Бутылка, сигареты и пистолет

      На входе в бар возникает препятствие — невысокий юркий парень с модной стрижкой говорит очень быстро и смотрит снизу вверх, явно путая с кем-то.              — Вот черт, это Вы! То есть я имел в виду, простите. Но это реально Вы! Да мне ж никто не поверит! Можно с Вами сфоткаться? Черт, заткнись, Гас! Просто заткнись. Простите. Не уверен, что Вам понравится здесь.              — Тут наливают?              — Да. Ну, то есть, конечно, тут наливают.              — Тогда сгодится. Ты не против?              — Да-да. Проходите, пожалуйста. Простите. Черт, это Вы! Я до сих пор…              Он не слушает. В зале ярко и накурено. Блестки и огни со всех сторон. Мужчины, переодетые в женщин, беспрестанно улыбаются, хлопают длинными искусственными ресницами. Строят глазки. Он поднимает уголок губ и дважды ударяет пальцами по столешнице. Бармен, в черной униформе выглядящий непомерно тускло по сравнению с толпой, наклоняется вперед, чтобы расслышать то, что он ему скажет. Гас опережает.              — Налей ему все, что он пожелает, — тараторит парень, — неважно, сколько это будет стоить, ты просто не представляешь, приятель, кто это, серьезно, ты просто не представляешь.              — Виски, — говорит он, когда Гас наконец умолкает. — Не разбавляй.              Бармен кивает: не видно, чтобы он был сколько-нибудь впечатлен происходящим или сидящим напротив. Это просто работа, правда? Средство заработать деньжат и, может быть, свалить отсюда подальше. Каждый должен двигаться, чтобы не было тесно. Ему тесно.              — Слушайте, сейчас будет выступать моя подруга. Вы не думайте, она не такая, как… ну, она обычная, в смысле, девушка, но голос у нее ангельский, то есть, я хотел сказать, отличный. Просто великолепный.              — Интересно.              Над сценой свет. Голубовато-белый, как лед. Он отпивает из стакана — вкуса нет совершенно. Виски, как теплая вода. Гас нервно ерзает на стуле рядом в ожидании, когда он поставит стакан на место, чтобы тут же плеснуть в него того же мерзкого пойла. Мелкий подхалим. Бутылка пустеет медленно.              У девушки облегающее платье и действительно стоящий голос. Она поет старую французскую песню о любви, естественно. Ему нравится строчка о клятве на жизни. Ему нравится девушка.              — Как зовут твою подругу?              — Нелли. То есть, я хотел сказать, Элеонор. Сэр.              Сэр.              Он улыбается, закрывает глаза. Все становится черным. Свет мигает. Время для шоу.              — Ну как я была?              — Шикарно, как всегда, дорогая, познакомься с моим другом, ты просто не представляешь, кто это.              — Привет, незнакомец. — Нелли протягивает руку. — Я Нелл.              — Дин. Выпьешь?              — Не откажусь.              Бутылка пустеет стремительно. Он трахает Нелл в подсобной комнате в тишине. Она держится за него как за соломинку. Она молчит и надсадно дышит в ухо. Легкие плохо работают. Сколько песен тебе осталось, девочка? Всего ничего. Ничего — дар для всех.              Когда они заканчивают и Нелл поправляет бретельку платья и смазавшуюся помаду, он думает, что это похоже на время, отрезки чего-то, измеряемые действиями. Крохотные частицы, из которых сложится нечто огромное, что нельзя рассмотреть. Никто не заметит.              — А это ведь даже не свидание, — усмехается Нелл, собирая растрепавшиеся волосы в хвост.              — Тебя это беспокоит.              — Возможно. Я не знаю. Это не совсем… правильно. Тем более, я тебя больше не увижу.              — Никогда.              Он выходит из комнаты, не оглядываясь. Нелл закрывает лицо ладонями.              Прячьтесь, дети.              Никто никого не увидит.              У Гаса новая бутылка и новая баечка ни о чем. Слова выпархивают изо рта, как мотыльки. Он слышит шелест крыльев. Он ненавидит насекомых. Он велит Гасу замолчать, говорит что-то вроде: «потише» или «меньше звука» — и тот подчиняется, естественно. Рот кривится в судороге. Неприятное зрелище. Мертвые слова падают на пол кровяными сгустками, клочками тумана. Он пьет из бутылки. У него сухое горло. Ему тесно.              Гас следит за ним черными глазами, неудобно выворачивает шею. Софиты гаснут один за другим. Свет исчезает. Шоу.              — Ты представляешь, кто я, парень?              — Дин Винчестер. Рыцарь Ада. Сэр, я… всего лишь…              Он наклоняется к странно свернутому телу — руки и ноги под неправильными углами, голова скособочена — и смотрит долго и спокойно, пока парень не начинает дергаться и орать.              — Умница.              Он разбивает пустую бутылку о край стола: осколки зависают в воздухе и рассыпаются пылью. «Розочка» вонзается вопящему Гасу в шею, и тогда кончается даже звук.              Кто не спрятался, я не виноват.              Люди, в блестящих платьях пригвожденные к стенам и полу, растворяются в темноте. Диско-шар вращается, но ничего не отражает. Черный — поглощение света. Поглощение всего, на самом деле. Ему тесно. Он жрет все подряд, чтобы прийти в движение, чтобы ощутить крошку времени у себя под ногами. Его выпустили в неизмеримо малое пространство. Что ему делать?              Что мне делать, м?              Никто не замечает исчезновения бара. Исчезновения квартала. Исчезновения города.              Крупицы собираются в нечто огромное.              Темно.