— Что произошло, штандартенфюрер?
Ягер, не поднимая головы, движением руки приказал бойцам удалиться из кабинета, сам же продолжил заполнять какие-то документы неаккуратным почерком. Из головы до сих пор не выходил образ Николая, сидящего под расставленными бедрами немца. Русский что-то сказал на своём языке и по выражению лица было видно — он огрызнулся, но выдавил смешок. А затем резкое движение и руки сдавили бёдра. Клаус никогда не забудет, как руки этого треклятого танкиста касались его тела, с детским любопытством, с интересом и одновременно так грубо и жёстко. Сдавливая бёдра, заставив немца выдавить сквозь сжатые зубы приглушённый смешок. — Bist du zu hartnäckig, ja? — шепчет Клаус и чувствует как в паху напрягается. Он никогда не возбуждался при виде мужчины, но сейчас ему определенно нравилось, как реагировало его тело на воспоминания о Николае. Как в штанах становилось непривычно туго.— Ты слишком настойчив, да?
По телу пробегает дрожь, когда Ягер вновь ощущает на себе невидимое прикосновение Николая, и сознание возвращается к самому началу. Когда русский, не ожидающий грубого толчка на пол, валится на ковёр, кряхтя и бормоча ругательства. Столь беспомощное положение. Воспоминания нахлынули с новой силой, и Клаус, прикусив губу, тянется рукой к твердеющей в штанах плоти. В сознание проникает мысль, как прекрасно Ивушкин смотрелся бы снизу, как стонал, стягивая простынь к себе, кусая её от боли. Да, именно от боли. Ягер бы трахал Николая жёстко, заставляя того извиваться в его ладонях, молить, чтобы немец остановился, но тот лишь учащал бы движения, выбивая стоны изо рта танкиста. Но это всего лишь похотливые желания. Николай никогда не прогнётся под собственного врага. Лучше уж умрёт, нежели заставит себя подставиться под фашиста. — Teufel. — Шепчет Ягер, сжимая в руке ткань штанов. В ладонь упирается бугорок твердеющей плоти, от нежного поглаживания становится приятно, и это сильнее возбуждает. Немец прогибается в спине и дрожащими руками начинает расстёгивать ширинку. Он не в силах больше терпеть, мучить себя воспоминаниями и мечтами об Ивушкине, о его глазах и тонких губах, которые парень постоянно покусывал в присутствии штандартенфюрера. Но Николай думал лишь о мести. За свою свободу и… хромоту.— Дьявол.
Ягер прикасается рукой к набухшей плоти, медленно начиная поглаживать головку. По его телу пробегает стайка мурашек, отдаваясь в голове громким стуком сердца. На висках выступают вены от сильного сжатия челюсти, когда Клаус учащает движения рукой. Было чертовски приятно, но ещё лучше стало от того, что он представил, как бы Николай дрочил ему. У русского ладони сильные, но чувствительные и шершавые. С каждым учащением движения руки Ягер чувствовал, как приближается к пику. Прикусив губу, он обводит голову подушечкой большого пальца и, издав стон, изливается в ладонь. Сперма вязко стекает по ладони вниз. Мужчина, открыв ящик в столе, достаёт небольшое полотенце и тщательно протирает руку и головку члена, убирает белые капли с пола, которые уже успели стечь. Штандартенфюреру не нужны были лишние слухи. Свернув тряпку в комок и выбросив её в мусорное ведро под столом, немец застёгивает штаны, поправляется и пододвигается к столу, принимаясь осматривать лежащие на нём документы. — Standartenführer, ich habe Neuigkeiten über den Russischen! — в кабинет заходит Тилике с небольшой стопкой бумаги в руках. Очередные досье.— Штандартенфюрер, у меня новость про русского!
Проведя ладонью по лицу, Ягер поднимает взгляд на помощника, освободив на столе место для новых документов.***
Несколько солдат проводят Николая до одноместной камеры, куда, по приказу Клауса, перевели его из спецблока. На столе лежат блюдце с водой, а рядом маленький кусок ржаного хлеба. Ивушкин подходит к названному обеду и смотрит на собственное отражение. На миг парню показалось, что он увидел в воде не себя, а Ягера. Всё ту же ухмылку. Всё те же хищные голубые глаза. — Чёртов фриц! — и в следующую же секунду на пол летит миска, громко ударяясь о пол и проливая содержимое на пол. Этот немец ещё получит своё…Свою пулю в это наглое лицо.