Смех висельника.

             Семья Розэ всегда была далека от идеала.       Когда ей было 16 лет, отец ушел из семьи к другой женщине. Как знаете: выходят в магазин за хлебом, обещают скоро вернуться и пропадают навсегда, стирая границы времени и пространства. Больше она его не видела. Особенно ей не хотелось его видеть, когда одним ранним утром судебные пристава выгнали их из дома за неуплату долгов, которые тот великодушно оставил на мать и дочь, и бесследно исчез с молоденькой секретаршей где-то за границей, в сторону Испании. Быть может, Розэ и удивилась бы, если б не застукала их ранее в кабинете отца. До сих пор ком в горле, стоит девушке вспомнить картину представшей перед ее наивным и чистым, на то время, взглядом.       Дни сменялись неделями, недели месяцами, годами. Переезд в другой район, подработка в круглосуточном магазинчике по ночам, что стало причиной для бессонницы и вечных головных болей, новая школа, вторая работа мамы - все это навалилось снежным комом на ее молодые плечи. Но Розанна правда старалась сделать так, чтобы им вдвоем жилось хорошо. На все была готова, чтобы та пустота в их доме, которая появилась с уходом отца, заполнилась. И, как по закону подлости, чем сильнее она старалась, тем хуже у нее это получалось.       Вечно работающая мама, которая после всех событий превратилась в машину добывающие деньги, дабы им с дочкой хоть как-то сводить концы с концами, совсем позабыла о здоровых человеческих эмоциях и переживаниях. Хотя, нет, эти самые переживания выливались на Розэ после очередной выпитой бутылки.       Мать никогда не отличалась проявлением любви и заботы по отношению к дочери, но раньше она даже в мыслях не допускала поднять на нее руку.       Девушка не обижалась, когда наутро замечала чернеющие синяки на своем теле.       Не обижалась, когда в школе учителя спрашивали, откуда у нее глубокие шрамы на запястьях.       Не обижалась, когда отлетевший от стены осколок разбившейся бутылки впился девушке в щеку, разрезая мягкую плоть. «Ничего серьезного», - как сказала мать, стоило ей увидеть кровь на лице дочери.       И она поверила.       Верила каждый раз.       Винила ли ее Розэ? Нет. Потому что понимала...Ну или пыталась понять своим еще неокрепшим умом.       Каждый день, мать топила свои слезы в рюмке, кричала направо и налево, что ей даже лучше без этого морального урода, а по ночам заходилась в истерике, так громко, что Розэ приходилось накрывать голову подушкой и молча глотать горькие слезы. Она спрашивала себя, что они сделали не так, что этот мужчина так подло с ними обошелся, но ответа не находила.       Это не происходит сразу. Алкогольная зависимость подкрадывается, как вор к богатому дому. Медленно, расчетливо, не допуская шанса на ошибку, молниеносно и убийственно. В один день мать даже имени ее не вспомнила, в ее затуманенном взгляде не отражалось ничего. Полная пустота. Забвение. И тогда Розе затрубила тревогу. Только толку от этого мало было. Никто не послушает ребенка. После первой же попытки вызвать скорую, в Розанну полетела ваза с цветами, громко разбившись о стену, после второй — нож. Девочка едва отскочить успела. Женщина крикнула что-то вроде: «Ты портишь мне жизнь!», - и направилась в свою комнату, твердо ступая по паркету, и, громко, хлопая дверью. Ни один мускул на лице не дрогнул. Она опустилась на пол, обхватив себя руками, и посмотрела на кухонный прибор, который чуть не вошел ей в грудную клетку, немигающим взглядом.       Девушка не обижалась.       Может и хотела, но знала, что каждый человек ищет утешение в чем-то и по своему. Ее мать нашла его на дне бутылки. А вот Розэ была не такой везучей. Все что она могла — это терпеть и благодарить судьбу за не такую уж плохую жизнь.       Только вся ее жизнь закончилась, когда одним ранним утром, она, зайдя в ванну, увидела бездыханное тело своей матери. Розэ, как сломанный тростник рухнула на пол, отбивая себе колени. Что-то в тот момент сломалось внутри. Как показало вскрытие, причиной смерти стала передозировка антидепрессантами, которые женщина накануне нашла в комнате дочки на тумбочке.       Она плакала всю ночь и весь следующий день, уткнувшись в халат женщины, которая так эгоистично поступила, бросив дочь на произвол судьбы. Плакала и плакала. Пока слезы сами не закончились. А потом приняла решение, что больше никогда плакать не будет.              Конечно же, вся школа гудела, обсуждая поступок женщины, укоризненно поглядывая на темноволосую девушку. С ней, итак, почти никто не общался, так что особо ничего не изменилось, разве что обходить стороной чаще стали.       На свой выпускной Розэ идти и не думала, лишь забрала документы, улыбнулась пустой улыбкой, когда услышала за своей спиной шепоток:       «смотри, это ее мама покончила с собой»       «бедная девочка, как она справляется»       «да по ней видно, что у нее не все дома»       И вышла из здания, навсегда закрывая эту главу своей жизни.              