Размышляя об этом месте, О людях, отнюдь не достойных, Отнюдь не родных и не добрых, Но все же высоких духом И движимых общим духом, Объединенных и разобщенных борьбой, О короле в потемках, О троице на эшафоте, И о тех, кто умер забытым, И здесь и где бы то ни было, И об умершем в слепоте — Говорю: что мы мертвых возносим Превыше умирающих ныне?! Не звонить в колокольное прошлое — Не затем!
Т.С. Элиот
Ответ пришел через три дня. Геллерт смотрел на короткое послание, написанное знакомым строгим почерком, впервые за долгое время испытывая искреннюю радость и облегчение. Винда согласилась на встречу. Тон ее письма был сдержанным, деловым, но дрогнувшая в нескольких местах рука выдавала волнение. — Итак? — спросил Альбус, нервно постукивая пальцами по столу. Геллерт протянул ему пергамент: — Нас, вернее, меня, но при нынешнем положении дел это одно и то же, приглашают сегодня вечером на встречу. И, если ты пообещаешь, что не станешь ничего предпринимать или, еще хуже, впутывать в это дело авроров, я намерен это приглашение принять. Альбус пробежался по строчкам взглядом, вздохнул, потирая пальцами переносицу. — Значит, мадам Розье жива? — Я отказываюсь отвечать на эти вопросы без своего адвоката, — усмехнулся Геллерт, — так что? Ты согласен? Альбус помедлил и кивнул: — Хорошо. Я обещаю тебе, что не предприму ничего, что могло бы навредить ей. — Прекрасно. В конверт вложен портключ, он активируется к пяти вечера. Кажется, нас приглашают на чай. Геллерт и представить себе не мог, насколько точным окажется его предположение. Он рассчитывал, что портключ перенесет их куда-нибудь в глубокую глушь, никак не связанную с нынешним местом пребывания Винды, рассчитывал, что она будет осторожной, недоверчивой, но портключ перенес их прямо в ее отделанную голубым шелком гостиную. Винда сидела в глубоком кресле, напряженная, собранная. Она все еще была красива, несмотря на явное прикосновение возраста. Когда она увидела Геллерта, в ее глазах вспыхнул жадный радостный огонь. Она порывисто встала, бросилась было ему навстречу, но, увидев Альбуса, замерла. Выражение ее лица оставалось непроницаемым. Затем она повела головой, словно отгоняя непрошенные мысли, и решительно подошла к Гриндельвальду, беря его руки в свои. — Я не знаю, зачем он здесь, но ты никогда бы меня не предал, — она смотрела в глаза Геллерта со спокойной преданностью. — Я всегда знала, что ещё увижу тебя. Альбус деликатно отвернулся, но Геллерту впервые было плевать, наблюдает за ним Дамблдор или нет. Винда была жива, она была ему рада. Хоть для кого-то в этом мире он не был чужим. — Я почти поверил в то, что ты меня ослушалась. В то, что решила идти до самого конца,— он сжал ее узкие ладони, едва удерживаясь от желания заключить Розье в объятия. — Я хотела. Но не решилась нарушить данное тебе слово, — Винда прищурилась, недовольная его недоверием, и спросила: — Как ты смог выбраться? И почему здесь он? Это “он” Винда произносила с ядовитым презрением, как если бы это слово горчило, и она спешила скорее его выплюнуть. — Прежде, чем я отвечу, прежде, чем мы поговорим, покажи мне свою левую руку, — сказал Геллерт. Она не возмутилась, спокойно подняла рукав, демонстрируя чистое предплечье. — Я всегда была верна только тебе, — оправив рукав, Винда потянула за тонкую цепочку на шее, доставая из-под платья кулон в виде знака Даров Смерти, — только тебе. Геллерт мягко коснулся ее плеча, позволяя себе улыбнуться: — Я не мог не спросить, дорогая. — Я знаю, — она улыбнулась ему в ответ. Винда указала на кресла,— проходите, присаживайтесь, — сказала она, все еще не поднимая взгляда на Дамблдора. — Прости, что я вынужден перейти сразу к делу, — Геллерт сел напротив нее, Альбус, очевидно чувствуя себя крайне неловко, — в стороне. — Я пришел, чтобы просить тебя о помощи. Мы пытаемся остановить Волдеморта, о котором ты, несомненно, слышала. — Значит, вот они, условия твоего