Постельные разговоры

Она давно уже не верит в любовь. И, наверное, никогда не верила. Она же не Усаги, в конце концов. И ей не пять лет. Она знает, что все это бессмысленно и не нужно. И ненавидит себя за то, что не может без этого. Без того, в чем совершенно нет никакого смысла. Она бы вычеркнула из своей жизни все привязанности. Которые мешают ей выполнять долг воина. Которые мешают ей достигать лучших результатов. Которые делают ее более слабой и нерешительной. Но не может сломать это в себе. Поцелуи его сладкие, а объятия теплые. Но она не верит ни этим поцелуям, ни этим объятиям. Ни ласковой улыбке, ни нежному взгляду зеленых глаз. Она ненавидит его. Ненавидит за то, что его ласковые руки дают ей надежду на то, что они будут вместе всегда. Ненавидит за то, что ей будет больно, когда он променяет ее на кого-то другого. Ненавидит за то, что из-за его поцелуев она становится слишком доверчивой, хотя он ничего ей не обещает, кроме этих поцелуев. А если и обещает, то она этому все равно не верит. Потому что поцелуи и объятия - это не трудовой договор, где можно прописать все риски, штрафы и гарантии. Все держится на честном слове. А она уже давно уже не верит словам. Ей бы хотелось закрыться от поцелуев, которые делают ее слабой. Но вместо этого она растворяется в них, чтобы напитаться таким желаемым теплом. Прикрыть глаза и вообразить прекрасный мир, где он и она счастливы. Но потом она представляет, что он точно так же будет - а он точно будет - целовать и обнимать какую-нибудь другую, и ей становятся противны эти объятия и поцелуи. И он сам становится ей противен. Она слишком собственница. И слишком подозрительна. Ей нужна верность до гроба. А он всегда верен только себе. И улыбается, и целуется просто потому, что у него такое настроение. Но это ничего не говорит о том, что, когда настанут проблемы, его настроение не изменится. И он тут же убежит. А он убежит. Но вот она уже будет привязана к его улыбке, к его губам и к его объятиям. И почему нас привязывают к другим не только поступки, а эти бессмысленные поцелуи, бессмысленные объятия? Которые не значат ничего, кроме того, что у тебя сейчас вот такое настроение. Она отталкивает его и отворачивается. - Что случилось? - напряженно спрашивает он, легонько притрагиваясь к ее плечу. Она подавляет в себе желание резко сбросить его руку. - Меня тошнит. - И чего раньше не сказала? - ворчит он. - Может, ты что-то съела? - Ничего я не ела. - Совсем ничего? Тогда это от голода. - Я не голодна! - Ну и чего тогда так себя ведешь?! - в нем растет раздражение. Она не любит, когда он злится. Его стоило бы обнять и успокоить. Но ей противно сейчас с ним обниматься. - ПМС, да? - сочувственно говорит он и гладит ее по голове. Наивный. Он все пытается найти объективную причину. - Ну чего ты молчишь? Скажи хоть что-то, - недовольно говорит он. - Или… - он ошеломленно задумывается. Именно ошеломленно, судя по тону голоса. - Ты беременна, да? - Я не беременна! - орет она, со злостью отпихивает его от себя так, что он едва не падает с кровати, и несется прочь из этой комнаты. Из этой квартиры. Что закончить всё раз и навсегда. - Да успокойся ты, истеричка! - он вскакивает вслед за ней и ловит ее уже на пороге комнаты, прижимая за талию к себе. - Что случилось? И что ему ей сказать? Что он ей противен? Что ее от него тошнит? Тогда он спросит, почему она с ним спит. Разозлится, пнет кровать и спросит с болью в голосе. И будет прав в своей обиде. И что она ему ответит? Что не может без этих зеленых глаз? Без этих теплых объятий? Ласковых рук? Без той иллюзии счастья, ради которой она и приходит к нему. И от которой ее тошнит, когда она понимает, что все это ложь. Сладкая, приторная ложь. И всегда ложью будет. В ее воспаленное сознание проникает его голос. Он говорит о том, что, если она беременна, пусть не молчит. Не надо скрывать. Они могут пожениться, он будет заботиться о ней и о ребенке. Всё будет хорошо… - Не неси чушь! - она резко разворачивается, скидывая его руки с себя, и вцепляется в него взглядом. Он втягивает голову в