***
Подвальный этаж, вопреки классике американских ужасов, ожиданий не оправдал. Никаких крыс, мертвецов, толстого слоя пыли; всё дотошно вылизано половыми тряпками, даже новенький автомат с чипсами и батончиками стоит, набитый до краёв. Дверь со знакомой «KEEP OUT», Сал сам хотел бы прибить такую к своей. — Хэй, я из четыреста второй! Лиза попросила зайти. Ты здесь? — Да, заходи, открыто! — крикнул голос. Салли вздрогнул. Это чувство, оно может быть совпадением? Или это последствия смешивания отцовского скотча с прозаком? Сал закрыл за собой дверь и в груди потяжелело, сдавило тоскливо. Всё это, он уверен, он уже когда–то видел, потому что мольберт с мазнёй, плакаты, вот этот чувак с растрёпанными волосами и длинным носом, с манерой держать руки в карманах… В голове настырно гудит низкочастотная волна и шумит пустой телеканал. — Йо, ты чего завис? Клёвая маска, кстати. Не хватало поехать по фазе, Сал, ты достаточно тенью мерил больничные коридоры и кабинеты психологов. Это головной мозг играет с тобой злую шутку, ты никогда не был раньше ни в этом городе, ни в этом доме, и не видел Лизу, и вот его тоже… — Я Ларри Джонсон, это моя бэт–пещера, моё логово. А ты? — Салли-кромсали, можно Сал. — Салли-кромсали? — с интересом спросил Ларри. — Ага, — кивает Сал. — Так меня прозвали уроды из прошлой школы, но имя я оставил, чтобы больше никто не смог использовать его как издёвку. — А ты непростой чел, Салли-кромсали, ты мне нравишься, — в ещё большей улыбке растягивается Джонсон. Сал тоже улыбается под протезом и кивает. Он указывает рукой на футболку Ларри. — Смысловая Фальсификация? — спрашивает Сал. — О, чувак! Ты их знаешь! Охренительно, чел. Слышал последний альбом? — Нет, но готов заценить.***
— Значит мама не рассказала тебе, что случилось? — риторически уточняет Ларри, усевшись на крышку унитаза. — Чел, это было жёстко. Я как раз прочищал толкан миссис Сандерсон, как какой–то жуткий тип вломился с криком: «Я знаю, что ты сделала, тупая сука! Херман мне всё рассказал!», и перерезал ей глотку! Бля, я так обосрался, что не смог сдвинуться с места и смотрел на всё через дверную щель. Ларри замолчал, уставился пустым взглядом в одну точку, пальцы его рук подрагивали. Сал обернулся к нему и почувствовал прилив страха. — Чел, ты как? — спросил Салли. — Может, тебе продышаться? — Может, — тихо ответил Ларри. — Я думаю, что знаю, кто это сделал, но копы мне не поверили. Это Чарли, жирдяй из двести четвёртой, у них с Сандерсон был общий сдвиг по фазе, знаешь, эти сраные фигурки поняш… Ларри снова задумался, и Салу показалось (показалось ли?), что его глаза потемнели и что в ванной комнате потянуло замогильным холодом. — Слышь, чел — говорит Ларри голосом пустой радиоволны, — никому не доверяй, особенно Эддисону. — Блядь! — вскрикивает Сал, рефлекторно подаваясь назад, и падает в ванную. — Да говорю тебе, чувак, это точно Чарли, — как ни в чём ни бывало продолжает Ларри. — Самому стрёмно. — Блядь, — вздрагивает Салли и нервно вздыхает. — Вот блядь. Чел, а ты никакой жести не замечал? Типа, призраков, трупов?.. — Ага, — усмехается Ларри, протягивая Салу руку. — Замечал; трупы отравленных крыс и призраков проёбанной молодости. Не, — говорит он уверенно — чел, самый стрём этого дома — его жильцы. Ты ещё не встречался с мисс Гибсон, да? И с Розенберг? Всё ещё впереди, чел. Отвечаю, ты поймёшь, о чём я говорю. Джонсон подчёркнуто таинственно замолкает, но через мгновение заливается громким смехом и толкает Сала в плечо. — Я шучу, чувак, чего ты притих! — заливается он. — Ладно, — без смеха отвечает Сал. — Я пойду, отнесу ведро. Может, пересечёмся вечером? — Давай, закажем пиццу и будем смотреть ужасы? Типа «Мизери»? — Можно, — соглашается Салли. — В девять? — Не, чел, лучше к десяти, у меня ещё есть дела. — Замётано, — говорит Сал и запинается, вспомнив слова Лизы. — И постирай носки, твоя мама просила тебе сказать, что ими провонял весь дом.***