освобождения, — она скрестила руки на груди. — Временного, — уточнил Геллерт. — Временного? — Боюсь что так, — чувствуя ее недовольство, Гриндельвальд поспешил увести тему в другое русло, — говоря о заключении... Как ты можешь быть такой неосторожной? Отправлять портключ в свой дом неизвестно кому! — Я знала, что это ты написал письмо, у меня не было в этом никаких сомнений. К тому же, чего мне бояться? Про меня все забыли. Она каким-то нервным движением поправила юбку, и только сейчас Геллерт заметил скрытую в ее жестах порывистость, заметил, как давят на нее эти украшенные китайским шелком стены гостиной, как похожа она на запертого в удобную клетку хищника. Комфорт душил ее. Комфорт и, возможно, одиночество. — Ты живешь одна? — спросил он. — Да. Я пыталась жить у кузена, думала, будет легче, привычнее в шумном доме. Но быстро сбежала оттуда: они все фанатично преданы Волдеморту, — она понизила голос, — и ты не представляешь, что это такое. Они верны не идее — да там и идеи-то нет. Они верны, точнее — рабски преданы, безумцу, они запуганы и опьянены властью, что он им дает. Это отвратительно. — Значит, проблема не в его методах? — С методами, как ты выражаешься, проблем у меня никогда не было. Вот только у него они подменяют цель. А я не люблю бессмысленную жестокость. Геллерт бросил быстрый взгляд на Дамблдора. Тот отстраненно рассматривал узор на обоях, не проявляя никакого интереса к разговору. — Геллерт, ты ведь не о политике пришел поговорить. И не моих делах. Иначе, ты пришел бы один. — К сожалению, это так.Ты говоришь, что не стала жить с семьей брата. Вы совсем не общаетесь? — Я встречаюсь иногда с племянником, с Кловисом. Пытаюсь вразумить его. Выходит скверно, хоть он сам ищет встреч со мной. Наслушался, видимо, историй о героической тетке, — она закатила глаза. — Значит, он тебе доверяет? — Да. Думает, что сможет переманить меня в их ряды. И он явно ищет моего одобрения, хвастается. — Хвастается? Он рассказывает тебе о Волдеморте? — ухватился за ее слова Геллерт. — Мальчик старается говорить одними намеками, но то, что мне надо, я все равно узнаю. — Другими словами, ты знаешь все. — По большей части, да, — не без самодовольства признала Винда. — Мне жаль, что приходится тебя втягивать в это, но… — Геллерт, если бы я хотела спокойной жизни, то все ещё была бы замужем, — отрезала она. Гриндельвальд вспомнил юную Винду: испуганную, полную решимости, и лежащий у ее ног труп господина Розье. — Возможно, мой вопрос покажется тебе странным, но, скажи мне, Кловис не упоминал что-нибудь о чаше? — Чаше? — переспросила Винда. — Да. Чаше Пенелоппы Пуффендуй, если быть точным. — Нет, Геллерт. Мне жаль. Но нет. — Может, он что-то говорил о других ценных предметах? О чем-то, что надо было перевести или спрятать? Винда задумалась. — Однажды Кловис пришёл ко мне в отвратительном настроении. Он всегда достаточно экзальтированно себя ведет, но в тот день был совершенно не в себе. Он злился, что Тёмный Лорд выбрал не его для какого-то важного задания. И все повторял, что поместье Розье гораздо надежнее, правда, не уточнял, надежнее чего. Он быстро замолчал, понял, видимо, что сказал лишнего, но, судя по всему, Волдеморту надо было спрятать что-то в доме одного из Пожирателей. И выбрали другую семью. Геллерт бросил быстрый взгляд на Альбуса. — Винда, ты можешь узнать у своего племянника, кого именно Волдеморт выбрал? — Я сделаю все возможное, — Винда кивнула и спросила, — что именно вы ищите, Геллерт? — Боюсь, этого сказать мы не можем, — опередил его Альбус, — простите, мадам Розье. И спасибо Вам за помощь, — он встал, вежливо улыбнувшись, — если Вы не против, я бы с удовольствием прогулялся по Вашему саду. Винда на улыбку не ответила; — Я помогаю не вам, Дамблдор, и не вам меня благодарить, — холодно сказала она, — выход, я надеюсь, найдете сами. Геллерт был благодарен Альбусу за доверие и деликатность, но, оставшись наедине