and i'm sorry i left, but it was for the best, though it never felt right
Sufjan Stevens — Fourth of July
Хосок стоит, прислонившись к мотоциклу, и лениво оглядывает студентов, выходящих из ворот университета. Ему нравится наблюдать за лицами людей: за серьезными или смеющимися, за нахмуренными или расслабленными, за спокойными или улыбающимися. Обычно он представляет, как эти лица выглядели бы, если бы в них было направлено дуло пистолета. Он много раз видел это наяву — то, как они менялись. Так много раз, что теперь тяжело избавиться от этих образов. Он здесь по делам, ждет ректора — тот задолжал заказчикам Хосока кучу денег, и ему нужно с этим разобраться. Он не любит делать это на людях, но трусливый старик почти не показывается на улице, а пробраться к нему в дом — задача не из легких. Конечно, ему придется сделать это, если сегодняшняя встреча не даст результатов, но это проблема Хосока из будущего. Он постукивает пальцами по сиденью в такт музыке, играющей в наушниках. Песня доходит почти до середины, когда Хосок натыкается взглядом на улыбку и впервые за очень долгое время не может представить, как она могла бы исказиться, если бы ее обладатель оказался под дулом пистолета. Хосок смотрит на улыбку, и он видит просто улыбку. Ямочки на круглых щеках. Такой же круглый нос. Прищуренные глаза, которые светятся как-то по особенному. Если бы черты лица могли говорить, они бы сказали: «Я добрый. Я никогда никого не смогу обидеть. В моей голове не было ни одной злой мысли». Хосок сглатывает. Он смотрит, и смотрит, и смотрит. Оглядывает парня — он высокий, худощавый, у него длинные руки и длинные ноги, длинные пальцы, некоторые перемотаны пластырями. Он одет в просторное бежевое худи, широкие джинсы, вокруг шеи обмотан пастельно-розовый шарф. Хосок никогда бы не подумал, что человек может выглядеть настолько мягко. Он на автомате выключает музыку и вынимает наушники из ушей. Парень — вместе с двумя другими, на которых Хосок не обращает внимания, — подходит ближе, чтобы пройти мимо. Они о чем-то говорят, и он смеется, тепло и искренне, и Хосок чувствует, как смех этот рассыпается мурашками по его коже. — Привет, — говорит он быстрее, чем успевает подумать. Он много чего в своей жизни говорил и делал быстрее, чем успевал подумать. Из-за этого ему тяжело было завоевать доверие как наемнику — в них ценится холодная голова и трезвый рассудок. Хосоку долго пришлось доказывать, что длинный язык не мешает ему хорошо выполнять работу. Он много чего в своей жизни говорил и делал быстрее, чем успевал подумать, — из-за этого навлекал на себя кучу проблем, от направленного в лоб оружия до попадания в плен. Но еще никогда его сердце не билось так же взволнованно, как сейчас, когда этот парень останавливается и смотрит прямо на него, будто почувствовав, что именно к нему Хосок и обращается. — Прошу прощения? Хосок растягивает губы в улыбке и берет себя в руки. Это не должно быть сложнее, чем выходить на задание. Раз уж начал, нужно продолжать. — Привет, говорю. Познакомимся? Парень комично расширяет глаза, оглядывается на ждущих его товарищей, но те выглядят не менее недоуменными. Потом он снова смотрит на Хосока. — Со… мной? — и для верности указывает на себя пальцем. Хосок хмыкает. Прячет влажные ладони в карманы джинсов. — Конечно, я ведь смотрю именно на тебя. Парень перед ним не страдает неуверенностью в себе, это заметно сразу — по позе, по манере речи и выражению лица. Но он явно не каждый день сталкивается с тем, что к нему на улице подходят знакомиться. — Почему именно со мной? Хосок пожимает плечами, но не раздумывает долго над ответом. — Мне нравится твой шарф. И твоя улыбка. И твой смех, который звучит так, как будто ты никогда в жизни не сталкивался с тьмой. И твои аккуратные нежные пальцы, и пластыри на них. И твои до абсурдного широкие джинсы, до абсурдного худые ноги. Парень вдруг улыбается, на его щеках появляются ямочки, и Хосоку приходится сдержаться, чтобы не втянуть носом воздух, потому что его вдруг становится мало. Это первая улыбка, которую Намджун подарил Хосоку, первая