Глава 19
24 октября 2019 г. в 16:55
Кислород резко поступил в лёгкие при рефлекторном глубоком вдохе, и меня выгнуло в области поясницы. Первые две секунды перед глазами мелькали разноцветные, будто сны, картинки, заставляющие зрачки метаться от расплывчатого лица Доёна к медицинской аппаратуре, к которой я буквально минут десять назад была подключена. Голова заболела, будто сотни маленьких иголочек впились под кожу, шевеля волосы и оставляя после себя крохотные саднящие царапины. Я сделала второй вдох, а потом тело решило действовать по-своему: руки резко оттолкнули Доёна, пальцы которого находились на моём животе, а ноги дёрнулись в противоположную от него сторону. Двигаться было не больно — видимо, во время комы мои мышцы разминали, чтобы при пробуждении я не валялась, будто у меня отказало тело. Или Доён и его команда просто хотели создать видимость заботы о девушке, которую пустили на убой?
Я упала с койки, достаточно сильно ударяясь головой о пол. Перед глазами заиграли разноцветные мушки, что-то липкое текло по виску. Я чуть приподнялась на локте, дрожа и пытаясь сконцентрировать внимание на парне, который наблюдал за мной, будто за подопытной зверушкой. В принципе, я действительно сейчас была его подопытной. Так забавно: раньше дружили, трудились на благо страны, а теперь этот парень проводил надо мной и моим подсознанием опыты. Врагу не пожелаешь всего этого.
— Ты так до конца и не думала, что я и есть Джонни, хотя, поверь, мы наблюдали различные импульсы, которые исходят из твоего мозга. Сонограф, конечно, такого нам не показывал, но фиксатор знатно поработал, — тон голоса Ким Доёна был спокойным, неспешным, будто он говорил с неразумным ребёнком, который только и мог, что смотреть большими глазами на мудрого взрослого. Мудрым взрослым мой друг не выглядел абсолютно. Он был безумцем наравне со всей шайкой, которая толкнула меня в эксперимент. — А вообще, было интересно. И крыс в своём коллективе вычислили, и в дела другой гильдии вмешались.
Губы не слушались — подрагивали, а рука пыталась нащупать на полу хоть что-то, чем можно было обороняться. Ничего путного не было — я не падала ни на какие столики, чтобы рядом на полу валялись предметы. Единственное, что я схватила, сжимая в кулаке и молясь, чтобы Доён ничего не заметил, это игла, вылетевшая из-за столкновения капельницы и пола. Постоять с её помощью за себя я вполне могла.
— Можешь ничего не говорить, милая, — ласково сказал учёный, вставая с койки, — я сам тебе обо всём поведаю.
Мягкими шагами он приблизился ко мне, смотря с улыбкой настолько ласково, что от этого поджимались губы. Я не знала его искренних намерений по отношению ко мне, а значит, он мог выкинуть любой финт конём — ударить, попытаться убить вновь. В его руке находился тот самый шприц с непонятным веществом, и я сглотнула. Когда он успел взять предмет?..
— Я думаю, тебе будет интересно узнать всё, что произошло за то время, пока ты тут валялась и доставляла мне во сне неимоверное удовольствие, — от столь похабного тона моё лицо скривилось, щёки покраснели. Но Донён был прав. Удовольствие действительно было во сне. — Ты никогда не замечала, но в еду мы тебе добавляли специальное вещество, которое не давало тебе спать. Оно экспериментальное, ещё не прошедшее должную проверку у врачей, но наши люди просто очень быстрые, вот и получилось, что жертвой была выбрана ты — вечно сующая свой нос не в свои дела и пытающаяся быть с директорами на короткой ноге. Последней каплей, когда я всё же вдарил тебе буквально убийственную дозу экспериментального препарата, было оформление попечения над Хан Джисоном. Влезла не в своё дело — его родители были политическими преступниками, а ты позволила их выродку находиться с собой в одной квартире, делить с ним еду и притворяться, что он нормальный член общества.
Дыхание спёрло. Политические преступники? Но их же буквально ни за что отправили на опыты, будто вшивых собак, которые не достойны быть любимыми и приласканными. Сердце защемило. Нет, родители Джисона, такого милого и грустного мальчика, не могут быть политическими преступниками.
