Последняя попытка

Отца я хотел застать в кабинете сбитым с толку моим внезапным появлением. Но его здесь не оказалось. Чёрт! А ведь у меня к нему множество вопросов. То, что рассказала мне Эдна, своим безумством вызывало во мне гнев. Не убивала она тогда меня! И Маттис не жертвовал собой! Что отец делал с ней все эти десять лет, если она вдруг начала верить в подобное? Я глубоко вздохнул и огляделся. Раз хозяина кабинета здесь пока нет, может, поищу ключ от той волшебной двери. Если Эдна его, разумеется, не выдумала. Честно сказать, я даже не знал, на какой из вариантов надеялся больше. Однако ключа я всё равно не нашел. Может быть, отец стал его лучше прятать после того, как тот был украден, или я плохо посмотрел (признаюсь, я не особо шарился в его вещах, ведь это было неправильно; к тому же меня в любой момент могли застать за этим двусмысленным занятием). Но раз так, я решил, что проверю саму комнату. Хотя бы смогу убедиться, заперта ли она или на самом деле там вообще какой-нибудь склад. Я махнул рукой Шизелю, когда столкнулся с ним взглядом. Передал, что отца нет и поинтересовался, мог ли он знать о местонахождении доктора. Ответ был отрицательным, что меня даже удивило. Пускай я сообщил ему о своем визите буквально перед воротами клиники, но уж кто-кто, а знаменитый доктор Марселл не стал бы прятаться от горячо любимого сына. Впрочем, в последнем я сомневался. С недавних лет наши отношения стали прохладнее, когда я начал с большим скепсисом относиться к его методам лечения, а он всё больше погружался в свои радикальные идеи. Спустившись по лестнице на нужный этаж, я осмотрелся вокруг, отмечая, что за долгое время моего отсутствия больница совершенно не изменилась, разве что где-то требовался ремонт. Когда я шел наверх, то практически этого не замечал - был поглощен мыслями о предстоящей с Эдной встрече. Но теперь, когда меня немного отпустило, я хотя бы смог изучить окружающую меня обстановку. Узнать, в каком месте всё это время жила моя подруга детства... хотя она-то как раз, по-моему, покидала пределы своей башни, только когда пыталась сбежать. Я снова сделал глубокий вздох, пытаясь привести чувства и мысли в порядок. Мне так не хотелось будоражить её спокойствие, что про себя-то я совсем и не подумал. Шквал эмоций, которые я испытывал, находясь в этом месте и встретившись наконец с давней подругой детства, были для меня чем-то удушающим. Казалось, что если я дам себе осознать происходящее и выпущу на свободу свои эмоции, то не смогу успокоиться до вечера. Но сейчас позволить себе такие слабости я не мог. Для начала я должен понять картину в целом, выяснить происходящее. Кивнув самому себе, я быстрым шагом направился к предполагаемой двери. С виду она казалась обычной, только на двери еще оставались подтеки от, похоже, шариковой ручки. Кто-то из пациентов доктора Марселла расписал дверь его особой комнаты? Забавно было бы узнать, что там было: угроза, забавное послание или целая поэма какого-нибудь безумного гения? Эти размышления подняли мне настроение на какое-то время. А потом я всё-таки решил попытаться открыть дверь. К моему удивлению, она поддалась. Значит, не такая уж это и запертая комната. Только не успел я как следует распахнуть дверь и войти внутрь, как ко мне на встречу выскочил доктор Марселл собственной персоной. Похоже, он был зол, что кто-то попытался войти сюда, но увидел меня и отступил. Может, он не ожидал, что это буду я? Видимо, рассчитывал, что мне будет не интересно бродить по клинике одному, а сопровождение меня сюда точно бы не пустило. Мне уже хотелось весело объявить ему нечто вроде: "Представляешь, мне тут сказали, что где-то здесь должен быть посвященный мне алтарь", как замер, заметив поверх головы отца что-то странное. Он, похоже, заметив мое изменившееся лицо, попытался выйти вперед и закрыть за собой дверь, но с возрастом дети мужают, а взрослые слабеют, так что мне не составило труда придержать дверь, а после буквально вытолкнуть отца обратно и пройти вслед за ним внутрь помещения. Неприятный сюрприз. Конечно, это мягко сказано, но первое время я, скорее, испытывал шок и не мог бы точно описать свои эмоции. Каждый, наверное, не смог бы правильно описать свои эмоции, увидев