в череде тысяч других: грустных, радостных, сочувствующих, влюбленных. Хосок будет помнить и любить их все, но эта станет особенной, эта — его личная, которую он будет беречь в сердце до самой смерти. — Это достойная причина, — отвечает он и протягивает Хосоку руку. Хосок пожимает ее и задерживает в своей чуть дольше, чем положено приличиями, но ни один из них не акцентирует на этом внимания. — Меня зовут Намджун. — Хосок. Намджун поворачивается к друзьям. — Вы идите, я задержусь. Хосок улыбается ему, смотрит в его глаза. Сердце успокаивается — вместо волнения его наполняет приятное мягкое тепло. Он упускает ректора, из-за которого вообще сюда приехал, но это и неважно: он успешно пробирается к нему в дом позже и выбивает из него нужную сумму денег. Но даже если бы у него не вышло. Даже если бы ему не удалось успешно закончить задание и пришлось бы разбираться с последствиями — все равно. Встреча с Намджуном стоила чего угодно. Ведь она стала первой прекрасной вещью за долгие годы его существования. Все остальные после — все до единой — тоже были связаны именно с ним. В конце концов, жизнь Хосока ничего не стоила. Она была безумной и бессмысленной. Поэтому он не боялся умереть. До того, как встретил Намджуна.***
Хосок размышляет над тем, что такое любовь. На полу возле журнального столика сидит Намджун — он готовится к экзамену по гистологии и не поднимает головы от конспектов. Они в квартире Хосока, Намджун часто тут бывает. Они знакомы год, и их отношения не выходили за рамки платонических, как бы Хосоку этого ни хотелось. Но если при первой встрече ему показалось, что Намджун может стать его любовью, то за прошедший год он в этом убедился. То, как легко им вместе, — не нужно было привыкать друг к другу, судорожно искать темы для разговоров, бояться сказать что-то не то. Рядом с ним Хосок забывает о том, какое тяжелое у него было прошлое, какое безрадостное настоящее и какое безнадежное будущее. Киллеры долго не живут, но Хосок и так не жил, на самом деле, поэтому этот суровый закон его не волновал. Но рядом с Намджуном хочется… хочется пожить подольше. Когда он тепло улыбается, когда проявляет какие-то незначительные знаки заботы, к которым Хосок не привык, потому что никогда их не получал. За этот год чувство внутри него выросло и укрепилось, и Хосок никогда бы не подумал назвать его сорняком. Это было словно цветок, распустившийся в его груди, нежный и скромный. Чувство не лишает его сна, но обязательно сопровождает во сне — кошмары и тревога, мучившие его, ушли, вместо этого ему всегда снится Намджун. Он просыпается с этим чувством и засыпает с ним, оно идет с ним рука об руку, теплое и понятное. Он любит Намджуна. Он влюблен в него очень сильно. Когда Намджун заказывает еду без мяса, потому что всегда держит в голове то, что Хосок — вегетарианец. Когда Намджун видит его на улице и солнечно улыбается. Когда они разговаривают о каких-то глубоких вещах, которые Хосока, по правде, совсем не волнуют, но о которых Намджун любит говорить, и поэтому они говорят. Когда они вместе смотрят фильм, или засыпают в одной постели, или когда Хосок возвращается с заказа на нервах, но успокаивается, стоит увидеть его мягкое доброе лицо. И в такие будничные моменты, как сейчас, когда Намджун сосредоточенно учится, на его носу очки, а на ногах — пушистые тапочки, эта любовь наполняет его до краев, становится страшно, что она сейчас выльется за пределы его маленького тела, заполнит эту комнату, этот дом, этот город; потопит Намджуна под собой. Наверное, это ощущение и становится тем, что заставляет его говорить. Или то, что Намджун морщит нос, потому что не понимает какое-то предложение. Или то, что это Намджун, умный, серьезный и спокойный, милый и неуклюжий, заботливый и совершенно не приспособленный к жизни. То, что Хосок хочет, чтобы он был его во всех смыслах этого слова. То, что боится, что Намджуна заберет кто-то другой. Он открывает рот и говорит: — Я в тебя влюблен. Ручка выпадает из пальцев Намджуна. Она катится по столу, пока не достигает края. Он поднимает глаза, и его рот