с Виндой, почувствовал, что не знает, с чего начать разговор. — Прости мне мою честность, Геллерт. Но ты выглядишь чудовищно, — заметила Винда с легким смешком. — Тюрьма вообще редко красит человека. Винда опустила взгляд и тихо, словно боясь услышать ответ, спросила: — Геллерт, ты простил меня? — За что? — За то, что я не помогла тебе, за то, что не собрала восстание, за то, что проиграла твою войну, — ее голос дрожал. — Винда, я запретил тебе даже пытаться мне помочь. — Я должна была ослушаться! — Ты не смогла бы ничего сделать. И только зря рисковала бы собой. А так ты на свободе, в безопасности — и за это я тебе искренне благодарен. За то, что ты спаслась. — Свобода понятие очень относительное, — Винда покачала головой, — настоящей свободы мы так и не добились. — А ты значит все еще веришь в то, что мы боролись за свободу? — насмешливо спросил Геллерт. Винда, к его удивлению, всерьез задумалась над ответом. — Из-за этого Волдеморта я стала много думать о нашей войне. О том, почему я присоединилась к тебе тогда, — медленно начала она, — и мне кажется, что я пришла к тебе за властью, а осталась из-за свободы. А вот ты... Ты пришел в эту войну за свободой, но сражался ты за власть. Потому что ты понимал, что только так сможешь эту свободу обеспечить. Геллерт горько усмехнулся: — Значит, я и тебя смог в этом убедить. Впрочем, ты и всегда думала обо мне гораздо лучше, чем стоило бы. — О нет, ты меня ни в чем не убеждал. Просто я знаю тебя. И знаю давно. Я помню тебя восторженным мальчиком, который думал, что огня его идей хватит, чтобы изменить мир. Помню и уставшим от собственной жестокости правителем, который понимал, что изменить мир может только огонь карающий. Но ты всегда делал лишь то, что считал необходимым для достижения своей цели. Нашей цели. И никогда не действовал в угоду собственным интересам. — Ты действительно в это веришь, Винда? — он устало опустил голову на руки, помолчал немного, потом сказал, — Это я должен просить у тебя прощения. — О нет, нет, Геллерт, — резко остановила его Винда, — молчи. Ты ни в чем передо мной не повинен. И от меня ты должен требовать только благодарности. — Неужели ты никогда не задумывалась, никогда не сомневалась, в том что… — Я ни в чем ни тебя, ни себя не виню. Я ни о чем не жалею, — жестко сказала она, — нам всем приходилось чем-то жертвовать. А жертвовать другими бывает гораздо тяжелее, чем самим собой: другие уходят, а ты остаешься жить дальше, с мыслями о них. Она замолчала, слепо глядя перед собой, вздохнула: — Я не знаю, кто сделал это с тобой — он или тюрьма, но знаю, что раньше никому не удавалось тебя сломить. И именно таким я и хочу тебя запомнить. А теперь, оставим эту тему. Но в ее пустых глазах, в нервно переплетенных пальцах Геллерт увидел все: стыд, сожаление, страх. А может он только хотел это в них увидеть? И что хуже? Знать, что она, как и он сам, страдает, или же, что она свободна от мучений, что она так и не смогла раскаяться? — Разумеется, дорогая моя. Я и сам не знаю, что говорю. — Геллерт, если я как-то могу помочь сейчас, просто дай мне знак, как… — спросила она вдруг гораздо тише. — Нет, ты ничего не можешь сделать, — отрезал он. — Но… — Я сказал: нет. Винда вспыхнула, как от пощечины. Но признала свое поражение. — Он, должно быть, уже заждался тебя. Пойдем, я провожу тебя к выходу, — она встала, разгладила несуществующие складки на платье, взяла Гриндельвальда под локоть. До дверей они шли в прохладном молчании. — Я счастлив был увидеть тебя, Винда, — искренне сказал на прощание Геллерт. — Я тоже, — ее взгляд снова смягчился, — я напишу сразу, как получу хоть какую-то информацию. А ты, прошу тебя, будь сильнее и не дай ему тебя сломать.***