целую траурную экспозицию в свою честь. На самом деле, здесь уже многое было разобрано: мой детский портрет стоял у стены возле урны с прахом, старого велосипеда и множества других вещей. Я, кажется, даже увидел ту самую тетрадь, которую упоминала Эдна. Медленно я перевел взгляд на отца, надеясь, что он сейчас сбит с толку моим внезапным появлением и, смущенный, пытается придумать оправдание. Но нет. Уверенный во всех своих действиях мистер Марселл стоял, глядя мне прямо в глаза с тем же видом, с каким он обычно читал газеты по утрам. - Ждешь объяснений, Альфред? - спокойно произнес он, хлопнув по карману, видимо, в поисках сигары. - Хотелось бы, - ответил я тише, чем планировал, поэтому прочистил горло и посмотрел на отца с выразительной злобой. - Интересно послушать, когда это меня успели превратить в прах из... вот этой урны, да? Я пнул упомянутую вещь, и та грохнулась на пол, высыпая на него содержимое. От неожиданности я отшатнулся, а затем чуть склонился к пеплу, внутренне холодея от мысли, что это и правда мог быть чей-то прах. - Тогда давай лучше пройдем в мой кабинет. Только голос отца и вывел меня из этого состояния. Когда я повернулся к нему, тот уже стоял за дверью. Из-за глупой мысли, что он может запереть меня здесь, я выскочил из помещения быстрее, чем несколько минут назад сюда влетал. А когда мужчина закрыл за нами дверь, медленно пошел следом за ним, стараясь держаться на расстоянии. Неудивительно, что Эдна такая безумная. Я здесь провёл от силы два часа, а такое ощущение, что сам потихоньку схожу с ума. В такие моменты невольно и сам допускаешь мысль: а, может, я на самом деле мёртв? Или всё это - плод моего воображения, в то время, как я... не знаю, стукнулся головой о пол в университете. Или еще хлеще - я всё еще лежу в больнице с сотрясением после того, как одна злая девчонка скинула меня с лестницы, защищая своего драгоценного плюшевого зайца. Меня передёрнуло от этих мыслей. Я не мог не верить искренности Эдны, но ведь она сумасшедшая, которая вполне могла сама верить в то, о чём говорила. Теперь же, когда ты ждёшь возможности убедиться в её безумстве, а натыкаешься на подтверждение её истории, становится как минимум страшно. Страшно осознавать, что эта история не настолько выдуманная, как сначала казалось. И ещё более страшно не иметь никакого понятия, как всё это преподнесет мне отец... Когда мы зашли в кабинет, первое, что я сделал, это крепко её закрыл. Вряд ли на этом этаже будет кто-то, возжелавший подслушать нашу беседу, но я всё же решил подстраховаться. После этого я подошел к столу, за которым уже сидел отец и медленно, словно тянул время (или же просто пытался мне показать свое равнодушие), закуривал трубку. Жестом он указал мне на кресло, но я проигнорировал его, продолжая неотрывно смотреть на собеседника. А отец помолчал минуту, будто подбирал слова, и только после этого удостоил меня взглядом. И, скривившись в ухмылке, начал: - Послушный ребёнок - залог его хорошего будущего. Если с детства он занимается учебой, а в свободное от неё время - саморазвитием, то из таких вырастают умные, успешные, благонадежные взрослые. Более того, следуя определенным установкам и правилам, они не будут подвергаться опасности. Зачем ему идти в опасные места или играть с огнём, если их воспитали, что так делать нельзя? Раньше я вводил эту практику постепенно: работал с отбившимися от рук детьми, удачные эксперименты использовал и на тебе. Но когда я смотрел на эту... дочку Маттиса, бестолковую и противную девицу, я всем своим нутром чувствовал, что таких, как она, просто так не переправишь. Если бы её отец не был таким мягким, с Эдной было бы легче сладить. Но с другой стороны, если добиться успехов в исправлении такой отпетой хулиганки, можно достичь небывалых высот и с другими. Правильно? Только я жаждал и одновременно ужасался подобной возможности. Я всегда хорошо относился к Маттису, но его дочь всегда хотелось придушить собственными руками. А от его мечтаний касательно... её будущего меня просто передергивало. Каким может быть будущее у такой бандитки! Да она уничтожала всё, к чему прикасалась. И в один прекрасный день она чуть не убила тебя... Я подавил смешок. По-моему, в тот