шокированно приоткрывается. Хосок улыбается. Он не переживает из-за ответа: он достаточно хорошо умеет читать людей, — профессия обязывает, — поэтому знает, что нравится Намджуну. Он даже рад — после того, как он сказал это, ему становится легче дышать. — Я… Очаровательные щеки Намджуна покрываются румянцем. Он открывает и закрывает рот, не зная, что сказать, и Хосок облегчает ему задачу. Он сползает с дивана и садится рядом с ним, совсем близко. — Ничего не говори, — понизив голос, произносит он. — Я тебя сейчас поцелую. Если мои чувства взаимны, ответь на поцелуй. А если нет — не позволяй мне. Намджун глупо моргает, но когда Хосок касается его губ, не отстраняется. Нет, он подается вперед, и он обнимает Хосока, и Хосок обнимает его, и… Вопросы о том, убил бы он ради Намджуна в этот момент или умер бы, не имеют значения. Хосок легко убивает, и он так же легко может умереть. Но он бы жил ради него. Это сделать гораздо сложнее. — Я влюблен в тебя тоже, — все-таки признается Намджун, когда они разрывают поцелуй, его голос тихий и глубокий, сердце под ладонью Хосока заполошно бьется. Они перемещаются в спальню легко и не сговариваясь; конспекты по гистологии оказываются забытыми на столе, и это уже не имеет значения. Эта дружба длиною в год не была дружбой ни на день, ни для одного из них; Хосок не верит в родственные души и во всю другую чушь, он киллер, он хорошо знает жизнь, потому что близко знаком со смертью, и в жизни не бывает места таким вещам. Но всего на секунду этой ночью он позволяет себе допустить их существование. Потому что прямо сейчас занимается любовью со своей.***
— Ну, конечно. Разве могло быть по-другому, — сухо комментирует Хосок. Намджун сидит в машине рядом с ним, он не плачет, но у него потерянное выражение лица, и его тонкие пальцы, которые Хосок обожает, мелко дрожат. Хосок не знает толком его родителей и, честно говоря, не испытывает к ним никаких чувств. Если бы прямо сейчас их заказали, он бы, не колеблясь ни секунды, достал пистолет и направился к их квартире. Но они родители Намджуна. Какими бы неприятными они ни были, они воспитали прекрасного сына. От которого теперь отказались. Хосок знал, что так будет. Он знал, что этим и закончится их встреча, но Намджун так хотел их познакомить. Трех самых важных людей в своей жизни. Он был взволнован и счастлив. Хосок не может сказать нет взволнованному и счастливому Намджуну. — Хосок, я… — начинает Намджун, но Хосок его перебивает. — Послушай сейчас меня внимательно, хорошо? — он дожидается, пока Намджун кивнет, прежде чем продолжить: — Твои родители против наших отношений, потому что я парень. Со всем остальным я бы мог разобраться, от всего остального смог бы отказаться, но с тем фактом, что я парень, я ничего поделать не могу. Поэтому сейчас… Ты можешь уйти. Я понимаю, как важна для тебя семья, и я приму то, что ты выберешь ее, — каждое слово причиняет Хосоку боль, потому что он осознает, что Намджун действительно может выбрать не его, и вероятность этого очень высока. Намджун может выйти сейчас из машины, уйти из жизни Хосока и больше никогда не вернуться. — Я не предлагаю тебе встречаться втайне, потому что ты вряд ли этого захочешь, и этого абсолютно точно не хочу я. Просто… если ты собираешься уйти, давай… давай сделаем это быстро. Воцаряется тишина. «Интересно, — меланхолично размышляет Хосок, — какая бы реакция у них была, если бы они узнали, что я киллер. Не просто парень, который спит с их сыном, а парень, который убивает людей и получает за это деньги». — Хосок, — спустя долгую паузу снова начинает Намджун, и в этот раз его голос звучит тверже и спокойнее, словно ему удалось взять себя в руки. Хосок застывает, стискивает пальцы на руле до онемения костяшек. — Они заставили меня выбирать. Уже это дало мне понять, что я… Что я не ошибусь, если выберу тебя. — Что, — выдыхает Хосок, и каменные тиски, сжимающие его грудь, исчезают так резко, что он почти теряется. Намджун накрывает его ладонь своей. — Прости, что заставил тебя проходить через это, — шепчет он. Хосок медленно поворачивает голову, ошарашенно