Карнавальная ночь

Альбер облизнул пересохшие губы, силясь усмирить дрожь непослушных пальцев. На бумаге расцвело кружево новых клякс. Ещё несколько минут усилий, и юноша в раздражении отбросил перо. Нет, как Франц находит успокоение в этой писанине? Дневники, заметки… Но ведь он, Альбер, не может доверить свою тайну ни под каким видом! Даже клочку бумаги. — Ты идёшь на вечер к графу Ротшильду? Франц стоял за приоткрытой дверью, одетый с иголочки. В глазах — непроницаемая тишь. Если ему что и было известно, то он умело это скрывал. Любезный, с мягкой улыбкой. Отчего-то в эту показную наивную лояльность не верилось. Хотелось поверить, но нет. Стоило Морсеру встать навстречу другу, как его тут же пробила нервическая дрожь. Спокойно, спокойно. Вдох-выдох. Франц прошёл вглубь комнаты, не взглянув на вновь откинувшегося в кресле друга. Альберу показалось, что он злится. — Я — да. А ты, как я вижу, нет? Мы ведь обещались ему ехать оба, помнишь? — У меня нет настроения, — д’Эпине смотрел в окно, делая большие паузы между словами, — Граф, кажется, тоже приглашён? — Думаю, да, но точно не знаю, — взгляд друга молнией пронзил Альбера. Нет, эта ложь была глупой! Они столько общаются с графом, что… — Он что-то такое говорил мне, но я точно не помню. — Что-то мне подсказывает, что на таком празднестве он точно будет. — Мне кажется, или это вызывает у тебя раздражение? — Не это, а сам граф вызывает у меня раздражение, — Франц обронил дозу недовольства настолько тихо, что занятый своими мыслями Морсер, наверняка, не расслышал, — Послушай, друг мой, если я попрошу тебя не ехать на этот вечер, то ты прислушаешься ко мне? — Что за вздор, — безмятежная улыбка тронула красивые губы молодого виконта, — Это самое модное место сезона. Я не могу, Франц. — Ты знаешь, ЧТО обычно происходит на такого рода… мероприятиях? Альбера бросило в жар. Конечно, он знал. Ему долго и в самых жарких красках расписывал всю развратную прелесть подобных вечеров маркиз Николя Ванцетти, вечный завсегдатай всех богемных ужинов, плавно перетекающих в завтрак. Ещё маркиз, кокетливо хихикнув (что показалось виконту особенно мерзким), признался своему юному собеседнику, что если Альберу удастся разделить ложе с самым популярным человеком карнавала, то это сделает его персоной первого порядка. Самому Ванцетти, по его словам, это не удалось. А вот у харизматичного юного Морсера, мол, есть все шансы. — Нет, Франц, опять твои пуританские замашки! Это все после встречи с Папой? — Альбер сделал свой смех настолько естественным, насколько мог. Но с каждым вдохом внутри все закипало и переворачивалось, отдаваясь спазмами даже в кончиках пальцев. — Я не шучу, — действительно, барон был серьёзен, как никогда прежде, — Там будет столько всяких соблазнов… — Вот и хорошо, — удовлетворенно и уверенно хлопнув в ладоши, Морсер встал, удивляясь, откуда только взялась эта бравада в крови, — Может, я найду утешение после своих любовных неудач? Прости, если ты не едешь, то мне нужно собраться. — Ротшильд прислал тебе алую мантию? — Да. С ней-то что не так? — Разве ты не понимаешь, что произойдёт после того, как все накинут этот бархатный символ порока на обнаженное тело, облачаться в маски и… — Бога ради! — Альбер почувствовал, что закипает, но не от злости, а вожделения, из-за чего голос стал походить как раз на подрагивающий в ярости, — Ты придумываешь всякие небылицы! Зачем надевать его на голое тело, если у нас есть костюмы? Прекращай, милый друг, я должен идти. — Желаю хорошо повеселиться! — Благодарю! *** Подходя к особняку графа Ротшильда, одного из богатейших людей в мире, Альбер думал совсем о другом богатом графе. Он сжимал в руке свёрток с маской и плащом, которые ему предстояло надеть в нужный момент, и предавался сладострастными мечтам. Он был так возбуждён, что даже сам ужин показался ему не таким скучным, как обычно. Подобный лихорадочный блеск виконт замечал в глазах почти всех присутствующих. Но сколько молодой человек не искал, он не находил привычного острого сияния сумрачных глаз. Как же так? Ведь граф обещался быть? Наконец, пробило полночь и особняк закрыл свои окна и двери, чтобы превратиться в лоно