день я был далёк от смерти, мне повезло тогда. Да и лестница была не такой крутой, чтобы я мог разбить себе голову или свернуть шею. Хотя, возможно, отец, который говорил тогда с доктором, знал больше меня. Может быть, он просто решил обвинить её в неосуществившемся убийстве, чтобы гротескно показать, как опасны были её действия. В этом была логика... если бы не выглядело абсурдно. Да и мне кажется, что обвинение в убийстве, скорее, расшатывает психику, чем укрепляет её. Мужчина проигнорировал мою реакцию. Пару раз затянулся, будто хотел выдержать драматическую паузу, дабы я прочувствовал весь ужас от неслучившейся смерти. Но мне было всё равно, что было десять лет назад. Я тогда практически не пострадал. Во всяком случае, все "страдания" за столь долгий срок уже давно забылись. И хотя тогда я, помню, перепугался до ужаса, а потом очень долго злился на Эдну, но сейчас у меня тот день вызывал совершенно иные чувства. Отец же, выдержав паузу, покосился на меня, словно ожидал реакции. Но так как я молчал, продолжил: - Маттис тогда согласился на корректировку характера. И у меня появилась возможность доказать, что даже самое гадкое чудовище может стать послушной и милой девочкой, которая будет приносить обществу пользу, а не губить его. Да... я жил этой утопической надеждой. Но знал, что Эдну так просто уже не исправить. Тогда мне и пришла в голову идея: такую нужно слепить с нуля. А для этого лучше всего подойдет стирание памяти с устоявшимися в ней правилами поведения и мировоззрением. Но девчонка оказалась слишком упрямой. И раз за разом она начинала вспоминать всё до того, как я мог завершить свою работу. Приходилось начинать всё сначала. Иногда я делал длительные перерывы и пытался исправить её характер привычным способом: разговорами, упражнениями, групповыми занятиями. Но Эдна всё равно умудрялась противиться мне. И тогда я понял: она должна сама пожелать исправиться. Избавиться от того, что удерживает её связь с прошлым и желанием быть... такой. Я долго думал, как на неё повлиять. А потом вспомнил, почему Маттис разрешил мне забрать её. Ведь тогда она столкнула тебя с лестницы. И это в тот же день, когда эта паршивка решила закинуть тебе за шиворот ящерицу! Конечно, такое даже для неё было слишком - я помню, как она плакала и извинялась перед отцом, повторяла, что она не хотела. Вспомнив это, я решил сыграть на её состоянии в тот день. И решился на аферу, чтобы вызвать в Конрад чувство вины и отвращение к тому, что она сделала. Только так, как я понадеялся, она согласится на мои условия и будет послушной девочкой, пока я не завершу свою терапию. Марселл замолчал, видимо, чтобы перевести дух. Он внимательно взглянул на меня, оценивая мою реакцию. Но я старался сохранять внешнее спокойствие и не демонстрировать, какой ужас и омерзение у меня вызывали его слова. Только потому, что отцу так сильно не нравился её характер и поведение, он отнял у девочки десять лет? Если бы мистер Конрад не был так слаб из-за болезни и под влиянием Марселла, то уже давно бы забрал дочь отсюда! Но здесь, он верил, ей пока будет лучше. Интересно, убедил ли его в этом отец лично или Маттис сам в это верил? Мне стало интересно выяснить это... как только я придумаю, как вытащить отсюда Эдну. Но пока мне хотелось услышать историю до конца, чтобы только после этого принимать окончательное решение и складывать мнение о человеке, который сейчас сидит передо мной и надеется на мою поддержку. Он же, встретившись со мной взглядом, улыбнулся и продолжил. - Ты даже не представляешь, сколько раз Эдна не только вспоминала свое прошлое, но и умудрялась сбежать из палаты. Весьма хитрая девушка, ни один замок не мог остановить её. Так что я решил, что когда-нибудь она наверняка так же выберется из своей палаты. Но если я уже создам легенду и заставлю её собирать информацию по крупицам самой, то она и сама поверит в выдуманную мной историю. Мой план разрабатывался тщательно несколько лет, а воплощался еще лучше: Халгор и другие работники в стенах больницы должны были "жить" моей легендой. А на кладбище даже удалось поставить надгробие. Правда, пастер был против такой затеи и обещал, что если Конрады (особенно Эдна) придут к нему, он врать не станет. Но