глядя на него, и Намджун слабо улыбается. Его глаза грустные, но в них нет сомнения. Он жертвует одной частью своей жизни ради другой. Ради Хосока никто никогда ничем не жертвовал. И он внезапно чувствует себя совсем недостойным этой жертвы. Он смотрит на Намджуна, на прекрасного, умного, невероятного парня, которого любит всем сердцем, и не верит, что он выбрал его. Что Хосок оказался настолько везучим. Это для Хосока он самое ценное. Для Хосока он то, что не нужно выбирать, ведь что бы ни оказалось на второй чаше весов, оно не перевесит значимость Намджуна. У него больше ничего нет. Стоит Намджуну только захотеть, и Хосок сделает что угодно. Умрет. Убьет. Будет жить. Но у Намджуна… у него столько всего. У Намджуна огромная насыщенная жизнь, и Хосок только одна маленькая ее часть. И это так удивительно, что Намджун не хочет ее терять. Не хочет терять Хосока. — Я люблю тебя, — успевает прошептать Намджун, прежде чем Хосок его целует. Это поцелуй, наполненный благодарностью. Спасибо, что выбрал меня. Меня, потерянного безумного наемника, у которого ничего нет, который никогда ничем не дорожил, но который учится дорожить тобой, который перевернет ради тебя мир просто потому, что прямо здесь и прямо сейчас ты выбрал его. Поцелуй, наполненный преданностью. Никогда и ничто не заставит меня теперь отвернуться от тебя. Я всегда буду на твоей стороне, я всегда буду защищать тебя, я ничего не боюсь, я очень сильный, и я смогу уберечь тебя от любой опасности, я обеспечу тебя всем необходимым. Если нужно будет тебя спасти, то я выйду на поединок даже с самой смертью. Поцелуй, наполненный обещанием. Я не умею любить, но я обещаю учиться, я буду учиться каждый день, буду становиться лучше, чтобы любить тебя так, как ты этого заслуживаешь. Я клянусь, что моя любовь станет необъятнее мира, глубже всех океанов, бесконечнее самого космоса. Я буду любить тебя до самой последней секунды своей жизни. Он помнит это обещание. И сдерживает его.***
Хосок плохо помнит, как Намджун узнал о том, кем он работает на самом деле. Все это время — до самого конца своего обучения — Намджун был уверен, что Хосок держит свою танцевальную студию на Каннаме. В это несложно было поверить: Хосок был очень изящным и даже ходил так, словно танцевал. В тот день Хосок вернулся раненым с заказа. Такое случалось иногда, но чаще всего повреждения были незначительными, ему удавалось списать все на травмы с тренировок. Но объяснить, как он на танцевальной тренировке умудрился получить пулевое ранение, было непросто. Его, конечно, сразу залатали, но Намджун заметил бинт, не мог не поинтересоваться, что произошло, а у Хосока не было ни сил, ни желания выдумывать что-то. Все равно Намджун бы распознал ложь, ведь был врачом. Хосок был вымотан: заказ вышел тяжелым и опасным, он едва не погиб, рана от пули дико ныла. Он хотел просто лечь и провалиться в забытье без снов, потому что даже они, кажется, утомили бы его. К тому моменту он правда думал над тем, чтобы закончить со своей работой. Он осознавал, что каждый раз, выходя на заказ, он подвергает опасности не только себя, но и Намджуна. Нет способа манипулировать киллером проще, чем с помощью человека, которого он любит. Хосоку становилось все сложнее совмещать две стороны его жизни. Будто, выходя за дверь их с Намджуном квартиры, он становился другим человеком. Будто обманывал его. Ему не нравилось обманывать Намджуна. Но он не мог отказаться от этого, пока Намджун учится. После того, как родители отказались от Намджуна, некому стало оплачивать его обучение. Он хотел взять академический отпуск и поработать, чтобы накопить на учебу, но Хосок ему запретил. Работа наемником приносила хорошие деньги, и ему все равно некуда было их девать. Ему они были не нужны: у него уже есть квартира, есть машина и байк. Отдыхать он не ездит, а другие предметы роскоши ему без надобности. Вложить деньги в учебу Намджуна было простым и логичным решением, и Хосок убедил его принять их. Теперь Намджун начал работать сам, и Хосок мог бы… он действительно мог бы закончить с этим. И он, наверное, мог