надавливая на дверь, чтобы та не заскрипела. — А я думаю, что именно это. Знаешь, я не хочу чувствовать себя бесполезным, — продолжил Ким, немного замешкавшись, когда Чонгук схватил его за руку и потянул в кабинет следом за собой. — У меня великолепный слух. И я могу услышать чьи-то шаги за стеной быстрее, чем ты скажешь «чёрт, кто-то идёт». На последних словах рыжеволосый попытался передразнить голос Чона, делая свой баритон чуть ниже, чем заставил чонгуковы губы растянуться в глупой улыбке. — Прекращай, — всё ещё улыбался Чонгук, бесшумно закрывая за собой дверь. — Я ничего такого не имел в виду. Просто переживаю за тебя, вот и всё, — он потянулся к искажённому в обиженной гримасе лицу Тэхёна и оставил лёгкий поцелуй на гладкой холодной щеке. — Попадёмся, так вместе. — Ладно, я постою здесь, а ты поищи что-нибудь в столе. Я уверен, что в этих бумагах мы найдём намного больше, чем думаем, — полушёпотом говорил Тэхён, а Чонгук тем временем опустил ключ в карман белых штанов и осмотрел кабинет. Было темно, но видимость оставалась неплохой, поскольку глаза привыкли к мраку. Из окна напротив лилась густая ночная синева. На столе лежали две стопки документов, чёрный маленький ноутбук с мерцающей синей кнопкой, подставка под канцелярию, белая кружка с чёрными горизонтальными линиями, светильник и всякие бумажки со справками. Чонгук быстро измерил кабинет двумя широкими шагами и начал осматривать папки, что лежали стопками на столе. Это были истории болезней пациентов открытого блока, ни слова о закрытом, поэтому парень не стал зацикливаться на этом. Он быстро обошёл стол и начал дёргать за выдвижные шкафчики стола. В первых двух он нашёл только коробочки со скрепками, степлер, какие-то бланки, незаполненные справки и всякие канцелярские принадлежности. Третий шкафчик был плотно закрыт и даже не скрипнул, когда Чонгук потянул за ручку. На нём была расположена небольшая замочная скважина под маленький ключик. — Чёрт, — выругался брюнет, осматривая стол. — Что? — настороженно прошептал Тэхён, стоя у двери. — Выдвижной шкафчик заперт, — шикнул раздражённо Чон, хватая из подставки под канцелярию ножницы с синими рукоятками. — Ты же не собираешься… — Собираюсь, — резко ответил он, опускаясь на колени рядом со столом. — Нас ведь загребут, — «закричал шёпотом» Тэхён, взволнованно взмахивая руками. — Помнится, это не я сегодня полдня проревел из-за своего исчезнувшего друга, — напомнил Чонгук, устремив взгляд на рыжеволосого, который был готов впасть в истерику с секунды на секунду. — Пути назад нет. Тэхён ровно выдохнул через сложенные трубочкой сухие губы и закрыл глаза, пытаясь привести сбившееся от волнения и страха дыхание. — Да, ты прав, — качнул он головой, медленно успокаиваясь и осознавая всю правоту Чона. По крайней мере, их не смогут вычислить, если они вовремя уберутся отсюда, оставшись незамеченными. Никто никого не видел, никто ничего не узнает. Чонгук с силой воткнул средних размеров ножницы в небольшую щель между вторым и третьим шкафчиком. Железные пластины вошли почти целиком, тогда парень изо всех сил надавил на ручки от себя, чтобы низ ножниц воздействовал на внутреннюю сторону шкафчика. Замок начал скрипеть, стоило Чону надавить ещё сильнее, напрягая мышцы. Немного физической силы — и мелкий медный замочек брякнул где-то внутри, треснув. Шкафчик резко открылся, заставив обоих вздрогнуть от резкого шума. — Давай быстрее, — заволновался Тэхён. — Получилось? — Да, — с ликованием ответил Чонгук, достав огромную