Голубые глаза

      Я вижу перед собой твои голубые глаза. Как ты нагло ухмыляешься, стискивая зубы. Как по твоему телу течёт струйка крови из раны, которую я оставляю. Яркая алая жидкость течёт вниз по груди. Я чувствую, как ты спускаешься, плавно обведя мои бёдра ладонями, чуть сдавив. Такие раны солдату нипочём, верно? Да, это так.       Твои движения чёткие, ровные. Словно по команде, ты выполняешь каждый приказ. Но ты не понимаешь его, ведь я говорю по-русски. А ты — чёртов фриц — сейчас стоишь передо мной на коленях. Я не ждал подобного жеста, но ты сам понял, чего я хочу. Просто. По взгляду. Я вновь позволяю себе взглянуть на твои гадкие голубые глаза. Нет, тебе не стыдно, отнюдь. Ты не чувствуешь ничего, ведь, как говорится, солдаты лишены чувств к противнику. Для них враги — цели, кои надлежит уничтожить.       По телу пробегается стайка мурашек, когда ты, схватив меня за руку, тащишь вниз за собой. Неаккуратно приземлившись, я снова ловлю на себе твой взгляд. Он устремлён прямо на меня, на мою шею. Как кадык бегает туда-сюда, как пот течёт за шиворот лагерной одежды. В комнате на секунду повисла тишина, даже наше дыхание прервалось. И одним выдохом я избавляюсь от всего воздуха в лёгких, потом резко вдохнув.       Ты цепляешься руками за мой воротник, подминая под себя, и упираешься коленями по бокам от моих бёдер.       — Никогда бы не подумал, что фриц вот так на мне поскачет. — ухмыляюсь я, дёрнув бровями. Ты улыбаешься, наклоняясь ко мне ближе и шепчешь на ухо, прикоснувшись губами к мочке: — Gefällt, ja? *       Ни черта не разобрав, я отстраняюсь от тебя, цыкая. Но, знаешь, я, кажется, понял, что ты имел ввиду. И почему-то меня это не удивило.       Ты прекрасно понимаешь, что я ненавижу твою породу. Что я никогда не прогнусь под такого, как ты. И я не дам тебе забрать свободу, которой я живу. Ты можешь запереть меня за решёткой, но дух мой тебе не сломить.       И сейчас.       Сидя на мне, ты смотришь на меня сверху, как на раба, но это не так. Совсем не так.       Ты опускаешься к моей груди, прикасаясь к моей шее краткими поцелуями, всё ниже и ниже. Закрыв глаза, я чувствую каждое твоё движение, слышу каждый твой вздох. Ты стонешь, когда я сжимаю на твоих бёдрах руки, ты прогибаешься, опускаешь голову. И я вижу это. Как жалкий фриц, не стесняясь, стонет, прикусив нижнюю губу. Но… я нахожу это сексуальным. Твоё красивое лицо, выступающие скулы, большая челюсть. И маленький узкий разрез глаз. Таких хищных. Острый взгляд, но такой спокойный, будто равнодушный.       Чёртов фриц.       Я обвожу пальцем твои шрамы. Осторожно и чуть надавливая, нарочно. Но не сильно, чтобы причинить боль, но не сильную. Подвожу к своему лицу, улыбаясь. И ты тоже улыбаешься, выдавив смешок. Я провожу пальцем по твоим тонким губам, оттягивая и проникая пальцем внутрь.       — Нравится, да? — Я вынимаю палец, впиваясь тебе в губы. Ты резко отрываешься от меня, облизываешься и стирая слюни ладонью.       Ты снова выпрямляешься, достав из сапога небольшой кинжал и, подведя к моему лицу, дотрагиваешься до щеки, рисуя шрам. Какую-то линию, раздвоенную к низу. Рана горит, кровь тонкой струйкой течёт по щеке, ко рту. Я слизываю кровь, но не выдаю ни стона.       Пусть фрицы знают, что русских не так просто сломить.       Ты встаёшь с меня, убирая кинжал с окровавленным кончиком к себе в стол, на полку, затем закрываешь его на ключ.       Ты позвал меня сюда, чтобы объяснить план действий, как мне надо поступать, руководствуясь твоим приказом. Но потом, когда попросил всех покинуть кабинет, даже переводчицу, и положил руки мне на плечи. И закончилось тем, что ты оставил на мне шрам. Как будто свою метку.       — Geh weg** — ты садишься на стул, поворачиваясь ко мне спиной. Я поднимаюсь с пола и выхожу, даже не оборачиваясь.       Настанет момент, когда уже я буду стоять сверху и смотреть на тебя. Ты будешь лежать раненный, стискивая зубы от боли. Но скажешь мне когда-нибудь, ухмыльнувшись, как сегодня:       — Стреляй.       Но я сам сделаю свой выбор. Заглянув в твои красивые голубые глаза.