— Дети не особо сильно отличаются от своих родителей, тебе ли этого не знать, — Ким склонил голову набок. — Твоя мама швея, папа работает на правительственном радио, а тебя в такой творческой семье потянуло копаться в подсознании людей. Но твоя мечтательность дала о себе знать во снах, и мы этим воспользовались, Ли Джэ Хё. Ничего личного.
— Ничего личного, Ким Донён?! — я не поняла, в какой момент мой голос всё же прорезался. Да, я была задета, что парень так пренебрежительно отозвался о моей семье, но вместе с этим во мне кипела злость. — Ты… ты издеваешься? Если ты был Джонни, то зачем всё делал так, чтобы… чтобы я влюбилась в тебя? Это отвратительно!
— Ты сама сказала, что влюбилась в меня, я ничего не говорил, — хохотнул парень. — Бедная маленькая птичка. Так вот, я хотел рассказать о предателях гильдий. Вон Юкхей из гильдии врачей задержан под стражу, будет суд, но его явно оправдают, все врачи друг за друга горой стоят. А вот Хван Хёнджина ждёт смертная казнь за предательство гильдии.
Моё сердце ухнуло куда-то в пятки. Глаза заметались по помещению, а пальцы лишь сильнее сжали иглу, чувствуя, что мне всё равно придётся напасть. Придётся, чтобы он чувствовал ту боль, которую чувствовала долгое время я. Хотелось кричать, чтобы он умер и больше не причинял мне проблем, но сердце сжимало — всё же бывший, но лучший друг, благодаря которому мне удалось пробиться в гильдию учёных. Если я его убью, меня будет мучить совесть. Но если он меня убьёт, он почувствует сожаление? Не уверена. Пошёл он к чёрту.
Я кинулась вперёд, преодолевая ноющую боль в мышцах, уже готова была всадить иглу если не в его шею, то в руку, но парень оказался быстрее. Резким движением он откинул мою ладонь, и я осталась безоружной, сидящей на полу. Из глаз текли слёзы от боли, мучившей изнутри, и я хотела кричать. Крик исходил из глубин моего естества, заставляя скрючиться и прижать треморные руки, покрытые собственными каплями крови, к груди. Меня дёргало, а Доён равнодушно смотрел на мои судороги, после которых я начала плакать с двойной силой, раскрывая рот и хрипя.
— Так смешно, что ты плачешь из-за Хёнджина, в то время как именно я вынес ему этот приговор, подговорив судей. Думала, всё будет так легко? А вот и нет, Джэ Хё, всё только начинается.
Шприц он всё же от себя отложил и вместо этого, встав, резко дёрнул меня на себя, ставя на ноги. Голова закружилась, затошнило, но мне удалось сделать первый несмелый шаг. Парень перекинул руку через свою шею, приобнял за талию, а потом попытался вывести из палаты. И я шла. Чувствуя себя весьма паршиво, с головной болью, которая резко ударяла по черепной коробке, я делала шаги, заново чувствуя свои ноги. Шаг за шагом мы приближались к двери, и вот мы уже вышли в коридор.
За обыденным больничным шумом не было слышно своих собственных мыслей, которые роились в голове. Одновременно хотелось и оттолкнуть Доёна, и прижаться, потому что я знала — слабость, сковывавшая тело, не позволила бы мне идти самостоятельно. Я чувствовала себя бабочкой с надорванным крылом, которая всё пыталась дёргаться, лететь, но попадала всё равно на землю, беззащитная и умирающая. Я не умирала, конечно же, в отличие от бабочки, но чувствовала себя опустошённой внутри, выпитой до дна.
— Так как у меня рука не поднялась тебя убить, да и кадр ты ценный — всё же, живой человек, прошедший через все типы снов, нам придётся и тебя вербовать тоже. Будешь работать на правительство под моим руководством, обычные рядовые учёные такими привилегиями не обладают. Не советую тебе отказываться, так как в случае отказа ты будешь отправлена в Японию. А в ней, как ты знаешь, на данный момент проводят активное уничтожение мигрантов.
Меня вели по коридору, который был скрыт от глаз большинства. Здесь было тихо, темно, я чувствовала, как сильнее сжимались руки Доёна на моей талии. Вскоре мы вышли к небольшой лестнице, ведущей наверх. Ступени были скользкими, каменными, я чувствовала своими ногами мелкие камешки, которые впивались в чувствительную кожу.