Гриндельвальд бесшумно подкрался к стоящему к нему спиной волшебнику. Один резкий бросок — и он прижал мужчину к себе, придушивая его локтем. Тот пытался выхватить палочку, вырваться из захвата, позвать на помощь, но Геллерт не ослабил хватки. Меньше, чем через минуту мужчина затих, безвольно повиснув в его руках. В письме от Винды было всего одно слово: “Лестрейндж”. Геллерт не знал, как именно она смогла разговорить племянника, но не сомневался в Розье ни минуты. И хотя Альбус его уверенности не разделял, в ту же ночь они отправились в поместье Лестрейнджей. Дом был надежно укрыт куполом из защитных заклинаний, а ворота охраняли двое серьезных недовольных волшебников. Альбус успел оглушить одного из них и повернулся ко второму, но увидел, что тот без сознания лежит у ног Геллерта. — Как ты?.. — Я не только магией умею пользоваться, Альбус. Я, знаешь ли, часто оказывался в... сложных ситуациях так или иначе лишенный возможности колдовать. Пришлось учиться альтернативным способам борьбы, — он брезгливо подтолкнул волшебника сапогом, — тебе стоит заняться охранными чарами, пока Лестрейнджи ничего не заметили. Альбус нахмурился: — А они основательно подошли к защите. Он вглядывался вперед, как будто старался рассмотреть наложенные на поместье чары. Геллерт не отвлекал его, молча следил за напряженными движениями рук. Альбусу не удалось полностью снять заклинания, он смог лишь пробить в них небольшую брешь, чтобы они смогли войти. Незамеченные, они прошли по темному саду и зашли в особняк. Альбус прикрыл глаза, вслушиваясь в царившую в нем магию: — Судя по всему, нам вниз, в подвалы. Там все буквально вибрирует от количества заклинаний. — Как неожиданно! Хоть кто-нибудь бы догадался выбрать для тайника менее очевидное место, — Геллерт и сам хотел бы прикоснуться к магии, пусть и чужой, почувствовать её. После встречи с Виндой мысли о былой силе, о власти, о свободе, к которой они так близко подошли, вернулись и уже не оставляли его. Геллерт молча пошел вслед за Дамблдором. Лестница вела к длинному, темному коридору. Они медленно двинулись вперед, напряженно вслушиваясь в окружающую их тишину. Из-за сырого, спертого воздуха у Геллерта слегка кружилась голова. — Как-то все слишком просто, — недоверчиво протянул Альбус. — Согласен, — Гриндельвальд кивнул, — но, будем надеяться, что мы успеем выбраться до того момента, как возникнут сложности. Они подошли к массивной двери. Геллерт на удачу потянул за ручку, та, разумеется, не поддалась. Альбус снова погрузился в созерцание чужой магии, и Гриндельвальд раздраженно заметил: — Знаешь, если бы я мог тебе помочь, а не просто путался под ногами, мы справились бы быстрее. — Ты сейчас хочешь это обсудить? — Альбус заметно нервничал, видимо, ограбление со взломом не входило в список привычных и приятных ему занятий. — Почему бы и нет? Мне все равно больше нечем заняться. Внезапно, Геллерт пошатнулся и облокотился о стену. Головокружение усиливалось, на него накатила жаркая волна тошноты. “Пусть это будет всего лишь последствие зелья” — подумал Гриндельвальд. Но навязчивый шум, поднимавшийся где-то на задворках его сознания, лишал его этой надежды. Там уже открывалась сосущая белая пропасть. Геллерт сжал кулак, вытягивая себя обратно на поверхность. Не сейчас, Вотан тебя дери, не сейчас!.. — Геллерт? Геллерт! Ты меня слышишь? — Альбус, видимо, звал его не в первый раз. — Да, да, я слушаю. Что ты сказал? — Я сказал, что открыть эту дверь легко, но снять оповещающие чары я не смогу. — Ну, придет сюда парочка Пожирателей, что, ты с ними не справишься? — стараясь отвлечься от головокружения, выдавил Геллерт. — Все это мне не нравится, — колебался Дамблдор. — Твоя брешь все еще открыта? Мы сможем аппарировать отсюда? — меньше всего на свете он хотел сейчас спорить с Альбусом. Им нужно было убраться отсюда как можно быстрее, пока он еще мог держать себя в руках. — Да, но... — Альбус, не все в это мире можно просчитать наперед, — торопил его Геллерт, — открывай эту проклятую дверь. А там разберемся. — Но что если там нет чаши? — А что если есть? Как будто у нас есть другие варианты. Открывай