«Никому не доверяй, особенно Эддисону». Салли сидел на кухне, почёсывал урчащего Гизмо по голове. Из отцовской комнаты отчётливо несло куревом и виски, когда Сал хотел к нему постучаться. В особенно тяжёлые для отца дни Сал сидел с ним молча, выслушивал пьяные рыдания, укладывал его спать на диване в гостиной, а утром, перед уходом в школу, оставлял стакан с водой и анальгетиками на журнальном столике. Иногда Сал сам стаскивал у отца полупустую бутылку виски и допивал её в несколько размашистых глотков. Ему нужно было понять, почему отец выбрал именно такой способ справиться с горем, но когда опьянение ударяло в голову, ему становилось только хуже, намного хуже, чем уже было. Мысли словно бы запирали его внутри головы, становились громче и язвительнее. «Завались». Салли вздохнул и внутренним усилием переключил внимание на что-то другое, не связанное с отцом и с прошлой жизнью. Например, на Чарли и на миссис Розенберг. Чарли не показался Салу человеком, способным на физические упражнения, да он бы словил инфаркт через несколько метров бега, и кроме всего жирдяй прирос жопой к драному креслу. Способен ли Чарли на убийство? Сал не уверен, что нет. Чарли так маниакально говорил про свою коллекцию поняш, каким… Чёрт, Сал видел подобного человека раньше. Её звали Сара, она жила этажом ниже, в прошлом доме. Однажды, когда уборщица её квартиры случайно опрокинула одного фарфорового ангела, Сара вытолкнула несчастную из окна двадцатого этажа. До этого инцидента Сара казалась доброй и милой женщиной, одинокой. Вообще, такой она и была в большей своей части. Как и Чарли, который, Сал уверен, безобиден в общем, но стоит только ткнуть иголкой в нужный нерв, как он взорвётся. Что до Розенберг, Сал не виделся с ней. Лиза сказала, что это милая дружелюбная старушка с первого этажа. Лиза уверена, что она безобидная. Но когда Сал думает о Розенберг, внутри всё стягивается в узел ужаса и злости. Он не знает её, но уже ненавидит, и это чертовски странно. Сал откинулся головой на стул и замер, его дыхание остановилось на полувдохе. С потолка, уставившись своими красными угрожающими пустотами, смотрела чёрная тварь; тень свисала, покачиваясь из стороны в сторону, точно хохочущий злобный клоун. Салли медленно, стараясь не сорваться в пропасть паники, стараясь удержать над собой контроль, схватил рукой тарелку, и когда нервы натянулись струной, готовой лопнуть в тот же момент, когда чуть-чуть пальцы повернут колок, швырнул её в галлюцинацию. Гизмо с громким рыком соскочил с колен Салли, больно разодрав когтями ноги под штанами, и с шипением унёсся прочь, в тот самый момент, когда тарелка разбилась об потолок. Тень пропала в никуда, словно бы и не было её, но страх, неподдельный животный ужас, остался, схватил Сала за шею своими цепкими щупальцами и не думал отпускать. Салли сорвался в коридор, наспех сунул ноги в кеды, и побежал к лифту, но когда сраный катафалк приглашающе раскрыл свои двери, Сал не смог заставить себя войти в кабину. Внутренний ужас подсказывал остерегаться, не позволял даже руку протянуть. Лифт недовольно цокнул, двери закрылись. Сал отступил на несколько шагов, упёрся спиной в стену и посмотрел в сторону четыреста третьей квартиры. Полицейский ушёл, возможно у него обед или пересменка. Внутри квартиры никого нет, потому что Сал слышит тишину, исходящую из–за сломанной двери. Словно бы она зовёт его, шепчет. Это иррационально. Копы могут вернуться в любой момент, Салли-кромсали. Ты ведь это понимаешь? Сал пролез под жёлтой предостерегающей лентой и осторожными, наполненными детской шалостью и одновременно взрослым страхом, шажками оказался внутри квартиры миссис Сандерсон. Он уверен, он уже видел эту мерзкую картину заляпанной кровавыми брызгами гостиной. Но главное, что это мало похоже на то, что Чарли всего-лишь, как сказал Ларри, перерезал миссис Сандерсон глотку. В самом деле, если перерезать горло, то под человеком соберётся густая вязкая лужа крови, которая обтечёт его голову, руки, пропитает собой одежду, а если вовремя не убрать труп, то приклеит его к полу. Но в тёмной багровой гостиной, провонявшей кислым металлическим запахом и дешёвыми духами, всё иначе. Брызги на стене, на разломленной табуретке, на диване, словно бы Сандерсон шмякнули не ножом, а