Лисичка и Граф

Олаф лежал на плюшевой перине в палатке Кит, уставившись в потолок. Кит свернулась рядом с ним калачиком, уткнувшись лицом в изгиб его плеча и лениво положив руку ему на грудь. Рука, на которой она лежала, была обернута вокруг ее талии, а длинными пальцами другой руки Олаф осторожно провел по ее густым волосам цвета красного дерева. Он и не подозревал, что все еще способен на такую нежность, но ей каким-то образом удалось вывести его из отчаяния и мрака. Она заставила его захотеть быть лучшим человеком. Он просто не знал, как быть. Олаф почувствовал, что Кит зашевелилась, и опустил взгляд, встречая ее серые глаза. Он не знал, как она могла выглядеть одновременно и довольной, и печальной, но у нее это вышло. Возможно, потому, что они оба знали, что это станет их последней любовной встречей, и это само по себе было горько. — Олаф? — Хмм? — Давай убежим. — Ладно, лисичка, — пошутил он. — Куда ты хочешь сбежать? — Мммм, давай вернемся в Испанию. Он ответил не сразу. Его внимание привлекла небольшая кожаная записная книжка на маленьком столике рядом с кроватью. Это был дневник, на верхней части которой стояла дата — канун Нового года, несколько лет назад. Олаф прочел вслух свои собственные слова, записанные Кит: — Эти слова ты должен помнить всегда… — Тебе я сдаюсь, мое сердце, — мягко закончила Кит. Олаф не был уверен, сколько осталось от его сердца, но в тот момент он знал, что его было достаточно, чтобы оно могло вновь разбиться. Кит протянула руку и прижала ладонь к его щеке. — Для человека, столь одержимого местью и злодеяниями, ты выглядишь очень печальным, О. Он взял ее пальцами за маленький подбородок и наклонил к себе, нежно целуя в губы. — Это он? — тихо спросила Кит. — Кто? — Наш последний поцелуй? — Нет, лисичка. Что бы ни произошло, я найду способ вернуться к тебе за еще одним поцелуем, даже если это будет последним, что я сделаю, — пообещал он ей. — Ловлю тебя на слове, — пробормотала Кит. Она удовлетворенно вздохнула и вновь заснула. Он хотел бы, чтобы жизнь была намного проще, чтобы у них было это сказочное «долго и счастливо». Когда-то они были так близки к этому. Но жизнь несправедлива, а ему не суждено быть счастливым. Все хорошее, чистое и счастливое превращалось в пепел и гниль, когда он был рядом слишком долго. Он стал таким же ядовитым и смертоносным, как дротики, убившие его родителей. Вот почему он должен был уйти. Он не хотел, чтобы его порочная душа коснулась Кит. Она этого не заслуживала. Она существовала в дивном сне, в который ему путь закрыт. Олаф услышал движение снаружи и затих, прислушиваясь. По его подсчетам рассвет еще не наступил, но до него осталось недолго. Он сразу узнал голоса братьев Кит. — Аргх, что он здесь делает? — глубокий голос принадлежал зануде Лемони. Они стояли возле палатки Кит, и это означало, что они определенно заметили его автомобиль. — Не то, чтобы это наше дело, верно? Но из того, что Олаф мне поведал, он пришел попрощаться, — ответил Жак. — Откуда ты знаешь? Погоди. Ты знал, что он будет здесь? — Я не знал, когда, но да, Кит сказала мне, что рано или поздно он придет. — Ты же только что говорил, что он сказал тебе это, — произнес Лемони. — Совершенно верно. Они оба мне это сказали. — Зачем ты вообще с ним разговариваешь? — Потому что когда-то мы были друзьями, Лем. Все мы, — напомнил Жак брату. — Когда-то… И вообще, почему Кит ничего мне не сказала? — Потому что она знала, что ты начнешь ее осуждать и давать советы, которые она не хочет слышать. Между братьями воцарилось короткое молчание, прежде чем Жак снова заговорил: — Лем, не надо. Я знаю этот взгляд. Не врывайся туда и не устраивай сцену. Кроме того, тебе может не понравиться то, что ты увидишь… — Что ты хочешь этим сказать? — Я просто говорю, что они многое пережили вместе. Меня не удивит, если между ними вновь зажжется это пламя… Как в старые добрые времена. Олаф невольно ухмыльнулся. Он был прав, пламя зажглось. — Жак. Это