По ночам, заходясь в неконтролируемом приступе смеха, она спрашивала почему судьба так сильно ее ненавидит. Не то чтобы ее интересовал ответ. Не то чтобы ее хоть что-то интересовало...       В один день Розе, не зная ни языка, ни культуры страны, оставила свою старую жизнь, навсегда заперев ее на пыльном чердаке подсознания, закрыв на ключ, и выбросив его в море, чтобы никто не нашел, никто не открыл, никто не увидел и перебралась из Австралии, где жила все свое детство, в Сеул, к старшему брату.       Чимин предоставил ей квартиру в центре молодежного района — Хондэ, помог устроиться на временную подработку, откуда девушку спустя месяц выгнали, и еженедельно обеспечивал едой и беспрекословной заботой. Он поклялся быть рядом до конца, но Розэ это было не нужно. Все что ей хотелось — это закрыть глаза и больше их никогда не открывать.       Девушка почти не спит. Иногда ночью она заходится в приступе безумного смеха, пугая саму себя. Все было неправильно в ее жизни. Все не так. И от этого было до жути смешно. Маленькая надежда на второй шанс таяла быстрее чем воск на дешевой свечке. Девушку бросало из стороны в сторону, как кораблик, который спустили на воду в самый лютый шторм. Как жестоко со стороны создателя: так поступить с корабликом. Он не переживет и ночи, а если выживет, потом сам будет желать смерти. Глупый кораблик.       Каждый новый день причинял лишь еще одну порцию мучений: на завтрак, обед и ужин. Девушка стенала и бросалась на стены, внутри своего подсознания, а снаружи улыбалась своей белоснежной улыбкой. Знал бы кто-нибудь, что скрывается под этой улыбкой.       Отчаяние будоражило ее разум, пробуждая плохие воспоминания, заставляя просыпаться ночью с криком. Панические атаки давно стали нормой. Обычно, если повезет, она проходит минут за пятнадцать, а если нет - то всегда есть волшебные таблетки, которые Розэ прячет по матрац кровати от брата.       Подруга - паника приходит, как нежданный гость, выбивает дверь с размаху и ведет себя как хозяйка квартиры, не спрашивая разрешения у Розэ, но долго не задерживается, видимо дела.       Однажды Чимин называет сестру по имени, и ту передергивает от осознания того, насколько оно ей ненавистно. В следующий раз Чимин приезжает, как обычно, по средам, в гости не к Розэ, а к Пак Чеён. На смену имени он отреагировал спокойно, в себе даже обрадовался: это имя шло девушке больше, чем тот приторно-сладкий набор английских созвучий, после которых оставалось неприятное послевкусие во рту. Только лучше девушке не стало, да и какая разница, как себя называть, если внутри она остается такой же какой была всегда: маленькой девочкой с разбитым сердцем, хрустальные кусочки которого давно покрылись копотью и пеплом. Вся ее душа была черной, без единого просвета. Ни одного луча. Вечная зима, вечный холод, вечная смерть. Можно ли использовать эти два слова в одном предложении? Ведь смерть — это конец вечности. А может смерть это и есть вечность? В любом случае, Чеён было плевать. Глотая таблетки, она понимала, что ее жизнь закончилась, не успев начаться, но ничего не могла с этим поделать. Как можно починить то, что разбито? Раздроблено на мелкие кусочки, уничтожено...       После первой попытки покончить с собой, Чимин отправляет девушку к психологу в надежде, что сестра еще одумается, после второй - в лечебницу.       Чеён не возражала, откровенно говоря, именно этого она и добивалась; не хотела мешать брату жить полноценной жизнью, совсем позабыв узнать, что для него она и является всей жизнью.        - Я не сумасшедшая. - говорит она около стойки, хватаясь ледяными руками за свое худое тело, стараясь не задевать швы от порезов.        - Я и не думаю о тебе в таком ключе. - Чимин сделал пару подписей и развернулся к девушке, которая, обиженно поджав губы, недовольно на него смотрела. - Я просто не знаю, что еще делать, Чеён. Если я потеряю и тебя...- голос нервно задрожал и парень, откашлявшись, продолжил. - Один месяц, Чеён. Обещай мне, что ты постараешься полюбить жизнь.        - Это будет сложно сделать.        - Постарайся ради меня. - Чимин легонько обнял девушку, почти невесомо, и кивнул врачам, которые, ожидая одной только команды, схватили вещи девушки и направились в назначенную Чеён палату. При проверке на металлоискателе, ей пришлось выложить свой любимый нож из одного ботинка и успокоительное из другого. Как они смогли найти второе, для Чеён останется тайной.        - Месяц будет долгим. - фыркнула девушка, с отвращением наблюдая за врачами, и, засунув руки в карман Чиминовой толстовки, направилась ко входу в свою обитель на ближайшее время.