я и не рассчитывал, что девчонка выберется дальше больницы, просто люблю подстраховку. Кстати, не зря. И вот... когда Эдна впервые за долгие годы и попытки смогла добраться до дома и вспомнила всё в очередной раз, я добил её подтверждением всех её подозрений. Тех самых, которые она сама себе вообразила. Теперь малышка Конрад успешно пройдёт мою терапию, и я, наконец-то, избавлюсь от её присутствия в моей больнице. Ну что, поистине гениально я всё устроил, верно? Я не ответил. Но мыслям своим ужаснулся: поистине, я сын своего отца. Не восхититься подобным было сложно, ведь человек, настолько одержимый идеей и способный реализовать её, пускай и столь жутким способом, казался по-своему гением. Для меня. Всё-таки я с детства считал его своим кумиром, ходил во множество кружков, учился на отлично, верил каждому его слову. Тот маленький Альфред во мне восхитился тем, как отцу удалось усмирить противную соседскую девочку. Но взрослый и критичный к учениям отца Альфред не мог восхищаться тем, что, скорее, походило на маразм. - Насколько же надо ненавидеть ребёнка, чтобы заставить его верить в подобное? - то ли из-за долгого молчания, то ли и-за того, что откровения Марселла так сильно на меня повлияли, голос мой вышел хриплым и тихим. Но моему собеседнику это было не важно, ведь у него появилась прекрасна возможность блеснуть всеми своими достижениями. Так что он, прикрыв глаза, в очередной раз затянулся и расплылся в умиротворенной улыбке: - Дело не в ненависти, сын мой, а в принципе. Дети должны быть послушны и выполнять то, что говорят им родители. Эдна была неуправляема, так что на ней я хотел отработать систему со стиранием памяти. Но мой ошибкой, кстати, было оставить ей зайца. Десять лет назад я пожалел её и оставил "лучшего друга", чтоб не скучала. А когда понял, что это в первую очередь из-за него у меня не выходило навсегда удалить её память, то решил забрать у девчонки чертову игрушку. - Только Харви-то при ней, - заметил я, припоминая этого потрепанного зайца на коленях у девушки. - Только пока. У меня появилась замечательная идея! Когда я отправлю Эдну на терапию, в это время её любимую игрушку мы переделаем в специальный инструмент для воспитания детей. При помощи гипноза Эдна заучит основные запреты, которые не сможет нарушить, даже если забудет про них. И если эксперимент будет удачен, я смогу использовать его и на других детях. Ты только представь, ребенок, который не сможет творить свои глупые шалости из-за внутренних барьеров! Отныне каждый непослушный малец будет беспрекословно слушаться взрослых, не рисковать своей и чужой жизнью, не будет пить, курить и... Я чуть склонил голову на бок, выразительно посмотрев в этот момент на трубку в его руках. А отец только усмехнулся, отмахиваясь от меня. Ну конечно. Посмотрел бы я на его реакцию, предложи ему самому подобный гипноз. - То есть ты просто хочешь лишить детей детства, я прав? - заключил я сухо и раздраженно. Доктора Марселла это, похоже, удивило. Наверное, он всё еще видел во мне того восторженного мальчика, который кивал на каждое его слово и соглашался, не задумываясь о значении слов и высказываний. Теперь же я был взрослым, самостоятельным, почти полностью избавившимся от влияния отца человеком. И этим мне вдруг очень захотелось с ним поделиться. - Я верил в твою систему и делал всё, что ты говорил: проводил свое свободное время не за играми, а за учебой, ходил во множество кружков, смотрел свысока на тех, кто хуже учился или вел себя менее сдержанно, нежели я. Тогда я точно знал, что за мои успехи мне будут дарить лучшие подарки, что отец будет гордиться мной (хотя теперь я осознаю, что гордиться-то не мной как своим сыном, а как результатом системы корректировки характера). Но знаешь, когда я по-настоящему был счастлив? Когда приходил угоститься мороженым к мистеру Конраду. Когда лепил на заднем дворе снеговика, придумывая ему неклассические предметы одежды типа моего галстука. Когда играл с Эдной и даже когда терпел её издевательства. Только уехав из этого места в интернат, я превратился в мальчика, у которого наконец-то появилось собственное мнение, желания, мысли. А потом я послушал своих одноклассников, оглянулся назад и понял, что у