бы даже сделать так, чтобы Намджун не узнал о том, кем он был на самом деле. Если бы не это ранение. Если бы не усталость, практически пригибающая его к земле. Если бы не осознание того, насколько он недостоин этого светлого человека, какую вину он чувствует из-за того, что Намджуну пришлось отказаться от своих родителей ради такого, как он. Намджун заслуживал знать, хотя бы сейчас. Чтобы принять его полностью — или полностью от него отказаться. — Как это произошло? — спросил Намджун. Или он спросил: — Что с тобой стряслось? Или: — Хосок, боже мой! Это что, пулевое ранение? Хосок не помнил точно. Но он ответил: — Я получил его на задании. На какое-то время воцарилось молчание. Хосок почти отключился, но голос Намджуна выдернул его из темноты. — На задании? Хосок приоткрыл глаза и встретил его взгляд. Он всегда говорил прямо, был ли смысл юлить теперь? — Я работаю наемником. Намджун заметно побледнел. Сглотнул — Хосок видел, как судорожно дернулся его кадык. А потом вышел из комнаты. И Хосок бы хотел… он бы хотел броситься за ним. Все объяснить, попробовать себя оправдать, если это, конечно, можно хоть как-то оправдать. Но он не мог. У него совсем не осталось сил. Когда он проснулся на следующий день, Намджун сидел на кровати рядом с ним. — Тебе нужно поесть, — сказал он, и только тогда Хосок заметил в его руках миску с рисовой кашей. — Чтобы потом выпить обезболивающее. Он кормил его в молчании. Хосок, вообще-то, мог поесть сам, но он не говорил об этом, потому что боялся. Вдруг это последний раз, когда он видит Намджуна? Тогда этот момент нужно растянуть как можно сильнее. Когда Хосок доел, Намджун подал ему таблетку и стакан воды. Убрал все это на тумбочку у кровати и сложил ладони на коленях. Сердце Хосока билось тяжело, и от этого рана будто бы болела сильнее. Наверное, нужно было просто подождать, пока обезболивающее подействует. — Не могу сказать, что я совсем не догадывался, что ты вовсе не танцами на Каннаме занимаешься, — тихо начал Намджун. — Все-таки мы вместе уже почти четыре года, и я не совсем идиот. Наверное, мне просто страшно было признать правду. Хотя она оказалась немного… не такой, какую я ожидал. Если честно, я думал, что ты торгуешь наркотиками. Хосок едва слышно хмыкнул. Намджун вздохнул и стиснул пальцы. — Хосок, ты же… хотел закончить это, правда? Скажи, ты делал это, чтобы заплатить за мое обучение? — Да, — просто ответил Хосок. Это не было ложью — с тех пор, как он встретил Намджуна, он хотел закончить это. И он продолжал, чтобы заплатить за его обучение. Глаза Намджуна наполнились слезами. Хосок так редко видел этого мужчину плачущим, что в этот раз ошарашенно застыл, не зная, что сделать, чтобы убрать это выражение с его лица. — Пожалуйста, закончи… с этим. Я прошу тебя, Хосок, — слабо попросил он. У Хосока хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть. Уже гораздо позже он осознал, что Намджун сделал. Он принял его полностью. Вот так просто, без вопросов. Принял его всего.***
— Прости, — говорит Хосок. Намджун смотрит на него осуждающе и качает головой, прежде чем вернуться к тому, чем занимался. А занимался он зашиванием раны на парне, которого впервые видит. Он только начал ночную смену, которая обещала быть спокойной ровно до тех пор, пока в окно его кабинета на первом этаже не постучался Хосок, придерживающий окровавленного парня. — Ну, я не мог его там оставить, а светиться ему сразу после задания нельзя. Тэхен обычно хорошо справляется, а в этот раз что-то лажанул. Хосок дышит тяжело и через рот, потому что от запаха крови его мутит, и упорно не поворачивается в сторону Тэхена. Намджун понятия не имеет, как он вообще смог довезти его сюда и не попасть в аварию. Хосок не устает его удивлять. — Тэхен, значит, — бормочет он. Рана не слишком глубокая, поэтому Намджун не сильно переживает. Он вколол ему анестезию, поэтому весь процесс парень переносит спокойно. Хотя судя по его непроницаемому лицу, он бы спокойно перенес процесс и без анестезии. Намджун не уверен, что хотел бы проверить это на практике. — Тебе бы завязать с