папку из выдвижного шкафчика и положив её на стол, следом потянулся к светильнику и щёлкнул кнопкой. — Сейчас мы узнаем все грязные секреты. Брюнет быстро открыл бумажную, довольно ветхую на вид папку с большой надписью «закрытый блок» и датой: «пятнадцатое апреля, две тысячи третий год». Чонгук, напрягаясь, начал быстро перелистывать страницы, особо не заостряя внимание на старом написанном от руки мелком тексте. Прошла минута перед тем, как он шумно выдохнул и оцепенел. Тэхён уловил взволнованный выдох и подступил ближе к столу. — Что там? — Боже… Глаза Чонгука распахнулись шире, губы чуть задрожали, а лицо побледнело, вытягиваясь. Он со ступором смотрел на вклеенные чёрно-белые фотографии. — Чонгук-и, чёрт возьми, — занервничал рыжеволосый, сжимая руки в кулаки. — Что ты нашёл? — Это… — он начал судорожно качать головой, пытаясь привести мысли в норму, но не мог, голос дрожал. — Это опыты. Эксперименты на людях, — еле выдавил Чонгук, беря себя в руки и перелистывая огромное количество страниц, чтобы дойти до конца. Папка была огромной и ветхой, видимо, велась с две тысячи третьего года. Она почти целиком была заполнена текстами, вклейками, всякими рентгеновскими снимками и результатами анализов. В конце оставалось лишь десять-пятнадцать пустых, слегка желтоватых страниц. — Что? Какие ещё опыты? — вздрогнул в недоумении Тэхён, нащупывая руками столешницу. — Я не… Н-не знаю, — заикнулся Чонгук, пытаясь не смотреть на снимки с окровавленными конечностями и прочим кошмаром. Чем дальше он листал, тем свежее казалась паста ручки, снимки становились ярче и чётче. А когда он переместился на последнюю страницу, обнаружил запись, что, кажется, едва успела застыть. Она была нанесена сравнительно недавно, а два знакомых имени на странице резанули по глазам и спазмом отдались где-то в грудной клетке Чонгука. Мин Юнги и Пак Чимин были направлены в закрытое отделение, предварительно… — О Господи, — прошептал не менее потрясённый Тэхён, придерживаясь за стол. — Так вот… — он перевёл дыхание, которого, кажется, не хватало, поскольку разум топился в ледяном осознании. — Вот, куда пропадали те ребята. Чимин-и говорил мне, что из этого блока пропадают пациенты, но я и не думал, что… — Тэхён всхлипнул. — Он никогда не говорил о том, что делали с ним, но говорил, что шрамы на его спине были результатами чего-то подобного. На ощупь они просто огромные. Чимин-и говорил… Говорил, что с ним и его братом… И… Но я не… Я не думал, что это было здесь… И… Тэхён больше не мог сдерживать дрожащую в глотке боль и, всхлипнув, позволил слезам хлынуть из глаз. Но он не поддавался той истерике, что вот-вот грозила вырваться из груди громким воплем. Рыжеволосый сдерживал огонь в районе ключиц, пытаясь не сорваться и не зарыдать во всё горло. — Там есть что-нибудь о нём и Юнги-хёне? — осипшим голосом спросил Ким. — Почерк очень неразборчивый, но да, — Чонгук запнулся, когда пытался прочесть свежую запись. — Они… За дверью раздались громкие шаги. Сердце пропустило несколько ударов, а по спине пробежала то ли холодная, то ли обжигающая дрожь. — Блять, — прошипел Чон, в панике захлопывая папку и сбрасывая обратно в шкафчик. Он резко потушил светильник, вскакивая и хватая обескураженного Тэхёна за руку. Шаги затихли рядом с дверью. Она распахнулась в тот момент, когда их макушки едва успели исчезнуть под письменным столом доктора. В комнату пролился бледный свет из коридора, заставляя тень человека, застывшего в проёме, падать по периметру практически