ее, — он чувствовал, как покрывается холодным потом спина, как начинают подрагивать пальцы. Только его провидческого припадка им тут и не хватает!.. — Ты всегда слишком импульсивен, — Альбус беспокойно огляделся, словно в поисках другого решения. — Я весьма рассудителен, если есть время и повод рассуждать. Сейчас у нас их нет! Дамблдор помедлил еще мгновение, вздохнул и согласился: — Ты прав. Хотя мне это очень не нравится. Он взмахнул палочкой, и дверь открылась. Чаша действительно оказалась в комнате. Вернее, она была заставлена десятками абсолютно одинаковых чаш. Тошнота усиливалась, перед глазами расплывалась туманная белизна. Альбус растерянно огляделся: — Мерлин, ну и какая из них настоящая?.. Геллерт медленно прошел в комнату на ватных, негнущихся ногах. Голос Альбуса доносился откуда-то издалека, сопротивляться засасывающей его вниз бездне становилось все сложнее. — Не сомневался, что это будешь именно ты, Дамблдор,— послышался позади них леденяще спокойный голос. Альбус обернулся, Геллерт заставил себя поднять взгляд, титаническим усилием еще раз выдергивая себя обратно в реальность. В дверях стоял мужчина, отдаленно напоминающий юношу из воспоминаний Марволо. Его мертвецки серая кожа, покрасневшие, почти змеиные глаза, обострившиеся черты лица не оставляли никаких сомнений в том, какую именно магию предпочитает этот волшебник. Геллерту все эти симптомы были хорошо знакомы. Он всегда боялся, что тоже самое случится и с ним. — Профессор Дамблдор, Том, — мягко поправил его Альбус, крепче сжимая Бузинную палочку, — значит, чары накладывал ты? Не слишком впечатляющая работа. “Сейчас он нападет и убьет нас обоих” — отстраненно подумал Гриндельвальд. Но Волдеморт продолжал говорить: — Как ты узнал? Как ты узнал? — потребовал он ответа. Геллерт понял, что тот нервничает, нет, не просто нервничает. Риддл был в ужасе. — Это было совсем не так сложно, как ты думаешь, — Альбус же казался совершенно невозмутимым, — к несчастью, мы все склонны переоценивать свои способности, мой мальчик. Дамблдор злил его. Намеренно. И тянул время. Геллерт, игнорируя разыгравшуюся мигрень, еще раз окинул комнату взглядом. Какая из них? Какая? “Ну же, — проклинал он свой дар, — решил дать о себе знать, так пусть от тебя будет хоть какая-то польза!”. — Это ты переоцениваешь себя, — прошипел Волдеморт, — кто это? Кого ты привел с собой на смерть? Геллерт, через силу улыбнулся, всматриваясь сквозь затягивающий зрение туман в змееподобное лицо: — Я Геллерт Гриндельвальд, твой, в некотором роде коллега, — выдавил он. — Тебе стоило больше внимания уделять истории магии, Риддл. Может, научился бы чему-то. — Научился? Чему? Проигрышу? — с губ Волдеморта сорвалось что-то похожее на смех. — Я знаю, кто ты! Ты жалкий неудачник. — Проигрывать тоже надо уметь, — Геллерт бросил короткий взгляд на Альбуса, надеясь, что тот заметит. Что будет готов. Риддл снова начал что-то говорить, Геллерт видел, как шевелятся его губы, но не слышал ни слова. Перед ним параллельно развивались две цепочки событий: настоящих и грядущих, происходящих на несколько мгновений позже. Он видел, как Волдеморт поднимает палочку, как срывается с нее заклинание... Стараясь смотреть сквозь провидение, он бросил еще один короткий взгляд на чаши, пробиваясь мысленно все дальше в будущее, силясь рассмотреть, к какой из них Волдеморт бросился бы, убив их. Геллерт ощутил привычную ненавистную дрожь во всем теле.События, вероятности обступали его со всех сторон. Не понимая даже, видит он это или делает на самом деле, Геллерт, едва почувствовав холод металла в своей руке, бросился на Альбуса, отталкивая его в сторону. Прохрипев «Аппарируй!», он вцепился в его рукав. И в самую последнюю секунду, уже погружаясь в темноту, Гриндельвальд поднял взгляд на Волдеморта и с ужасом увидел, как Палочка выскальзывает из уже исчезающих пальцев Альбуса и летит в руку своего нового хозяина.