— Так что ты выбираешь, Джэ Хё? Миграция в Японию или…
— Или, — твёрдо произнесла, глотая про себя слёзы.
Конечно же, я слабый человек. Между собственной смертью и мальчиками, которых я буквально содержала, я выбрала своих мальчуганов. В большом городе они долго не проживут, а мои родители явно не возьмут под своё крыло Джисона, особенно с лёгкой руки Доёна, который наплетёт бог ведает что.
Как только мы вошли в крохотное помещение, похожее на сестринскую комнату, только спрятанную абсолютно от всех, меня усадили на стул. Прямо передо мной был стол, за которым, на противоположной стороне, сидели Мун Тэиль и неизвестный мне человек, которого, как потом оказалось, звали Бан Чаном. Рядом с ними сел и Доён, ободряюще мне улыбаясь, будто не он мне только что угрожал буквально депортацией в другую страну. Может, и его так принудили работать на правительство, а сейчас он просто отрывался?
Тэиль протянул мне, достав из упаковки, антисептическую салфетку, показывая пальцем, что надо вытереть висок. Он саднил и немного тянул, но, в общем-то, не причинял дискомфорта. Взяв из протянутых рук салфетку, я приложила её к голове, стирая подсохшую кровь с лица. Сейчас бы оказаться в другое время в другом месте, но не сидеть так, будто меня привели на допрос.
— Мы выполним любые твои желания, если ты подпишешь контракт, — сказал Тэиль, заискивающе улыбаясь. Мне стало противно, будто мужчина меня как-то предал, как-то принудил пойти на соглашение. Нет, он, конечно же, не был ни в чём виноват, но всё равно хотелось морщиться.
— Ты хотела преподавать в университете, как я помню, — я знала этот тон Доёна — даже когда со мной говорил Джонни, он был мне знаком. Именно таким нежным тоном парень пытался меня умаслить, чтобы я сделала что-то лично для него. Я взглянула на него затравленно, будто мне хотелось сжаться, и отвела взгляд. — Мы можем тебе предоставить отличный диплом, обучим быстро, и ты будешь работать в лучшем университете столицы как специалист по снам.
На меня открыто давили. И я сломалась. Да, всё было так просто. Всё было так: с улыбкой, с моей подписью, с кольцом, которое достал до сих пор неизвестный мне человек. Перстень-печатка с чёрным камнем смотрелся немного грубо на моей руке, но он был отличительным — это значит, что ты человек надёжный, человек, работающий на правительство. В своих кругах тебя узнают.
Я ломалась внутренне за несколько дней слишком много раз. Первый пришёлся на момент, когда меня посетили Феликс и Джисон. Я плакала, обнимая их, с особой нежностью прижимая к себе младшего брата. Соскучилась? Да. С Ханом было сложнее — я достаточно настороженно к нему относилась, но в его глазах не искрились звёздочки при взгляде на меня. Он не был в меня влюблён, можно вздохнуть спокойно.
Второй раз я сломалась в тот момент, когда меня, уже выздоровевшую, повели на казнь Хван Хёнджина. Мне удалось поговорить с ним, когда он, одетый в рубашку для смертников и с запястьями, скованными наручниками, стоял в коридоре, ожидая своей очереди. Моё сердце сжалось; я бы никогда не подумала, что во сне, если ты скажешь что-то не то, тебя могут заключить под стражу, а потом отправить на смертную казнь за мнимое предательство гильдии.
Последними словами этого славного парня, лицо которого стремительно скрывали за чёрным мешком, были «Береги себя, Ли Джэ Хё, ты не представляешь, во что ввязалась». Я снова плакала, пыталась скрыть слёзы, но не получалось, и когда тело Хёнджина, уносили, я еле смогла выйти вон из здания, в котором людей лишали жизни.
Это время покрылось самыми тёмными красками, какими только можно. С завтрашнего дня я приступала к работе в качестве профессора Ли, специалиста в области снов. Сегодня я позволила себе напиться вином, которое купила в ближайшем магазине, и заснуть потом только под бочком Феликса, плача и моля всех, чтобы ад, из которого я даже не выходила со времён комы, наконец-то закончился.