всего кабинета. — Тс-с, — Чонгук зажал ладонью рот Тэхёна, что широко распахнул свои слепые глаза и едва дышал. По дрожащим пальцам Чонгука текли его слёзы. — Какого чёрта? — выругался врач, обнаруживая, что дверь его кабинета открыта. Чонгук не помнил, что было дальше, потому что сердце гулко стучало в его ушах, а испуганные глаза любимого парня прожигали в мозгах огромную дыру. Он не знал, что делать. Он думал лишь о том, какой Тэхён красивый, когда по щекам, усыпанным веснушками, текут слёзы. Он дрожит и прижимается к нему под этим чёртовым столом. Чонгук пытался запомнить его лицо до мельчайших подробностей, потому что неизвестно, что с ними сделают. Они пойманы. Они в ловушке. У них нет выхода. Тот момент, когда в кабинете загорается яркий свет и санитары хватают их за руки, выволакивая из-под стола, навсегда запомнится Чонгуку. Для него это был самый ужасный момент в жизни: когда он увидел в глазах Тэхёна такой страх и отчаяние, что все конечности в один миг атрофировались. Что бы с ними не случилось, он этот момент никогда не сможет забыть. Как правило, всегда запоминаешь страшные моменты своей жизни намного лучше, чем счастливые. Так устроена эта психологическая особенность, способ защиты. Как говорится: учиться на ошибках. Когда в детстве обжёгся о горячий утюг, в дальнейшем уже не будешь к нему прикасаться. А если бы забывалось плохое, то каждый день начинался бы словно с чистого листа. Но учиться на ошибках было уже поздно. — Не трогайте, — закричал Чонгук, когда его руки заламывали за спину. — Не трогайте его, чёрт возьми, — он смотрел на то, как Тэхёну точно так же выворачивают руки, и ничего не мог сделать. — Отпустите, блять, — голосовые связки больно пульсировали. Чонгук смотрел на то, как рыжеволосый, не переставая плакать, извернулся и выскользнул из хватки санитара, дёрнувшись в сторону Чонгука. Но большая рука мужчины, облачённого в синее, вцепилась в рыжие волосы на затылке и с силой потянула обратно. Тэхён чуть взвизгнул, схватившись за запястье санитара, который продолжал сильно сжимать и тянуть его массивной ладонью за волосы. — Я убью тебя, — дёрнулся Чонгук, но его руки за спиной выкрутили с удвоенной силой и, не удержавшись, он упал на колени. Он с яростной ненавистью смотрел на то, как санитар надавил на голову Тэхёна, его коленки подогнулись, и он обессиленно рухнул на пол, но не переставал брыкаться и вырываться. Это заставило санитара прижать парня щекой к полу и сильнее вцепиться в мягкие волосы. — Ч-чонгук-и… — Я убью вас всех, — зашипел Чон, когда почувствовал резкую боль в плече. — Нет! Не надо! Санитар в одно мгновенье ввёл несколько кубиков успокоительного, а затем передал второй шприц другому. Тело Чонгука размякло. Через несколько секунд он едва мог пошевелить пальцами рук и ног, мир вокруг начал замедляться. Губы занемели, а из глаз неконтролируемо хлынули слёзы, когда он увидел, как тело Тэхёна, прижатого к полу, точно так же расслабляется, и он перестаёт сопротивляться. Былые испуг и страх улетучиваются из тэхёновых глаз, когда он отрешённо направляет белёсые зрачки в сторону Чона, через секунду и вовсе прикрывая глаза. — Прости меня, — Чонгук смотрит на всё это потерянным расфокусированным взглядом, не в силах сопротивляться лекарству, а в уголках его глаз теряются слёзы. Всё плывёт и смазывается. — Прости меня, детка. Они практически одновременно отключаются. Врач наблюдает за всем со стороны.***