этим, Тэхен, — произносит Намджун. Тэхен вскидывает на него мрачный взгляд. У него красивое лицо — как у модели или актера. Не вяжется с его настоящей профессией. — Не помню, чтобы спрашивал совета, док. Занимайся делом. — Ого, — улыбается Намджун. — Да я бы на твоем месте был осторожнее со словами. Я ведь могу нечаянно что-то не так тебе тут подшить. — А я могу убить тебя даже в таком состоянии, — обещает Тэхен. — Эй, — подает голос Хосок, сидящий в кресле Намджуна как верный сторожевой пес. — Еще слово — и я лично всажу тебе скальпель прямо в сердце. Закрой рот, неблагодарный мудила. Тэхен закатывает глаза, но затыкается. Когда Намджун заканчивает, Хосок отвозит Тэхена домой, но потом все равно возвращается. — Ты выглядишь так горячо в этом халате, что если бы от тебя не воняло кровью, я бы попросил тебя трахнуть меня прямо здесь, — заявляет он. Намджун молчит, стоя у раковины и в сотый раз моя руки. — О, да брось, милый! Все ведь хорошо закончилось! Намджун встречает его виноватый взгляд в зеркале. — Ты обещал не подставляться, — напоминает он, и Хосок пожимает плечами. — Я не подставляюсь. Просто я не мог оставить его там. В этот раз! Если он снова так же облажается, то я забуду про него и сбегу один. Намджун вздыхает, возвращается к столу и обнимает Хосока. Хосок с готовностью прижимается к нему в ответ и утомленно зевает. — Где ты с ним познакомился? — С Тэхеном-то? Да я не помню уже, — бормочет он. — Он забавный малый, так избирательно подходит к заказам. Убивает только тех, кто плохой. — Плохой — очень субъективное понятие. — Да-да, я знаю, господин философ, — фыркает Хосок. — Ты же понял, о чем я. — Понял, — улыбается Намджун. Они молчат некоторое время, прежде чем Хосок говорит: — Честно говоря, я не думаю, что он хорошо закончит. — Что ты имеешь в виду? — Ну… — Хосок задумывается. — Для наемника он слишком большой моралист. И фаталист. Это плохо. Намджун хмурится. — Возможно, тебе стоит прекратить дела с ним? Хосок поднимает голову, встречаясь с ним взглядом. — Ну, он хорошо работает, — ухмыляется он. Намджун смотрит на него осуждающе, и Хосок закатывает глаза. — Ладно-ладно. Возможно, и вправду стоит прекратить работать с Тэхеном. Киллеры долго не живут, а киллеры с высокой моралью и подавно. Намджун прижимает Хосока к себе чуть крепче. Хосок и вправду больше не берет заказы, но он работает кем-то вроде посредника между наемниками и заказчиками, потому что так и не смог уйти из этой сферы окончательно. Сложно было ожидать этого от него — он проработал так всю жизнь, он ничего больше не умел. Это было частью его самого. Намджун обнаружил, что с этим неожиданно легко смириться. С чем угодно легко смириться, если это касается Хосока, особенно когда знаешь, что дуло пистолета больше не направлено напрямую на него. — Ненавижу эту фразу. Хосок ничего не отвечает. Киллеры долго не живут — он часто это повторяет. Намджун считает, что он бывший киллер, а значит, эти слова к нему больше не относятся. Но бывших киллеров не бывает. Об этом Хосок Намджуну не говорит. Вместо этого говорит: — Я люблю тебя. И улыбается. Намджун слабо улыбается ему в ответ.***
— Прекрати это повторять! — кричит Намджун. У Хосока непроницаемое лицо, губы поджаты, глаза сверкают. Намджуну хочется встряхнуть его, чтобы он показал хоть какую-то эмоцию, но он не подходит к нему близко. — Мне нужно, чтобы ты пообещал, — упрямо повторяет Хосок. Намджуна трясет от злости. Он очень редко злится настолько сильно, и ему не нравится злиться на Хосока, но он ничего не может поделать. — Что это за бред, Хосок? Как ты можешь требовать от меня подобного? — возмущается он. — Что, если бы я попросил тебя не накладывать на себя руки, когда я умру? Это работает не хуже встряски: лицо Хосока болезненно искажается. — Это разные ситуации! — рявкает он. Намджун не понимает, как они вообще к этому пришли. Хосок вернулся с ужасным настроением, и Намджун предложил посмотреть фильм, и каким-то образом в фильме погиб парень главной героини, хотя это вообще было заявлено как комедия, и… — Что в них разного? — цедит Намджун. — Я люблю тебя