порока. Не знающего что делать Морсера отвели в одну из шикарных спален, где он смог обнажиться и запахнуться в алый плащ. Затем красивый до слащавости слуга завязал ему глаза, на ходу посвящая в суть происходящего: — У нас есть правило, виконт. Вы можете уединиться с одним из приглашённых графа Ротшильда, воспользовавшись правом первенства. Ведь вы у нас впервые. В дальнейшем любое уединение запрещено. На приемах графа все принадлежат всем. Кого вы хотите видеть? — Я могу выбрать любого из приглашённых, и он не будет иметь права отказаться? — Совершенно верно. — Гра... я хочу видеть графа Монте-Кристо. — Слушаюсь. Граф уже во дворце. Ложитесь поудобнее, вам предстоит яркая и незабываемая ночь. — Я надеюсь. — Ждите. Ближе к рассвету вы должны будете выйти в общую залу и поздороваться с хозяином дворца, его сиятельством графом Ротшильдом. Вас туда проведут. Альбер знал, что минуты ожидания могут обернуться вечностью, но, к его удивлению, серебристый, леденящий душу смех разнесся по комнате буквально через минуту после того, как за слугой закрылась дверь. — Вы такой забавный в этой повязке, виконт. — Граф, вы? Я ждал… — Снимите же эту дурацкую ткань. Виконт принялся судорожно выпутываться из алого бархата, но новый взрыв громкого жестокого хохота заставил его покраснеть и осечься. — Не все так сразу, мой дорогой. Я имел ввиду повязку. Медленно, смакуя момент, Альбер стянул шелковую ленту с глаз. Граф с усмешкой на губах стоял у входа, скрестив руки на груди и опираясь о косяк двери полусогнутой обнаженной ногой, длинной и сильной, с красиво очерченным рельефом. Алый плащ был распахнут, являя пораженному виконту шикарное нижнее белье, край крепких, упругих ягодиц и острые ключицы. От открывшейся взору картины можно было сойти с ума. — Меня задержали дела, — продолжая улыбаться, Монте-Кристо вальяжно прошёлся по комнате, чуть прикрывшись полами мантии. Он с усталым интересом рассматривал портьеры, балдахин, картины, и делал вид, будто не замечает бледного, как смерть, виконта, — Эти биржевые спекуляции. Скучное дело, хочу вам сказать. Альбер натянуто улыбался, не зная, что делать. Граф вёл себя так легко и раскованно, словно они повстречались в гостиной и собираются пить чай. Он будто ненароком играл мягкими переливами бархата, скользящими по его обнаженному телу, естественно и непринуждённо демонстрируя все прелести своей фигуры. Альберу же казалось, что каждая его рука весит несколько десятков тонн, и он боялся лишний раз двинуть одеревеневшими членами. — Господа, — вошёл все тот же лакей, неся на подносе два бокала, бутылку шампанского, вазочку с десертом и чудесный пузырёк причудливой формы, с плескавшимся внутри маслом, как безошибочно угадал Морсер по биению своего сердца, — Если вам что-то понадобится, просто дёрните шнурок у изголовья постели. Я к вашим услугам. Монте-Кристо мягко улыбнулся в ответ. Слуга окинул виконта ободряющим взглядом и, поклонившись, вышел. Мужчины остались одни. — Итак, мне уже успели передать, что по праву первой ночи ваш выбор пал на меня, мой дорогой друг, — постель чуть скрипнула под весом аккуратно присевшего черноволосого вельможи, — Это весьма лестно, но создало нам некоторые дополнительные трудности. — Разве я не говорил вам, что приду сюда только ради вас, граф? Чтобы смочь наконец быть с вами наедине столько, сколько мы того захотим, не стесняя себя рамками приличий. — Но и я не обманул твоих ожиданий, верно? Монте-Кристо чуть подался вперёд и с тёплой лёгкостью коснулся губ юноши. Морсер по-прежнему не мог сдвинуться с места, ощущая себя в адском котле. — Не обманул. Мне всегда так неловко обращаться к тебе на «Вы», когда мы одни. — Как пожелаешь, — безучастный взмах рукой, — обращайся ко мне по имени. — И? Граф помедлил, пробуя принесенное шампанское и закусывая сочным плодом земляники. Он с минуту удерживал интригующую паузу, и просто ответил: — Эдмон. — Эдмон? — Да, это мое имя. — Прекрасное. — Полноте, — лениво обнимая мягкими, заалевшими губами плоть новой ягоды, Монте-Кристо откинулся на шелка, — Совершенно обычное. Только прошу тебя, не смей его сокращать. И никому не говори. — Ни за что. Альбер слегка склонился