топориком в духе Достоевского, и только потом она повалилась на пол, головой к двери, и истекла кровью. Это мерзко. В самом деле мерзко. Сала немного подташнивало от мыслей и от картины под ногами. Сал глубоко дышал, сдерживая отвращение. Он сел на корточки рядом с меловой обводкой. Если это Чарли, думал Салли, то он должен был заляпать ноги, должен был оставить следы на ковре. И прочпокал бы своими кровавыми подошвами до лифта и вернулся к себе в квартиру… А Ларри? Сал огляделся вокруг себя, задержался взглядом на двери ванной комнаты. Ларри не сказал, как покинул квартиру после убийства. Его следы тоже должны были быть здесь, но их нет. В коридоре послышался топот, мужские голоса, неприличное ржание на месте убийства, ебучая циничность. То, за что Салли ненавидит копов. Сал торопливо поднялся и как можно более осторожно и тихо закрылся в ванной комнате. У дивана на шкафу раньше было четыре фигурки, одной не хватает. И, он уверен, той, которую видел на полке у Чарли. Она — верное доказательство его вины, и не похоже, чтобы он искупал её в перекиси водорода. Но как он добрался до квартиры? На лифте? Он бы наследил. Чарли — неповоротливый жирный задрот, он бы вляпался по колени в крови миссис Сандерсон. А оружие? Куда он его дел? Выбросил? Куда? Что-то не так. Что-то ужасно не так, если только Чарли не умеет парить в воздухе, или если у него с собой не было швабры. Но на случайное убийство всё это мало походит. Почему никто из жильцов не увидел Ларри, Чарли? Почему никто не обратил внимание на крики? Они все спали? Или оглохли, раз не услышали борьбу в квартире Сандерсон? Так, блядь, много вопросов. Интересно, вытекла ли серая упругая масса мозга миссис Сандерсон на ковёр? Салли обхватил себя руками и подтянул ноги к груди. Он прислушался к звукам снаружи. Офицер явно побрезговал зайти в гостиную, остался караулить у двери; может быть, через несколько часов он отойдёт поссать, или пожрать, или в магазин за сигаретами. И тогда Салли свалит из квартиры. Но пока лучше тихо отсидеться здесь, двигаться как можно меньше и вести себя как можно тише.***
— Ты серьёзно был там? Сал, да у тебя стальные яйца! — сказал Ларри, открывая коробку с ароматной горячей пиццей. Ларри оторвал себе кусок «Маргариты» и откусил половину, довольно закрыв глаза. Было похоже, что он отошёл от увиденного утром, плюнул и живёт дальше. Салу даже завидно, он бы хотел так наплевательски относиться ко всем ужасам, которые преследуют его до сих пор. — Чел, а ты помнишь, как вышел из квартиры миссис Сандерсон? — несмело спрашивает Сал и обнимает подушку. Сал знает, что для Ларри это могло прозвучать обвиняюще, и похоже, что своим вопросом он испортил вечер им обоим. Ларри весь подобрался и напрягся, задумался, уставился взглядом в телевизор. — Честно? — сказал он через минуту. — Не очень, чел. Я был в шоке, и крови было так много, и когда я… — Ларри замолчал, нервно дёрнул воротник футболки, — когда спустился в подвал, то что–то наговорил маме. Она напоила меня таблетками и уложила спать в гостиной, а сама вызвала копов. А ты… Что-то увидел, Сал? — Да, кое-что, — кивает Салли. — У меня нет доказательств, только догадки, но я не считаю, что убийца только перерезал Сандерсон глотку. — Сказал Сал и посмотрел Ларри в глаза. — Я думаю, он зарубил её. У Сандерсон… был муж? Ларри щёлкнул открывашкой, большими глотками осушил банку пива и поставил её на стол. — Был, они развелись или типа того, я не вникал. Но чувак был нормальный, да и его не видели этим утром. Ты говорил с Чарли? — Да, — кивает Сал. — У него на полке фигурка из квартиры миссис Сандерсон. Выходит, ты прав, но я всё ещё не до конца уверен, что это был Чарли, чел. Он мерзкий тип, да, но вроде бы безобидный. Может, поехавший на детском мультике. Но думаешь… думаешь, он способен зарубить соседку? На экране телевизора вверх бежали титры и звучала сентиментальная музыка. Разговор получался всё более неприятным, совершенно не таким, каким бы хотел Сал, чтобы он был. Может это из–за его странного непрерывного дежавю, но с Ларри хотелось улыбаться и шутить, валяться на полу, а