так же, как ты любишь меня! Что здесь разного? — То, что ты не киллер! Киллеры долго не живут, и я хочу, чтобы ты пообещал мне… — Закрой рот! — требует Намджун, его глаза горят от слез, которым он не позволяет пролиться, сердце колотится так гулко и ощутимо, что кажется, будто он может не глядя раздвинуть грудную клетку, вытащить его и бросить под ноги Хосоку. Именно там ему место. — Ты собрался умереть? Хочешь сказать, собрался умереть и оставить меня одного? Я не прощу тебя за это, так и знай! Хосок хмурится. Собирается что-то произнести, но Намджун успевает быстрее. — Если планируешь снова нести эту чушь про обещания, лучше просто проваливай. Хосок застывает. Секунды растягиваются до бесконечности, а потом он просто… Разворачивается и уходит. Входная дверь хлопает в тот момент, когда за окном вспыхивает молния. Намджун обессиленно падает на диван и накрывает лицо руками. Он не плачет, но чувствует такую пустоту внутри, что становится страшно, что ее больше никогда и ничто не сможет заполнить. Начинается ночь — долгая, дождливая и тревожная. Хосок не отвечает на звонки, Тэхен, до которого ему удается дозвониться, говорит, что понятия не имеет, где Хосок. Намджун выходит из дома в половину первого и возвращается в четыре ни с чем, и тревога съедает его изнутри. Он проклинает себя за то, что не мог просто дать это чертово обещание; он ведь знает, что Хосок параноик, что ему необходимы эти глупые слова, чтобы успокоиться. Конечно, он не планировал умирать, хотел как и всегда всего лишь обезопасить Намджуна, а Намджун повел себя как ублюдок, он мог бы просто… Что, если Хосок ушел навсегда? Они никогда еще не ругались настолько сильно, чтобы он пропадал и не отвечал на звонки. Что, если он опрометчиво согласился на какое-нибудь задание, и с ним что-то случилось? Намджун не знает, куда себя деть. Он меряет шагами гостиную, держит в руках телефон, бросает взгляды то на часы, то на покосившуюся рамку с их совместным фото на стене. До семи утра. Он подождет до семи утра, а потом позвонит в полицию. Только бы Хосок оказался в порядке, только бы с ним ничего… Входная дверь хлопает. Намджун вздрагивает и застывает всего на мгновение, прежде чем броситься в коридор. Хосок смотрит на него виновато, весь мокрый и дрожащий, как потерянный щенок. Его глаза опухли, а нос покраснел от слез. Он протягивает к нему руки, и Намджун без сомнений обнимает его. — Прости, — говорит он одновременно с тем, как Намджун произносит: — Я обещаю. Обещаю, что если с тобой что-то случится, я не… не наложу на себя руки, — он сглатывает, прижимает Хосока к себе так крепко, хочет спрятать его у себя под сердцем. — Обещаю, что продолжу жить. Только пожалуйста… пожалуйста, не уходи. Пожалуйста, пусть с тобой ничего не случится. Плечи Хосока содрогаются от новых слез. — Я люблю тебя, Намджун, — с трудом сдерживая всхлипы, бормочет он. — Я тебя очень сильно люблю, и я постараюсь… Буду стараться всегда возвращаться к тебе. Хосок знает, что Намджун всегда сдерживает обещания, именно поэтому он так упорно требовал этих слов. А еще Хосок знает, что не сможет сдержать свое обещание в ответ. Поэтому он не дает его. К счастью, Намджун этого не замечает. Они стоят в коридоре, держа друг друга в объятиях, еще очень долго. Хосок отогревается, потому что Намджун горячий и прижимает его к себе крепко. Они мечтают о разных вещах. Намджун мечтает принять горячую ванну с Хосоком, потом позавтракать, потом лечь спать после бессонной ночи и всех нервов, хочет не переставать обнимать его ни на секунду. А Хосок мечтает вернуться в прошлое. Не ступать на эту кривую дорожку, которая даже сейчас, когда он наслаждается жизнью, напоминает ему о смерти. Мечтает поступить в тот же университет, что и Намджун, и встретить его гораздо раньше, чтобы у него было намного больше возможностей сказать «я люблю тебя». Хорошо, что хотя бы мечты Намджуна они легко могут исполнить.So I drown it out like I always do dancing through our house with the ghost of you. And I chase it down, with a shot of truth that my feet don't dance like they did with you.