Чимин поставил чёрную стеклянную пепельницу на спинку дивана, следом плюхаясь рядом с Юнги и доставая из кармана пачку сигарет. В главной комнате и так было накурено, но, находясь здесь в течение продолжительного времени, Юнги привык и почти не замечал тяжести воздуха. Пак сложил ноги в позе лотоса, поудобнее устраиваясь на пыльном сером диване боком и припадая плечом к его спинке. Юнги внимательно осмотрел ещё слегка заспанное чиминово лицо, цепляя взглядом синеватые отметины на его шее, что едва скрывались под краем воротника голубой рубахи. Он оставил их минувшей ночью. К щекам невольно подступил жар, а неконтролируемое тепло расползалось по животу, стоило покрыть воспоминания этими яркими пятнами. Чимин, заметив продолжительный взгляд Юнги, направленный на свою шею, застегнул верхнюю пуговицу и посильнее натянул воротник на ключицы. — Прекрати, — прошептал он, опуская в смущении глаза. — Прости, — мягко улыбнулся Юнги, сразу отвернувшись. — Тебе не следовало их оставлять, — уже более строго отметил Пак, доставая сигарету из пачки и быстро подкуривая. — Будешь? — Нет, уже надышался, — качнул головой Юнги. — Дышать обычным кислородом скучно, — хмыкнул Чимин, пряча сигареты обратно в карман. Он начал медленно курить, сбрасывая пепел, и о чём-то задумался. Юнги не спешил тревожить его мысли. Он сам не мог уснуть этой ночью, ворочался на скрипучей жёсткой кровати из-за жгучих ран на спине и не мог выдворить из сознания чиминово румяное лицо с каплей слюны в уголке распахнутых губ. Оно всю ночь стояло перед закрытыми и даже открытыми глазами, а желание увидеть это снова разрасталось под ребрами и окутывало всю грудную клетку. — Как твоя спина? — спросил Чимин, выдёргивая Юнги из вязких мыслей. — Лучше, — соврал Мин, дабы не слыть плаксивой нюней, потому что раны по-прежнему пекло. — Я хочу попробовать достать бинты, — тихо проговорил Пак, осторожно осматриваясь по сторонам, чтобы убедиться, что никого нет поблизости. — Сегодня вечером… — Нет, — с твёрдостью отрезал Юнги, а его лицо будто окаменело, взгляд помрачнел. — Прекрати страдать этой хренью. — Чего? — не понял Чимин, опустив бровь и выдыхая струи дыма через нос. — Я сказал, что хватит рисковать, — более мягким тоном пояснил старший. — Хватит носиться туда-сюда, ты не делаешь лучше, когда позволяешь… Юнги замолчал, не сумев договорить фразу. «Когда позволяешь кому-то себя трогать». Это было выше его сил, потому что от одних только мыслей об этом всё внутри выворачивало не только от отвращения, но и от бесконтрольной злости. На Чимина, на этого непонятного хёна и прежде всего на самого себя. — Ладно, — после затяжной паузы ответил Пак, делая глубокий затяг и ещё тише продолжая на выдохе: — Но если ты думаешь, что я оставлю попытки вытащить тебя отсюда любой ценой, то… — Нас, — невольно исправил его Юнги, совершенно позабыв тот момент, когда «я» превратилось для него в «мы». Он правда не знал, когда это произошло. Он знал только то, что это стало слишком важным, словно глоток свежего воздуха в прокуренном помещении. Чимин стал важен. Юнги растерялся, когда вместо исправленного варианта в ответ услышал лишь разочарованный смешок. Он взглянул на Чимина, губы которого были растянуты в нервной улыбке. — Ты немного не въезжаешь в происходящее, — с колкой смешливостью в голосе продолжил Пак, сбрасывая пепел с сигареты в чёрную пепельницу. — Даже если случится чудо и ты сможешь сбежать отсюда, рассказав, что тут творится, не надейся на хороший исход для меня. — Не неси бред, — сощурился Юнги, внимательно глядя в чиминовы глаза. — Ты ведь