плечи. - Не неси чушь. Ничего хорошо не будет! Ты бросишь меня с ребенком, спустя месяц после родов. Потому что только на картинках в журнале с ребенком легко. Никому не нужна замотанная ребенком и работой жена. Никому не нужна женщина, потерявшая форму. Никому не нужна женщина, у которой нет сил эмоционально, физически и сексуально обслуживать мужчину. И мужчине не нужна семья, если приходится хоть чуточку поступиться своим удобством, если приходится хоть на капельку забыть о своих потребностях. Не-е-ет, он ждет и всегда будет ждать, что будут обслуживать только его. И плевать, что у жены нет на него сил. И плевать, что в семье есть существо, которому нужны внимание и забота больше, чем ему. Плевать! Он главное дите в семье, которому должны покупать самые вкусные конфеты и включать самые интересные мультики. А уж если он соизволил чем-то помочь, то его уж точно обязаны на руках носить! - Но я не такой, - обиженно говорит он, робко пытаясь вставить слово в гневный поток ее слов. - Да конечно! Не таких не существует. Все вы такие. А ты еще более такой. Потому что гораздо более эгоистичен, чем остальные. Гораздо более самолюбив. Гораздо более равнодушен к чужому горю. Для тебя есть только ты, а больше никто! Он стоит перед ней, зажмурившись и загородившись руками. Словно идет сквозь метель или бурю. Неужели рядом с ней так страшно? Она замолкает. Он опускает руки. - Успокоилась? - сухо говорит он. - Пойдем обратно в постель. И все? А она думала, что он устроит скандал. Они снова ложатся. Она отворачивается от него. Он обнимает ее сзади и начинает целовать. Шею, плечо, руки. Поцелуи у него сладкие, а объятия - теплые. Мазохист. Она на него наорала, а он ластится. Из-за мысли об этом в ней поднимается какая-то странная нежность к нему. И она снова ненавидит его. Точнее - ненавидит себя рядом с ним. За то, что ей опять хочется ему поверить. За то, что она счастлива, когда понимает, как ему нужна. Не гоже в ее возрасте верить и надеяться. Не гоже в ее возрасте быть дурой. Не гоже размякать из-за банальных поцелуев, который совсем ничего не означают. Она раздражается, и на глазах появляются злые слезы. - Не стесняйся, поплачь, - тихо говорит он на ухо. И как только догадался? Она поворачивается к нему. Глаза у него красные, и в них стоят слезы. Мазохист. Ему больно рядом с ней, а он остается. Как и она с ним, хотя ее тошнит от него. - Я ненавижу тебя, - бросает она, гладя его по голове. - Я знаю, - кивает он. - Но не могу иначе… - голос его дрожит. - Хотя глупо это. Если ты не нужен, то ты никогда нужным не будешь. Если ты противен, то никогда не станешь приятным. Поддавшись порыву, она обнимает его. Он прижимает ее к себе и утыкается носом в шею. Они крепко сплетаются в объятиях, и время будто замирает. Они ничего не видят и не слышат. Только чувствуют, как по их телам бежит тепло от одного к другому, и наслаждаются этим ощущением. - Если ты меня предашь, - говорит она сухим и хриплым голосом, - я тебя убью. Он поднимает на нее взгляд и отвечает: - Если ты меня бросишь, я умру. Как обмен клятвами на всю жизнь. Она смотрит в его умоляющие глаза и все равно не верит. Слова ничего не значат. Равно как и слезы. Что его, что ее. Это все пустое. И слезы, и красивые слова, и нежность. И любовь. Это всё существует только здесь и сейчас. И не имеет никакого отношения к завтрашнему дню. Все это эфемерно и не материально. Это не поступки и не дела. Это просто словно вензеля на монограмме. Красиво, но бессмысленно. У взрослых теток нет желания выводить ненужные завитушки. Им нужно записать суть. Взрослые тетки занимаются делами, а не пустыми развлечениями. Хотя и взрослые дядьки тоже не умирают от любви. Но мало ли, что он говорит. Обещать - не значит жениться. Но она подумает об этом потом. Потом, когда он ее предаст. Потом, когда бросит ее с ребенком. Потом, когда изменит ей. Потом, когда оставит больной и в беде. А он обязательно все это сделает. По-другому просто не бывает. Но она займется этим потом. А сейчас она просто будет мечтать, что он не такой, как все, а тот самый.