Лисичка и Граф

Труппа Олафа выбралась из подводной лодки и тут же бросилась к ожидающей их машине. Олаф остановился на полпути, заметив женщину, прислонившуюся к такси неподалеку от его машины. Она была поразительно похожа… нет, это не может быть она — эта женщина была беременна. Но это была она. Его внутренности завязались тугим узлом, и он вышел из машины, направившись к ней. Он и представить себе не мог, что увидит ее после той ночи на карнавале. Он был рад видеть, что ее волосы были яркого медово-золотистого цвета, какими он их и запомнил. Когда Кит заметила его, то сразу же зашевелилась, намереваясь сесть в такси, чтобы избежать конфронтации. Конфронтация — это слово, которое в конкретной ситуации означает «избежать неудобного разговора с человеком, которого она когда-то любила и который покинул ее, продолжив жить преступной и злодейской жизнью». Олаф успел протянуть руку и опустить ее на ее предплечье, не грубо и не крепко, но достаточно, чтобы остановить ее. Или, может быть, ее остановило одного лишь его прикосновение. Тем временем Эсме прислонилась к пассажирской двери автомобиля, скрестив руки на груди и злобно сузив глаза. — Куда это ты так торопишься? — спросил он Кит. — Что ж, я не должна говорить тебе этого, но это не секрет, — у нее был такой усталый голос. — Штаб-квартира, карнавал… оба сгорели. Осталось лишь одно место… — Денумен — это слово оставило кислый привкус во рту. Молчание Кит подтвердило подозрения Олафа, но она была права. Волонтерам больше некуда идти. Олаф или один из его злобных сообщников сожгли все штаб-квартиры. Он вдруг не мог вспомнить, почему это было так для него важно. Не из-за родителей, он удовлетворил свою жажду мести, спалив особняк Бодлеров. Олаф пока не добрался до их состояния и не знал, заполучит ли он его, но даже это не было достаточно хорошей причиной. Нет, остальные пожары были не из мести, хотя Олаф и твердил себе обратное. Но на самом деле, что побуждает его устраивать поджог за поджогом, как не тот факт, что это стало его второй натурой? Чертова сахарница Эсме, прорычал голос в глубине его сознания… — И как мы до такого докатились? — спросила Кит уныло. — Тебе лучше знать… ты была там. — Олаф… — Нет, Кит! Не разговаривай со мной таким снисходительным тоном. Ты ведь знала, да? Бьюсь об заклад, что знала. В конце концов, она была твоей лучшей подругой. — Как ты можешь спрашивать меня о таком? Да как ты смеешь! Олаф вздохнул и потер свой лоб так сильно, что он покраснел. Он не хотел опять начинать этот разговор. Они начинали его так много раз, что он сбился со счета. Олаф знал, что Кит передала Беатрис дротики, но он также знал, что она должна была стрелять в них… он содрогнулся при одной лишь мысли о этих людях. По сравнению с ними его преступления — детский сад. Олаф знал, что Кит не имеет никакого отношения к убийству его родителей. Он не знал, почему обвинил ее в этом. Возможно, это был просто еще один способ оттолкнуть ее. — Я не хочу делать этого с тобой. — Тогда не надо, — выплюнула она и снова повернулась, собираясь его покинуть. — Подожди… — не смог промолчать Олаф, и Кит остановилась. Ей хотелось просто уйти и никогда больше о нем не вспоминать. Она не хотела этого признавать, но часть ее всегда будет принадлежать ему. — Ты знаешь, почему я это сделал, — сказал он с ноткой мольбы в голосе. — Но ты создал еще троих сирот. И что же это решило? — Беатрис должна была заплатить за содеянное. — И она заплатила. Своей жизнью. Но то, через что ты заставил пройти этих детей, это… непростительно, — тихо закончила Кит, инстинктивно положив руку на свой округлый живот. Этот жест не остался незамеченным. Олаф все еще не мог поверить в то, что она беременна. Он тут же начал вспоминать, что было до бала-маскарада и пожара в особняке Бодлеров. Что было до того, как он попытался столкнуть Беатрис с обрыва. Ночь на карнавале Калигари. Сколько времени прошло с той ночи? Восемь месяцев? Девять? Он не мог вспомнить наверняка, но скорее всего он ошибается и прошло гораздо больше времени. Казалось, он преследовал сирот Бодлер вот уже целую вечность. «Неужели не прошло и года? — подумал он». Олаф изо всех сил пытался вспомнить, как давно они провели ночь в выцветшей палатке гадалки. Давным-давно, еще до убийства его родителей и вскоре после того, как он попросил ее выйти за него замуж, они думали о ребенке. Все считали, что Кит хотела детей, а Олаф — нет, хотя на самом деле все было с точностью да наоборот. Олаф частенько предлагал ей создать семью, но Кит не была в восторге от этой идеи. Она всегда говорила, что не хочет, чтобы ее детей воспитывали таким же образом, как некогда воспитывали ее и ее братьев. Он говорил, что их детям не обязательно быть членами В.П.