не… — Нет, Юнги, — горько качнул Пак головой. — Если для тебя ещё есть выход, то для меня уже давно всё предрешено. Не будь наивным ребёнком, хён. Юнги по голове будто ударили железной кувалдой реальности, когда он смотрел в чужие глаза, в которых даже и намёка не было на какую-либо надежду. Чимин не лукавил и не врал, он смотрел на всё через призму настоящего, реального и неопровержимого. — Если эту больницу прикроют, то меня отправят в другую, — пожал Пак плечами, будто это само собой разумеется. Чимин продолжил чуть тише, туша докуренную до фильтра сигарету об дно пепельницы: — Это был классный секс, но не строй себе иллюзий. Потом будет слишком тяжело… — Чимин, — тихо позвал его Юнги, не давая договорить. Пак замолчал и опустил глаза, пустым взглядом уставившись на свои расслабленные руки, лежащие на скрещенных по-турецки ногах. Юнги не маленький и не строит пустых иллюзий, он давно осознал, что часы, которые стоят тридцать баксов и часы, которые стоят триста баксов показывают одно и то же время. В нём, несмотря на всё произошедшее, теплилась надежда, потому что Юнги, в отличие от Чимина, никто не лишал жизни. От мысли, что Пак не знает, каково это. Когда солёный морской ветер треплет волосы. Вдали переливаются тысячи огней ночного города. Над чашкой горячего шоколада вьются ароматные ниточки пара. Ты заталкиваешь в автомат много денег ради того, чтобы выиграть какую-то тупую игрушку и увидеть улыбку на чужом лице. Приятные шёлковые простыни на ощупь. Отменяешь все свои дела и едешь к родителям на Чхусок. Мясная лазанья не на обед, а на завтрак. Ненависть к солнечным лучам, бьющим в глаза. Опустошаешь свою кредитную карту, потому что просто хочешь встретить следующий рассвет в другой стране. Блестящие пайетки чьей-то куртки переливаются на свету. Просыпаешься не потому что нужно, а потому что больше не хочешь спать. Стало настолько страшно от мысли, что Чимин не хочет ни за что бороться, потому что не знает, каково это — жить. Юнги ловит себя на ужасающей мысли, что хочет показать ему всё это. Хочет показать жизнь. От дрожи, что пронеслась по внутренним органам, Юнги сглатывает и тянется к чиминовой руке. Он осторожно касается подушечками пальцев его костяшек. Кожа холодная на ощупь, но теплеет по мере прикосновения. Мин пропускает его пальцы между своих, слабо поглаживает и переплетает. От него не ускользает момент, как Пак напряжённо выдыхает, а его внутренняя борьба душевного с рациональным проявляется в растерянном выражении лица. Юнги не маленький и не глупый, потому что прожил хоть и короткую, но насыщенную жизнь. Он знает, что, к сожалению, рано или поздно всё имеет свойство заканчиваться. Страсть в одно мгновенье может превратиться в тлеющий пепел; любовь, которая кажется «вечной», в «ошибку», «воспоминание» или «привычку». Многолетнюю дружбу может разрушить какая-то незначительная ерунда, приоритеты пересматриваются, терпение заканчивается, иллюзии развеиваются, ты меняешься. Самая большая ошибка — думать, что то, что ты чувствуешь сейчас — навсегда. Мин не дурак, он умеет жить. Чимин не умеет. Чимин сломан, Юнги действительно хочет его починить. Поток мыслей в одну секунду рассеивается, когда Пак отвлекается на что-то и резко поднимает голову, глядя на вход в главный зал. Юнги следует его примеру, одёргивая руку, дабы их не увидели, и обращает внимание на возню в другом конце помещения. Его глаза распахиваются, когда из тёмного коридора в комнату за руки втаскивают бледного обескураженного Чонгука.