Империя

      — Мари сегодня чудо как хороша, не находишь?       Смешливый шепот над ухом вырывает ее из задумчивости, заставляя оторваться от изучения зала. Как обычно, старшенькая, Евгения, главная хохотушка семьи — Эжени, как ее в шутку прозвали они всей тесной девичьей компанией, когда решили поддаться моде на все иностранное. И не нужно быть особо внимательной, чтобы увидеть, куда устремлен взгляд сестрицы — на кузину, чопорно вытанцовывающую вальс с юным лейтенантиком, правда чудесную в синем с серебром наряде, в пене кружев. Александра вздыхает, оправляя пышные юбки собственного платья, и ободряюще улыбается Мари, когда та, обернувшись на миг, на нее глядит.       — Кто-нибудь ее сегодня уведет с бала, или она кого-нибудь, — младшая, Станислава, Стази, фыркает с другой стороны, лишь шорох ткани выдает ее приближение за пару мгновений, позволяя не дергаться испуганно от ее голоса над ухом. Стази сегодня в черном, Эжени в белом, а она, средняя, в сером, наверняка со стороны смотрится интересно. Ей правда не хочется думать о том, как это со стороны смотрится, она сестер под локотки подхватывает и тянет за собой, к стоящему в паре шагов от них диванчику, где они даже с кринолинами своими уместятся. Заодно можно и пройти мимо еще одной подруги, присев в едва заметном книксене на краткий миг, чтобы потом на нее же и кивнуть, заставляя сестер синхронно охнуть. Александра шикает на них, смешок прячет за веером ажурным — надо же, как удивились, неужели не замечали ни разу, как Полина и Мари переглядываются?       — Если бы вы были повнимательнее, — сообщает она им вполголоса, — давно бы поняли, что происходит и почему это происходит.       — Если бы ты была посмелее, — бурчит в ответ Эжени, — давно бы танцевала с кем-нибудь, а не сидела тут, высматривая, кто с кем переглядывается и с кем с балов уходит.       Туше. Александра губы поджимает, старшую сестру одаривает недовольным взглядом, и готовится уже возмутиться, когда краем глаза ловит согласный кивок с другой стороны от себя. И вот это уже обидно настолько, что она веер захлопывает резким движением, на ноги вскакивает, юбки подобрав, и разве что руки в бока, как базарная торговка, не упирает.       — А вот пойду и приглашу кого-нибудь, — заявляет она. Ее пригласить не могут, дурацкие правила не позволяют никому заговорить с ней первым, если он не выше ее по положению или хотя бы ей не равен, а таких людей в этом зале по пальцам пересчитать можно. Значит, она сама должна это сделать. И становится еще обиднее от того, что сестры переглядываются недоверчиво. Так, значит? Ну она им докажет!       С каждым шагом, однако, решимости все меньше. Александра не знает и сама, куда идет, лишь осознает в какой-то момент, что прямо по курсу компания юношей в мундирах. «Просто пригласить любого из них на танец», стучит в ее висках. «Просто пригласить, это ведь не так сложно». И все же, когда она ладонью, в перчатку затянутой, касается локтя одного из них, сердце падает куда-то в пятки, а, стоит ему повернуться, и вовсе пытается сбежать, хотя бы потому, что он, с этой своей улыбкой растерянной, красив, как герои с картин, висящих у матушки в любимой синей гостиной.       — Я бы хотела пригласить вас на танец, — собственный голос доносится до нее, будто сквозь вату. Нет, так нельзя, надо взять себя в руки. Она и берет, губу закусывает так, что на кончике языка появляется металлический привкус крови. У него взгляд недоуменный, наверняка не знает, кто перед ним стоит. — Я…       — Он с вами обязательно потанцует, княжна, — сообщает кто-то сбоку, нарушая правила этикета, но помогая окончательно прийти в себя. Ей помогая. Юноша, напротив, похож на человека, в которого только что ударила молния. — Просто дайте ему, пожалуйста, время осознать, что он кому-то приглянулся.       Александра смеется вместе с ними, когда они взрываются хохотом все, и пропускает момент, когда теплая ладонь берет ее за все еще лежавшую на предплечье незнакомца руку. Уже не пропускает, а сознательно игнорирует все то, что может остановить ее, когда он ведет ее за руку в центр зала, чтобы присоединиться к танцующим к началу следующего вальса. Но когда музыка разрушает в очередной раз едва воцарившуюся тишину, когда она все же лицо поднимает и сталкивается с ним взглядом, она понимает — вот что ни пропустить, ни проигнорировать не получится.       Вот, понимает она, чьи глаза будут ей сниться, как героиням французских романов maman. И от мысли этой боязно, но тепло.