Д., но разве это возможно — возразила она. С самого рождения им было суждено вступить в эту организацию — это была единственная жизнь, которую они когда-либо знали. Он слышал, что Кит видится с этим бесхребетным Дьюи Денуменом, но отказывался верить, что кто-то настолько жалкий и робкий смог завоевать любовь Кит Сникет. Она была смелой, энергичной и неукротимой. Внезапно у него возникло желание, чтобы это оказался его ребенок, что было нелепо, ведь он давно возненавидел детей. Размышления о детях заставляли его думать о жизни, которую у него украли. Размышления о детях заставляли его думать о сиротах Бодлер, а размышления о них заставляли его припомнить его с Кит разговор. Кит выглядела так, словно хотела что-то сказать, но он опередил ее. — Я просто пытался вернуть то, что по праву принадлежит мне, — прорычал Олаф. — Только не говори мне, что они стали такими богатыми благодаря стараниям Бертрана. Мы оба знаем, что они никогда бы не разбогатели, если бы Беатрис не… — Значит, ты наказал невинных детей за ошибки родителей? Ошибки, о которых дети даже и не подозревали? — Эй, босс! — крикнул один из его приспешников. Олаф протянул руку в направлении голоса, дав безмолвную команду ждать. Он даже не удосужился обернуться и посмотреть, кто из его лакеев позвал его. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? Ты бы предпочла, чтобы я уничтожил память об их матери, сказав им, что она убийца? Я жесток, Кит, но я не монстр. — Конечно, нет! В любом случае, им не нужно было бы ничего рассказывать, если бы ты не… Олаф зарычал в отчаянии: — А мы все ходим и ходим по кругу, — сказал он с отвращением, описав пальцем в воздухе круг. Кит покачала головой, сдаваясь. Она знала его слишком хорошо, чтобы понять, что он никогда не признает свою неправоту. «Зачем она вообще тратит на меня свое время? — задумался Олаф, опустив взгляд. — Мы разлучены навсегда. А если и нет, то теперь, когда я убил ее брата, она точно больше не захочет меня видеть… Она вообще знает об этом? Она выглядит такой грустной. Должно быть, знает. Если и есть что-то, чего я бы не хотел…» Олаф вздохнул и опустил плечи: — Правда в том, что я устал, Кит. Я устал от всего этого. Планы, приспешники, пожары. — И Эсме? — Все вместе. — Тогда брось все это. Олаф нахмурил свою единственную, длинную бровь, и скривил губы. — Так что же тебя останавливает? — упорствовала Кит. — Я не знаю, как, — признался он. Кит сделала небольшую паузу, но ее последующие слова вырвались у нее прежде, чем она успела их осмыслить. — Я помогу тебе. Ты же знаешь, что помогу. Олаф поднял голову, но не смог посмотреть ей в глаза. Он знал, что Кит всегда старалась видеть в людях только хорошее, но в нем не осталось ничего, одна лишь тьма. Он был чистым злом и не заботился ни о чем и ни о ком… ну, почти ни о ком. Он не мог перестать любить ее. Он знал — он пробовал. — Почему? — спросил Олаф. — Почему ты не хочешь убить меня после того, что я сделал с твоей семьей? — Потому что это ничего не решит, О. Олаф пнул кусок деревяшки, лишь бы только не смотреть на нее. — Олаф! — крикнула Эсме. Она произнесла его имя как «О-лафф». Он съежился. — Буду через минуту! — рявкнул он. — Просто сядь в эту чертову машину! Кит перенесла свой вес с одной ноги на другую. — Я злюсь на тебя, и я могла бы отомстить тебе за Жака, — продолжила она. — Но куда это меня приведет? Мой брат все еще будет мертв, а я потеряю еще одного дорогого мне человека. И по правде говоря, я тоже устала от всего этого. Я не могу забыть, что ты сделал… и есть некоторые поступки, которые я вряд ли смогу тебе простить. Но ты все еще где-то здесь. Я верю в это. И мы должны с чего-то начать. — Кит Сникет, ты не перестаешь меня удивлять… — мягко заявил Олаф, делая шаг к ней навстречу. В тот момент, когда его нога оторвалась от земли, со стороны автомобиля раздался голос Эсме: — ДОРОГОЙ! Нам нужно уехать отсюда… НЕМЕДЛЕННО. — Ты можешь уйти со мной, — взмолилась Кит, положив руку на живот. — Ты нужен нам… — Нам? — переспросил Олаф. — Ты имеешь в виду волонтеров? Прости, Кит. Я не командный игрок. — Тогда как насчет меня одной? — упорствовала Кит. — Столько всего произошло и… я должна тебе кое-что сказать. Олаф повернулся к машине, в которой ждала его труппа. Он чувствовал нарастающий внутри него конфликт. Как сильно ему хотелось отвернуться от всего этого и никогда не оглядываться назад. Но это была детская мечта. Он сделал выбор, имеющий долгосрочные последствия. Кит все еще пыталась вразумить его. Вразумить — это слово, которое в конкретном случае означает «убедить его оставить свою злодейскую жизнь.» Кит поняла, что не смогла убедить его. Она заметила, что Эсме не ждала в машине, как ей было велено, а стояла у автомобиля, нетерпеливо постукивая ногой. — Это все она, — заявила Кит. — Она отравляет тебя. Как и раньше. Она отравила твою душу и развратила твое сердце. Ты не всегда была таким холодным. Все еще не сводя взгляд со своего автомобиля, Олаф краем глаза заметил, как Эсме взмахнула руками, будто бы спрашивая: «И чего это ты так долго». — Прости, Кит, — тихо проговорил он, делая шаг в сторону своей машины. — Я зашел слишком далеко. Он услышал ее сокрушенный вздох и обернулся, чтобы посмотреть на Кит, но она уже зашагала к такси своего брата.