меня практически не было нормального детства. И вёл я себя соответственно, как самодовольная жаба. Удивительно, как те, кого мы считаем авторитетом, могут влиять на нас. Даже если авторитет - это всего лишь жестокий и самодовольный индюк, который садистски издевается над детьми, пытаясь превратить их в роботов. И нет, не о себе я говорю. А о девушке, которая десять лет просидела под замком в психбольнице, потому что тебе не нравилось её свободолюбие и инакомыслие! Я даже не заметил, как в процессе своей пламенной речи повысил голос. Похоже, на последних словах я уже кричал. Отец же меня не перебивал. Скорее всего, он был слишком поражен моей реакции и тому, что я позволил себе подобные обвинения в его адрес. Но я впервые почувствовал дикое удовлетворение. И свободу. Мне как будто стало легче дышать. И хотелось поделиться этим с кем-нибудь, помочь ему ощутить ту же свободу во вздохе. И я точно знал, кому это требовалось больше всего. Глубоко вздохнув, я положил руки на стол. Марселл же, отойдя от замешательства, побагровел от ярости и открыл было рот (я перебил его, и готов поспорить, что его возмущения начинались со слов "да как ты посмел"), но я оказался быстрее: - Больше ты к Эдне не подойдешь, слышишь, папа? Ты больше не будешь ломать её своей терапией, я уж не говорю про твою убогую идею с гипнозом. Теперь она... теперь она под моим надзором. - Под твоим? - похоже, мой собеседник был настроен весьма скептически, о чем говорила его издевательская улыбка и последовавший за ней истерический смех. Да я и сам сказал, не задумавшись толком над тем, что именно несу. - И это говорит мне мальчишка-студент, которому до окончания университета, как африканцу до Рейна? - Ничего. Будет стимул доучиться, - теперь уже я сам издевательски усмехнулся, глядя на отца. - К тому же у меня в университете много хороших профессоров. Например, мистер Ваккер, помнишь его? Конечно, отец его помнил. Главный соперник и противник доктора Марселла и его методов. Так что его перекошенное лицо стало мне лучшим ответом. - Скажи спасибо, что я не собираюсь звонить мистеру Конраду. На его месте я бы на тебя за такое вообще в суд подал. Так что занимайся остальными пациентами, а свои воспитательные методы к Эдне оставь в покое. Хватит и тех десяти лет жизни, которые ты у неё отнял. - Поверить не могу, что слышу подобное от собственного сына! Ты что, не понимаешь, ради чего я это делал? Дети - это будущее нашего общества, но во что многие из них превращаются? Только представь, как сократилось бы количество бандитов, убийц, воров и прочих отбросов, если бы в детстве им было дано правильное воспитание! А сколько успешных людей было, если бы в детстве они не тратили свое свободное время на вечеринки и бесполезные развлечения, а занимались в кружках и посещали образовательные лекции. Ты сам один из лучших на факультете не потому ли, что мальчиком тратил время на полезные дела, а не на шалости и глупости? Я задумался над его словами. В какой-то степени они казались логичными. Но вместе с тем я понимал, что всё должно быть в меру. А он довел это до фанатизма, в том числе и в моем случае. - Я стою на своем, отец. К Эдне ты больше не прикоснешься. Никаких стираний памяти, гипнозов и прочих попыток что-либо с ней сделать и как-либо на неё повлиять. И через других работников это провернуть тем более не позволю. Я приведу её психическое состояние в порядок и после этого верну отцу. Согласись, ты далеко зашел. И давай не будем усугублять твое положение. К моему счастью, отец не был слишком импульсивен. Он не стал кричать мне вслед, когда я резко развернулся и вышел из кабинета. Уверен, он решил сначала проанализировать мои слова, ведь наверняка доктор Марселл понимал, что с его точки зрения всё, может быть, и правильно, не поддается сомнению, но со стороны закона и общества его методы казались как минимум дикими. Во всяком случае, оставалось надеяться, что он не потерял остатки разума в своей безумной идее. Я же, оказавшись в коридоре, разом потерял всю свою уверенность и с тоской обернулся на дверь его кабинета. Но теперь уже поздно. Из двух человек я выбрал Эдну, а не отца. И теперь передо мной стояла лишь одна задача - помочь ей выбраться из этой башни...