5 Seconds of Summer — Ghost of You
Намджун просыпается в семь утра по будильнику. Проводит ладонью по соседней подушке, и холод от нее пробуждает лучше назойливой мелодии. Намджун садится на постели и потирает лицо ладонями. Выключает будильник. Когда он вылезает из-под одеяла, его тело покрывается мурашками, и он ежится. Идет на кухню и готовит две чашки кофе. К тому моменту, как он выходит из дома, одна из них все еще стоит на столе. Каждый вечер, когда он возвращается, он выливает ее в раковину, а утром вновь готовит, вновь оставляет. Намджун знает, что она останется полной, потому что ее некому пить, но каждый раз будто надеется, что обнаружит ее пустой. Услышит голос Хосока, который крикнет «Спасибо за кофе!». Вновь почувствует тепло, которое навсегда ушло из него, словно в груди пробили дыру, и ветер постоянно продувал насквозь. Что еще? Намджун больше не ест мясо. Никогда не поправляет криво висящую рамку на стене в гостиной. Не ходит в колумбарий. Нет надобности — тело Хосока так и не нашли. Амбар, из которого ему не удалось выбраться живым, хорошо подчистили. Может, это и к лучшему. Так иногда можно заставить себя поверить в то, что Хосок не погиб, а просто бесследно исчез. Живет счастливо где-то далеко, пусть и забыл про Намджуна. Намджун готов был ему это простить. Его тело до сих пор помнит прикосновения Хосока. Словно на коже остались вмятины от его тонких сильных пальцев. Будто он не умирал. Он отрабатывает полный день и остается на ночную смену. Следующим утром по пути домой заглядывает в кафе, в которое заглядывает всегда, чтобы перекусить, потому что дома нечего есть — после смерти Хосока он не притрагивается к плите. У них чаще готовил именно он, и теперь это было слишком… Это было слишком. — Простите?.. Я… Это очень неловко, но я подумала… Вы мне понравились, и я наблюдала за вами, и… Намджуну требуется время, чтобы понять, что робкий девичий голос обращен к нему. Он поднимает голову и впивается в нее недоуменным усталым взглядом. Она тут же тушуется. Она хорошенькая. Гладкие черные волосы до плеч, светлое лицо. Глаза не очень выразительные, но губы красивой формы, четко очерченные. Намджун подмечает все это абсолютно без каких-либо эмоций. — Что? Девушка теряется. — Я подумала, вы ждете кого-то, и не стала подходить сразу, но вы сидели один, и я решилась… Намджун с трудом улавливает смысл ее скомканных фраз. Он очень хочет спать. Его мозг плохо соображает. Он неотрывно смотрит на девушку с тупым равнодушием во взгляде. В кафе слишком громко играет музыка, и ему приходится напрягаться изо всех сил, чтобы от нее не разбежались последние мысли в его голове. Девушка симпатичная, но она не та. — На что? Девушка сглатывает. Вцепляется пальцами в лямку своей сумочки, перекинутой через плечо. В любой другой день Намджун бы все понял быстрее и сразу бы ее пожалел. Подобрал бы мягкие слова, утешительно улыбнулся бы. Сегодня он слишком устал. Ей просто не повезло. — На то, чтобы познакомиться с вами, — выпаливает она. По ее лицу понятно, что она уже жалеет о своей решительности. — Возможно, вы могли бы… дать мне свой номер? Намджун моргает. Глаза болят, как будто в них насыпали песка. Он не может вспомнить ни одной цифры своего номера, кроме первой. — А… Простите, я не одинок, — на автомате отвечает он. Даже тон его голоса не меняется. Девушка кивает, словно этого и ждала, сдавленно извиняется и исчезает. Намджун вновь смотрит на недоеденное овощное рагу, стоящее перед ним. Он ест, потому что нужно есть. У него даже стоит будильник два раза в день, чтобы он не забывал об этом. Со сном легче — в него он проваливается как в глубокую яму, стоит только голове коснуться подушки. Но в то же время со сном тяжелее, потому что каждый раз, как Намджун засыпает, ему снится Хосок. Видеть сны с ним приятно до боли в сердце. Но боль становится хуже и от приятного в ней ничего не остается, когда ему приходится просыпаться. Поэтому он очень много работает. Чтобы времени на сон было как можно меньше. Он живет, потому что пообещал. Потому что перед ним он всегда сдерживает обещания. Но больше всего на свете ему хочется перестать существовать — так же, как перестал существовать он. Намджун уже полтора года как одинок. Когда он возвращается домой, он видит в почтовом ящике конверт. На автомате вытаскивает его, но на адрес отправителя смотрит только в коридоре квартиры. Письмо из Франции, из Горда. Если честно, Намджун даже не знал, что такой город существует. Отправитель Чхве Хансоль. Он разувается, вешает пальто на плечики и убирает в шкаф. Взяв письмо, проходит на кухню, там наливает себе виски в рокс и выпивает залпом. Какое-то время разглядывает конверт. Он не очень объемный — внутри, наверное, всего один лист. На нем красивые марки, жаль, что Намджун их не коллекционирует. Жаль, что ему на все слишком плевать сейчас. Выпив еще одну порцию виски, он ставит рокс в раковину, а потом рвет письмо на несколько частей и выкидывает в урну. У него нет знакомых с именем Чхве Хансоль. Нет знакомых, живущих во Франции. Закрыть глаза очень просто. Намджун не желает узнавать конец этой истории. Его можно за это простить, да? Ведь из-за нее он уже полтора года как одинок. И будет одинок еще примерно всю жизнь.