не обсуждать убийство. Ларри казался необходимым человеком, безгранично нужным. — Я этого не знаю, чел, — честно отвечает Ларри и идёт выключать телевизор. — Ладно, — говорит Салли. — Чел, закроешь глаза? — Без проблем, только скажи, когда открыть. Ларри честно жмурится и отворачивается. Сал смотрит на его уши и шею, и думает, что Ларри красивый. Он человек, который прячет неуверенность в карманах джинсов, в самых их глубинах. — Чел, ты всё? — спрашивает Ларри. — У меня шея затекла. — Всё, — соглашается Сал, дожёвывая плавленный сыр. — Там, — пространно спрашивает Ларри, указывая на протез. — Правда так плохо? Что случилось с тобой, чел? — Детская тупость, — зло пожимает плечами Сал и скрещивает руки на груди. — Не хочу вспоминать. — Окей, чел, — понимающе соглашается Джонсон. — Так что с Чарли? Если он убийца, нужно убедить копов, чтобы они проверили квартиру. — Да, это было бы правильно… — говорит Сал. Но внутри чувствует сомнение, гаденькое такое, которое стучится на подкорке и шепчет-шепчет-шепчет ему: «Что-то не так, что-то… Не так. Понимаешь?» — Но никаких следов, даже ног, отпечатков, кровавых разводов… Чел, Чарли не похож на Динь-динь. Ларри фыркает и не может сдержать улыбку, закрывает рот ладонью, стыдливо смеётся. — Я буду гореть за это в аду, — бурчит Ларри. — Но знаешь, если это Чарли и мы про него не скажем, то будем жить с убийцей в одном доме. А ведь он может напасть потом на меня, на тебя, на наших родителей… — Ты прав, — грустно говорит Сал, облокотившись спиной на бесформенное кресло. — Завтра нужно сказать копам.***
Ему снился бесконечный коридор с огромными металлическими дверьми, со стенами, обшитыми человеческой кожей, с лицами за решётками, со свисающими с потолка окровавленными стульями и партами. Он чувствовал колючий холод внутри себя, как если бы чёрная дыра пожирала его сердце. Тяжёлая дверь открывается со скрипом, в комнате бесконечный и плотный, точно туман, мрак, такой, что не понятно, где границы потолка и пола, где стены, и только электрический стул освещён каким-то отвратительным зловещим светом. Ноги ведут его к стулу против воли, как бы он не сопротивлялся этому. Тело отказывается слушать своего хозяина, оно садится на стул и руки позволяют зафиксировать себя стальными оковами, и Салли слышит, как кто–то отчаянно стучится в дверь снаружи. И чувствует горячие слёзы под маской, или же это вода от губки на голове… Запахи смешиваются в вихрь гниения, сырости и смерти. Он слышит, как грубо и уверенно кто-то дёргает рубильник.***
Салли просыпается с нечеловеческим криком, пронзительным, отчаянным, он вскакивает и забивается под письменный стол. Сердце бьётся невозможно часто, быстро, рвано, в глотке, в ушах, в голове, пульсирует в мозгу и в воздухе комнаты. Вокруг отвратительно тихо, стены безмолвны, это давит и размазывает Сала. Потому что отец не разбудил его, не вытащил из кошмара, потому что выпил снотворное и бутылку джина. Сал смотрит на потолок, с потолка за ним наблюдают тысячи знакомых светлых глаз, спутавшихся в густой копне русых волос. Нет, глаз бесконечное количество, и вот сейчас все они окажутся мордой огромного чёрного паука… — Мам? — шепчет Салли, прячет лицо в коленках. Ему жутко, это абсурд, он чокнулся! Один глаз, самый большой, медленно тянется к полу на толстой волосатой ложноножке, приближается к Салу, не моргает. Фишеру должно быть страшно, он должен потерять рассудок от этого, но он уверен, что всё будет… Что он проснётся. Что это кошмар в кошмаре. Глаз останавливается в сантиметрах от лица Сала, прячется за веками и утыкается мальчишке в лоб. — Мам, если это ты, прости меня, — шепчет Салли, беззвучно захлёбываясь в слезах. — Мне жаль, ты нужна мне, ты нужна папе. Всё пошло по пизде, мам. Прости меня. Глаз чуть отдаляется и протягивает к Салу свою конечность, гладит его по изуродованной щеке, касается его руки ласково, тянет на себя, требуя раскрыть ладонь. Существо вкладывает в руку Сала его стеклянный глаз и моргнув, стремительным вихрем всасывается в него, прихватывая за собой бесконечность с потолка. «Я присмотрю за тобой, Салли».