Связанные одной цепью

Нюрнберг, 1924 год Неказистый гостиный двор был главной достопримечательностью захолустной Нюрнбергской деревушки и пристанищем для всех бедняков, оказавшихся в затруднительном положении: именно здесь они могли набить желудки всякой снедью всего за несколько медяков и утолить жажду, отведав высококачественного баварского пива, которое лилось здесь рекой. Заведовал харчевней добродетельный и Богобоязненный малый - забавный толстяк Гунтер Швильберг, который славился своим удивительным гостеприимством и радушием; он всегда с готовностью встречал путешественников и туземцев, ступавших на порог его заведения. В тот самый вечер, когда большая часть посетителей рассосалась и Гунтер уже было приготовился заняться последними приготовлениями к закрытию бара, в дверь паба кто-то громко постучал. Кряхтя, толстяк отложил серебряное блюдо, которое он старательно начищал и уже хотел двинуться встречать гостя, как его опередила его юная дочь и метнулась к двери. Со скрипом дверь отворилась и под свет неярких подвесных светильников ступил довольно молодой очаровательный мужчина. На его лице не было и следа растительности, лишь нездоровый цвет лица выдавал в нем человека лет тридцати семи или чуточку старше. Облачен он был в дорожной английский костюм, хотя вовсе и не напоминал англичанина: уж слишком нежны и совсем не резки были черты его лица. В целом, его облик производил благоприятное впечатление, что мгновенно отметили отец и дочь. - Простите великодушно, хозяин, не найдётся ли у вас немного сыра и пара кружек пива, - замявшись, и сжав в руках картуз, что прежде украшал его величественно посаженную голову, негромко обратился к Швильбергу незнакомец. Обескураженный столь обезоруживающей вежливостью, Гунтер не менее любезно ответил молодому человеку, что ему он немедленно подаст традиционный ужин и обратившись к дочери, не отрывающей восхищенного взгляда с путника, попросил отправиться в кладовую. Она понятливо кивнула и спустя пару минут вернулась с жестяным подносом, на котором покоились ломти свежеиспеченного хлеба, гора бекона, сыра и кусочек холодной грудинки. Пока гость молча расправлялся с принесённой ему пищей, Гунтер пытливо изучал его взглядом и когда тарелка была уже опустошена, он придвинул к нему кружку холодного тёмного пива и дождавшись, когда мужчина его осушит, начал засыпать его вопросами. - Ты не из наших краев, парень, и это заметно. Ты странствующий проповедник? Прибыл к нам из Англии? На лице путешественника появилась странная полуулыбка и он, поерзав на шуршащем, неошкуренном стуле, принялся удовлетворять любопытство хлебосольного владельца трактира. - Мое имя - Кристофер Гильдебранд, - мягко начал свой рассказ гость Швильберга, - и я вовсе не чужак, как вам могло поначалу показаться. Я был рожден в одном из поселений под Дрезденом, что априори меня причисляет к вашему народу. Впоследствии я был вынужден переселиться в Австро-Венгрию к моим кузинам, где постигал азы юриспруденции в одной из академий законоведения, правда, признаюсь к собственному стыду, завершить обучение я так и не смог, потому что разгорелась война. Я встал на защиту Австрии в этой войне и лишился, тем самым, возможности возвратиться на свою фактическую родину. Но я не горевал и при первом же удобном случае сел на пароход и доплыл до Англии, где попросил убежища у своего английского троюродного брата Оливера, который с радостью меня приютил, ввёл в свою семью и представил меня своей очаровательной невесте. О, то была дьявольски прекрасная девушка, - восторженно воскликнул, прервавшись Гильдебранд, и перехватив зачарованный взгляд Гунтера, продолжил, - мы увлеклись друг другом и даже планировали побег... - Побег, - бесцеремонно прервала рассказчика, переспросив, красавица-дочь Швильберга, воодушевленная романтической ноткой повествования. - Не встревай куда не следует, Труди, - цыкнул на неё рассерженный отец и умоляюще глянул на Гильдебранда, демонстрируя ему абсолютную заинтересованность, - ну, же, Кристофер, продолжай. - Дайанн выражала до последнего мига готовность к тому, чтобы сбежать вместе со мной и ничто не предвещало беды, - после некоторого молчания продолжил он, - однако, незадолго до исполнения задуманного она внезапно опомнилась, сообщила мне, что не испытывает ко мне настоящих глубоких чувств, а любит только лишь моего незадачливого кузена Оливера. Разумеется, моё самолюбие было задето и я затаил обиду на обоих, решив им отомстить. - Что же ты предпринял? Неужто ты отомстил им, - искренне поразился прямолинейности Гильдебранда Швильберг, наливая ему из бочонка очередную порцию прохладного напитка. - Ну, разумеется, нет, я был не настолько жесток, чтобы приводить в действие свои ужасающие планы и хоть кому-то из них вредить. Моя месть была бы до чрезвычайного сокрушительной, - отпив немного содержимого своего бокала, пробормотал Гильдебранд. - А что случилось с этой девушкой? Как сложилась ее судьба, - не унималась настойчивая Гертруда, желая услышать продолжение столь драматической любовной истории, придвинувшись поближе к отцу, стоящему за барной стойкой. - Насколько мне известно, сейчас она счастлива в браке с моим троюродным братцем Оливером Вэннервиллем и даже уже обзавелась малюткой-дочуркой Амандой, - с нескрываемой злобой протяжно сообщил Кристофер и уткнулся в кружку, когда как отец и дочь обменялись многозначительными взглядами. - Тебя мучают воспоминания, коли ты нам все это выложил, - с видом умудренного житейским опытом человека изрек Гунтер Швильберг, - тебе не помешало бы исповедаться отцу Бонифацию и посетить мессу, чтобы избавиться от этого груза на душе, - важно заключил он. - Возможно, вы и правы, хэрр, боюсь лишь, что я не смогу без постороннего вмешательства обнаружить местную церквушку, чтобы излить свою душу духовному наставнику. - Я провожу вас хоть завтра утром до костела, если хотите, - встряла, как нельзя кстати Гертруда и смущенно опустила блуждающий взор куда-то вниз. - Какой душевный порыв, - съехидничал Гильдебранд и заметил, как Гертруда залилась стыдливым румянцем. Кабак был заперт через несколько минут, а Гильдебранд был препровожден сердобольным Швильбергом, растрогавшимся его рассказом, в хозяйский дом, где ему была выделена мягчайшая кровать, на которую он незамедлительно примостился. Едва он сомкнул глаза, как призраки прошлого обступили его и он ударился в воспоминания о былых днях, явственно глядя на свою любимую Дайанн сквозь завесу времени.