над вольготно раскинувшимся путешественником, смеясь от неожиданного прилива всеобъемлющего счастья. Граф доверился ему, сказал своё имя! Значит, они точно увидятся в Париже, возможно, будут путешествовать вместе… Голова кружилась от восторга. Молодому человеку не терпелось приступить к желанной близости, но загадочная, сумрачная улыбка путешественника отталкивала не хуже клинка, приставленного к шее. И все же виконт осторожно придвинулся ближе, спрашивая разрешения взглядом. Монте-Кристо бесцеремонно откинул с бёдер юноши алую ткань, и Альбер ощутил его взгляд, такой жадный и внимательный, словно лезвие. — Ты очень и очень красив, Морсер. Ложись. Парой быстрых, отточенных взмахов рукой граф обнажил тающего от предвкушения виконта, целуя покорные губы и всматриваясь в черты его лица. — Я… Я похож на мать. — Даже там? — худая кисть нырнула к низу мальчишеского живота. Оба расхохотались. — Она красавица, граф. — Надо думать. — Ох, эти шутки… — Тебе не нравится? — Мне нравится в тебе всё. Ответом юноше послужил бессовестный шёпот: — Ты ещё не был во мне, чтобы судить. Но ты прав: тебе точно понравится. Зрачки потрясённого Альбера развеселили графа, расширившись от этих слов до предела. — Разве же я?.. — Да, ты, мой дорогой. Ведь я — твой выбор, твоё желание. Сегодня я буду тебя вводить в мир настоящего наслаждения. Я буду твоим чичероне. Знаешь, что мы будем сегодня исследовать? — Дай подумать… — Смотри. Бледные и проворные пальцы избавили тело хозяина от бархатного одеяния. Монте-Кристо, пленительно улыбаясь, откинулся назад и потянул Альбера на себя. Затем медленно провёл его ладонями по своим коленям, бёдрам, ягодицам, привставшему естеству, и мускулистому, подтянутому животу, груди. Альбер непроизвольно застонал, когда граф, глядя прямо в глаза, обхватил зубами два дрожащих пальца юноши. — Смотри, сколько всего ты ещё не знаешь. Не пробовал, не ощущал… — А ты пробовал всё? — Многое. Иди ко мне. Альбер лёг сверху, переплетаясь с черноволосым графом телами, губами, волосами. Они целовались, ласкаясь и оглаживая кожу друг друга, оба стройные, красивые, страстные. Виконт ничуть не уступал умудрённому опытом Монте-Кристо в темпераменте. Он интуитивно чувствовал, как и где нужно поцеловать, чтобы вызвать у графа поощрительную улыбку. Так он скоро оказался меж его разведённых ног, делающий то, о чем раньше и помыслить не мог. Случайно взглянув на получающего удовольствие вельможу, Альбер удивился. Полуприкрытые в истоме чёрные глаза смотрели с необъяснимым ликованием на старания юноши, искрясь резкими, злыми вспышками. Каждый раз, когда юноша боролся с приступами тошноты или судорожно заходился в кашле с непривычки, Монте-Кристо улыбался, как казалось, с ноткой лёгкого презрения к такой старательности. Наконец, совершенно расстроившись, виконт бросил свои бессмысленные потуги, стыдясь поднять глаза. — Это… сложно. — А кто обещал, что будет легко, мой дорогой? Всему нужно учиться, преодолевая определённый дискомфорт. — Ты хочешь, чтобы я…? Я… Альберу до слез не хотелось больше доставлять удовольствие таким путём. Он чувствовал себя униженным ребёнком, которого развращает более взрослый возлюбленный, ничуть не заботясь о его желаниях. О том, что юный виконт сам вожделел разделить ложе порока с удивительным иностранцем, и именно по его инициативе они оказались здесь, Морсер как-то забыл. Сильная рука властно надавила на юношеский затылок, заставляя Альбера подчиниться. Он через всю густоту волос ощутил холод, исходивший от длинных, причиняющих боль пальцев, и постарался сопротивляться: — Я не хочу, не могу… Эдмон, нет… Однако, когда губы коснулись мягкой теплоты чужой плоти, виконт со стоном разомкнул их, насладившись тугим скольжением и терпким привкусом. Возможно, Альберу с самого начала понравилось бы, ведь по сути это он, своими губами и языком держал в плену удовольствие и достоинство любовника. При желании, он мог бы свести его с ума, заставить кричать от экстаза, хрипло выкрикивая непотребности. Но граф обращался с ним чересчур грубо, наматывая волосы на пальцы, ни разу не сказав ласкового слова. А уж его презрительное ликование заставляло глубоко задетого