Заткнись.

«Заткнись», — говорю я, когда он просит меня не курить в его присутствии. Он извиняется. В итоге я тушу сигарету через затяжку. «Почему нельзя бросить курить?», — наверно, думает он. «Заткнись», — говорю я, когда он просит меня не пить так много. Он извиняется. Я отставляю вино через глоток. «Он же обещал не больше одной бутылки пива за вечер, а это уже вторая бутылка вина», — наверно, думает он. «Заткнись», — говорю я, когда он настоятельно рекомендует мне готовится к предстоящему экзамену по гистологии. Он извиняется. Я сажусь за учебники. «А вдруг из него не выйдет рок-звезды? Нужно на всякий случай получить хотя-бы какую-то профессию», — наверно, думает он.       Мы так и живем. Он делает мне замечания. Я говорю ему заткнуться, не совать нос в мои дела, но по итогу делаю все, что он попросит. Брайан такой Брайан. В каких мы отношениях? Самому понять сложно. Это какая-то прогрессивная форма дружбы, вероятно. Хотя, дружбы ли? Он переживает за мою внешность, репутацию, за мою жизнь в конце концов. Он будит меня утром на пары, он приносит мне таблетки после алкогольной ночи и держит мои волосы в более серьезных случаях. Он оставляет мне еду на кухне если решает, что сегодня я не в состоянии куда-либо идти, убирается и (самое важное) собирает мои носки по комнате! Последнее меня максимально смущает и приводит в замешательство. Ну, вы вот собираете носки своих друзей по комнате? Думаю, нет.       В мирное время мы выглядим как вполне себе состоявшаяся супружеская пара. Именно та, где муж-алкаш только и делает, что создает проблемы своей умнице-жене. Выходом был бы развод, но каждый не хочет отпускать другого. Привязанность? Любовь? Не имеет значения. Всех же все устраивает.       Меня всегда удивляло, как Брай может вести себя так спокойно по отношению ко мне. Я бы на его месте меня уже давно задушил или выгнал из квартиры, предварительно устроив очень хорошую трепку. Разбил бы одну из бутылок об мою голову, и выгнал бы голым на мороз за все плохое и хорошее. А он терпит.       Я лежу на полу кухни, пускаю в потолок кольца горького табачного дыма. На фоне из старого радиоприемника играет слащавая песня про неразделенную любовь, а из другой комнаты слышится шум телевизора, который мне следовало выключить. Но я не экономен, знаете ведь. Кафель приятно холодит спину, в такой жаркий день это просто спасение. Лето дает о себе знать. Дым клубами собирался где-то под потолком, образуя мутную завесу. Если кто-нибудь сейчас зайдет, то будет видеть не дальше вытянутой руки. Брай снова будет ругаться, я уверен. Распахнет дверь и как истинная хозяйка начнет размахивать руками, сгонит с кафеля, откроет форточку, а потом еще и заставит пылесосить пепел. А потом он заметит, что я снова напился и мне влетит еще и за это. И такой хороший вечер будет испорчен. У меня еще есть около часа, чтобы насладиться этой убаюкивающей прохладой. Брай снова сидит в своей любимой лаборатории, что-то проверяет или создает — я не знаю. Последнее время он возвращается очень поздно, а иногда у него даже нет желания делать мне замечания. Я правда чувствую себя обделенным. Он радостно вбегает в квартиру, кидает в меня плед, чтобы я «не лежал на холодном полу», говорит мне его не беспокоить и до поздней ночи мечтательно сидит у окна с телескопом и делает заметки. При этом я продолжаю лежать и курить. Вы представляете уровень наплевательства? Просто плед? Брайан, ты серьезно?       Похоже мысли усыпили меня. Просыпаюсь я на том же кафеле, только уже под пледом и на подушке Брайана. Подушка терпко пахнет какими-то фруктами, лабораторией и звездами. «Пахнет Брайаном», — шепчу я холодному кафелю. Стоп, как я сейчас выразился? Похоже, алкоголь воскрешает во мне таланты писателя. Окна открыты, пепел убран, радио выключено. Даже моя мама так не делала. Я скидываю с себя вещь, призванную согреть меня, поднимаю вместе с подушкой и иду на поиски моего спасителя. В комнате тускло горит настольная лампа, окна открыты, лунный свет проникает в комнату через занавеску, оставляет странные узоры на полу. Брайана тут нет. Он на крыше. Я знаю, что он на крыше, потому что там он тоже предпочитает оставлять десятки часов своей жизни. На столе записка с «нельзя спать на полу, Родж, ты можешь заболеть». Почти каллиграфический почерк. Бормочу тихое «заткнись» и выхожу на лестничную клетку.       