наша сестра. — Я прекрасно об этом осведомлен. Но скажи мне честно, если бы у тебя был шанс поговорить с Беатрис и расставить все точки над «i», ты бы им воспользовался? — Лемони молчал. — Ты и сам знаешь, что да. Так что не разрушай это, ради нее. Позволь ей принимать свои собственный решения. — Она придет на вечеринку сегодня вечером? — спросил Лемони. — Нет, — ответил старший из Сникетов. — Она собирается отправиться в отель, чтобы продолжить каталогизировать наши исследования вместе с Денуменом. Олаф почувствовал краткую вспышку ревности, а затем услышал вздох Лемони и его последующие слова: — Хорошо. Неразумно всем нам находиться в одном и том же месте одновременно. «А ты все тот же параноик, — подумал Олаф». — Я лишь надеюсь, что это будет последней главой в печальной истории взаимоотношений нашей сестры с этим злодеем. — Помни, он не всегда был злодеем. — Не начинай его еще и защищать, — отрезал Лемони. — Я его не защищаю! Я потворствую его поступкам не больше, чем ты, братишка. Но когда-то мы все были друзьями, — повторил Жак. — Хорошими друзьями. Я просто не считаю правильным притворяться, что части нашего прошлого не существует. — Подумать только, а ведь наша сестра чуть не вышла за него замуж… Жак вздохнул, и Олаф представил, как он качает головой. Олаф ухмыльнулся, услышав, как они садятся в свои автомобили. Звук ревущих двигателей эхом раздался по тихой пустыне. Его больше не волновали братья Кит, но Жак всегда был весьма доброжелательным человеком, даже с ним. Лемони тоже был таким, когда они учились вместе в школе, но с тех пор, как он вступил в ряды волонтеров, он стал напыщенным и всегда всех осуждал. Олаф перевел взгляд с потолка на мирно спящую фигуру Кит. Слова Лемони не только разозлили его, они также укрепили его решимость уйти, прежде чем она проснется. Кит заслуживала лучшей жизни, чем ту, что он мог ей предложить. Особенно после того, что он собирался совершить. Он знал, что она попытается сказать ему, что он не должен этого делать, что месть не излечит боль и не изменит прошлое. Что он не должен следовать своему плану. Но он сделает это. Жажда мести горела в его груди так ярко, что он решил, что она может погубить его. Поэтому ему придется ее отпустить. Для ее же собственного блага… Прошел час. Ему хотелось побыть с ней как можно дольше. Но солнце слишком быстро взошло над горами, просачиваясь сквозь щели палатки. Олаф медленно вытащил руку из-под ее головы, стараясь не побеспокоить ее. Сначала он подумал о том, чтобы просто уйти, но тут же представил боль на ее лице, когда Кит проснется и обнаружит, что он ушел. Олаф написал короткую записку и положил ее под лилии, которые он ей принес. Он убрал волосы с лица Кит и нежно поцеловал ее в лоб. Олаф замер, вспомнив свое обещание поцеловать ее еще раз и прошептал: — Этот раз не в счет. А затем тихо покинул палатку. Заведя машину и отъехав от карнавала, Олаф пробормотал так тихо, что его едва было слышно: — Я всегда буду любить тебя, лисичка. Кит проснулась спустя несколько часов и почувствовала его отсутствие еще до того, как поняла, что он ушел. На столе, под лилиями, которые он принес ей и которые подвяли из-за того, что остались без воды, лежала записка, написанная наспех знакомым плотным почерком: Если бы я должен был выбрать лучший день моей жизни, самый необыкновенный час, то моя самая безумная мечта воплотилась бы в жизнь — моей бы стала ты. P.S. Ты собиралась начать главу двенадцать. Кит прочла записку и молча кивнула, желая, чтобы ее сердце смогло его отпустить. Она подняла книгу с пола, открыла ее на двенадцатой главе и положила записку внутрь, прежде чем снова закрыть книгу. Она захлопнулась, и делу конец, в отличии от их еще не окончившейся истории любви. Это была единственная книга, которую она никогда не сможет закончить. Кит частенько возвращалась к ней, намереваясь перечитать ее, но она так и не смогла заставить себя прочесть дальше двенадцатой главы.