юношу молча давиться слезами, стараясь взять как можно глубже. Уставший и измученный Морсер наконец услышал желанный стон, ознаменовавший окончание этой пытки, и принялся с удвоенной силой помогать себе языком. Монте-Кристо коротко вскрикивал, откинувшись назад и совсем забывшись в страсти. Обе его руки насильно ускоряли бег наслаждения, полновластно управляя темпом. Альбер чувствовал, как по щекам бегут слезы, а губы теряют остатки чувствительности. Но, как ни парадоксально, эта боль с унижением постепенно приобрела вкрапления жгучего удовольствия. И любви. Незаметно для себя самого юноша коснулся своего ноющего от напряжения естества и вздрогнул всем телом. В эту же секунду раздалось низкое и протяжное: — Оооо, ну давай же! — и Альберу пришлось активно сглатывать, чтобы не захлебнуться. Стоило ему приподняться, как перед глазами все закружилось. От высохших слез неприятно стянуло кожу лица. Граф со скучающим и усталым видом налил ещё шампанского. Его острые ключицы, волевое лицо и даже на удивление гладкие бёдра соблазнительно блестели от пота. Юноша терпеливо ждал, не зная, как себя повести. Он чувствовал опустошение куда острее, чем обильно излившийся минуту назад вельможа. Альберу хотелось объятий, поцелуев, нежности. Хотелось поцеловать такого красивого, такого богатого и влиятельного любовника. Почувствовать себя нужным и дорогим этому невероятному человеку… — Не хочешь клубники? — Нет. — Шампанского? — Мне холодно. — Так накинь на себя что-нибудь, — столько пренебрежительной скуки было в голосе графа, что Морсер поежился. А как хорошо, должно быть, сейчас в номере! Тепло, уютно, Франц с чашкой ароматного кофе, дружеские споры ни о чем… — Расскажи мне о своих родителях. Они, должно быть, очень счастливы? — Счастлив тот, кто любит и любим. Значит, они счастливы. Граф по-прежнему с немым спокойствием цедил вино. Альбер мог только наблюдать его высокомерно приподнятый профиль на фоне обитой алым спинки кровати. От вида чуть взмокших длинных волос, непослушных, а потому заправленных за ухо, юноша снова стал дышать чуть чаще. И все же, графу ничего не будет стоить его обесчестить. Он хочет этого сам. — Как это мило. Неужели на свете ещё осталась настоящая взаимная любовь? — Да. Короткий, резкий взгляд. — Ты ведь не причисляешь себя к влюблённым? — Еще нет, но моё сердце способно… — Будем надеятся, что твоё сердце способнее, чем… Взмахом руки с шампанским граф насмешливо указал на припухшие губы юноши. Альбер с трудом удержался от пощёчины, невольно дрожа от предпринимаемого над собой усилия. Невозможный, невозможный человек! Некоторое время они сидели в тишине. Граф методично выпивал бокал за бокалом, и Альберу становилось все страшнее. Вопреки всем законам логики, Монте-Кристо не обмяк под воздействием алкоголя, наоборот, его взгляд стал злее и жёстче. Морсер как можно более уверенно принялся целовать влажную шею, белую, как мрамор, думая этим разрядить обстановку. Граф не мешал ему, наоборот, ещё сильнее откинул голову. Но все же казалось, будто он хочет избежать этих сцен нежности. Его длинные чёрные ресницы дрожали на перламутровой глади щёк, он нервно покусывал свои и без того чувственные губы. Альбер накрыл их своими, прижимаясь к отстраненному путешественнику всем телом и запуская руки под алый шёлк мантии. Возбужденному юноше нужно было совсем чуть-чуть, чтобы дойти до конца. — Я собираюсь принять ванну. Хочешь со мной? Альбер поколебался несколько секунд, пытаясь уловить настроение любовника, но все же уступил: — Было бы неплохо. Монте-Кристо резко дернул шнурок. Из его движений стерлась вся плавность, он был жестко сосредоточен, как генерал перед битвой. Слуга появился почти моментально, получил распоряжения и с улыбкой что-то шепнул на ухо графу. Тот задумчиво кивнул. Альбер с тревогой осознал: граф секунду назад окончательно решился на что-то. — Какие запахи предпочитают господа? — Ваниль и… какао. — Мускус, амбра, бергамот, апельсин. Выбирайте на своё усмотрение, милейший. Слуга ещё раз поклонился и исчез за портьерой. Монте-Кристо ловко поднялся, набросил на себя мантию и вышел следом за мальчишкой, ничего не объяснив удивленному Альберу.