Жаркой летней ночью даже ураган покажется блаженством. Брай что-то вырисовывает в альбоме, очень внимательно и кропотливо. Волосы завязаны в очень небрежный хвостик, из которого торчит карандаш. Его взгляд скачет между альбомом, звездным небом и телескопом. Легкая гавайская рубашка расстегнута и развевается на ветру, короткие домашние шорты оголяют его худые ноги, а тапочки давно слетели и находятся в разных частях крыши. «Красиво», — проносится в голове. И правда красиво. Кажется, что в волосах Брайана прячутся звезды, галактики, а в душе — целые вселенные. А взгляд настолько воодушевленный, что только от этого света можно ослепнуть. Я никогда не поднимался сюда. Как много я упустил.       Может наконец-то нужно прекратить пить? Поднимаясь на крышу, я больно стукаюсь коленом и, зашипев, порчу все волшебство. Брай оборачивается, секунду молчит, а потом очень звонко, искренне смеется. Я смешного ничего не вижу. — Заткнись, Брайан, — с обидой в голосе говорю я. — Прости, просто у тебя на голове воронье гнездо, не меньше, — и он продолжает смеяться. — Посмотри на себя, Брай. Хвостик? Ты похож на школьницу и вообще у тебя карандаш торчит из хвостика, — пытаюсь выкрутиться я, проверяя состояние своих волос. Совокупность моих неловких действий вызывает у Брайана новый приступ смеха. И вот мы уже смеемся вместе над нелепостью друг друга. — Я работал, Родж, волосы мешали писать отчет. Но, правда, Роджер, в твоих волосах вороны могут птенцов высиживать. Я сравниваю положение звезд сейчас с положением 20 лет назад. Ты даже не представляешь как это интересно, — отвечает он, когда дыхание восстанавливается и от смеха остается только теплая улыбка, а я лишь вздыхаю и поражаюсь тому, что умеет мой ученый. Стоп. Мой? Алкоголь, здравствуй, не действуй, пожалуйста, на мои мозги, спасибо.       И тут Брайан делает то, что не нужно было делать при таком чувственном мне: он откладывает потертый альбом тонкими, хрустальными руками, снимает с волос забавную резинку с бантиком и одними глазами подзывает меня к себе. Я еще немного неловко копошусь у люка на крышу, сглатываю и делаю медленные шаги к домашнему ученому. Перестаю дышать. Брайан понимает по походке, что мне не очень хорошо, и протягивает мне свою хрустальную руку. Ну и я (как хорошо думающий и абсолютно трезвый человек) протягиваю ему плед, который прихватил с собой с кухонного пола. Брай улыбается и быстро раскрывает его для меня, а потом снова протягивает руку. Я принимаю помощь. Все еще не дышу. Как я еще не умер от недостатка кислорода? — Давай я покажу тебе самые яркие звезды нашего полушария, хочешь? — Хочу, — отвечаю я, не задумываясь. Задумываясь совершенно о другом, точнее. Его взгляд поднимается в небесную высь и растворяется в небе. В его волосах играют звезды, глаза наливаются теплым светом восхищения. Он такой красивый, почему я раньше не замечал этого? Правда красивый, кому мне врать? — Смотри, Родж, как хорошо видно Бетельгейзе, и пояс Ориона видно замечательно. А вон там, там, — рука метнулась в другую сторону, — там Альтаир в созвездии Орла. А там, — рука вернулась туда, откуда начала свой рассказ, — Альдебаран в созвездии Тельца. Его называли «Оком Тельца», потому что она находится на его воображаемой голове. Это же так интересно, правда, Роджер?        И вот в моих волосах тоже начинают закапываться звезды, мимо пролетают кометы, а в душе теплится что-то очень теплое и давящее на грудную клетку. Маленькое, теплое Солнце в груди. — Да, правда красивый, — я не слушаю его. Точнее слушаю, но не воспринимаю. У Брайана такой теплый голос, когда он говорит о том, что безумно любит. Такой воодушевленный, ласковый и нежный. Черт, куда ведут меня мысли? — Кто? — спрашивает Брай, и я понимаю, что открыто пялюсь на своего друга с лицом, полным любви и восхищения. Мгновенно просыпаюсь. — А, ну, звезда, о которой ты говорил.       Неловко. Очень. Убейте меня. Он видит, как мечется мой взгляд. Он видит, как мне неловко. Берет меня за руку. Я отворачиваюсь. Поправляет мои волосы. Чувствую себя девушкой на первом свидании. Осторожно проводит своими хрустальными пальцами по моему подбородку, заставляя повернуться. Мгновение. Чувствую чужие губы на своих. Теплые, нежные, со вкусом мятной жвачки. Опьяняют не хуже самого крепкого виски своей сладостью. Секунда, и я отвечаю. Мои губы ужасны: на вкус горькие, как сигареты. Вторая, и я сжимаю руку Брая. У него такие тонкие руки, как ветки молодой осины, но безумно сильные. Третья, и я не могу отпустить его. Единственным источником жизни с этого момента для меня является его терпкий, звездный поцелуй. Кажется, что проходит вечность, к тому моменту, когда я снова чувствую пустоту на губах. — Кто? — нарушает волшебную тишину Брайан. Я в недоумении смотрю на него, — кто красивый? Альтаир или Альдебаран? — я мгновенно вспыхиваю краской. Все не так, Брай, черт! Не надо портить волшебство! — Заткнись, Брайан! — мне мало его. — Прости, — он мне нужен сильнее кислорода. Секунда, и я целую его снова.