В незыблемой точке мировращенья. Ни плоть, ни бесплотность. Ни вперед, ни назад. В незыблемой точке есть ритм, Но ни покой, ни движенье. Там и не равновесье, Где сходятся прошлое с будущим. И не движенье — ни вперед, Ни назад, ни вверх, ни вниз. Только в этой незыблемой точке Ритм возможен, и в ней — только ритм. Я говорю — там мы были, не знаю лишь Где и когда — ни места, ни времени. Т.С.Элиот
Стена между ними рухнула. Альбус и Геллерт стояли по разные стороны от груды обломков, вдыхали дрожащую в воздухе пыль и не знали, что делать дальше. Преодолеть эти несколько последних шагов друг к другу или бежать прочь, назад, в спасительную тьму за спиной? — Ньютон будет здесь с минуты на минуту, — сказал Альбус, не отрываясь от кипы писем на столе. — Да, я помню. Я буду в твоей спальне, — Геллерт подошел к одному из стеллажей, пробегая пальцами по обложкам. — Позови меня, когда он уйдет. День выдался ясным. Солнце яркими квадратами расчерчивало пол в кабинете Альбуса, за окном чувствовалось приближение весны. Эльфы только что унесли нетронутый завтрак, остывала забытая Геллертом чашка кофе. Разговор не складывался с самого утра, и Геллерт был рад сбежать от этого напряженного молчания. — Это не обязательно, ты же знаешь? Он осведомлен, что я обратился к тебе за помощью. Он знает, что ты здесь, — Дамблдор избегал его взгляда еще со вчерашнего вечера. Геллерт давился душившей его злобой. От этого бесконечного хождения по кругу начинало мутить. — А ты думаешь, Скамандер так уж захочет меня видеть? — ядовито спросил он. — Я думаю, что Ньютон в целом не слишком часто хочет видеть людей, — улыбнулся Альбус, — но я сомневаюсь, что он захочет, чтобы ты от него прятался. — И все же я думаю, мне лучше… — но прежде чем Геллерт успел договорить, дверь кабинета открылась и на пороге показался Скамандер: в дорожной мантии, с сединой в волосах и небольшим кожаным саквояжем. Гриндельвальд выругался про себя: отступать было поздно. Ньютон бросил на него короткий взгляд, повернулся к Альбусу и улыбнулся этой своей странной растерянной улыбкой. — Здравствуйте, профессор! Простите, что я вот так, без сопровождения. Не хотел никого утруждать. А дорогу до Вашего кабинета я и сам знаю. — Ньют, как я рад тебя видеть! — Альбус встал, чтобы пожать бывшему ученику руку. — Как ты добрался? Как поживает Порпентина? — Спасибо, спасибо. Все прекрасно, — Ньют смотрел не на Дамблдора, а куда-то сквозь него: так и не научился долго выдерживать взгляд собеседника. Он не слишком сильно изменился, только поубавилось, пожалуй, ребячливой неловкости. Ее заменило какое-то приятное спокойствие. — У Тины все хорошо. Делает вид, что привыкла к спокойной жизни, но сама вечно ввязывается в какие-то приключения. — Эта черта у вас общая, — весело заметил Альбус. — Надеюсь, она не слишком зла на меня за то, что я выдернул тебя из семейного гнезда? — Она не знает, что я отлучился по Вашей просьбе. Иначе она была бы в ярости. — Что ж, понимаю ее, — Альбус жестом предложил Ньюту присесть. Геллерт хотел было незаметно выйти из кабинета, как Скамандер не позволил ему этого сделать. Игнорируя приглашение Дамблдора, он, как и раньше, немного сутулясь, подошел к Гриндельвальду. Они молча смотрели друг на друга. Геллерт не решался пошевелиться. Казалось, что Ньют примеряется к нему, как к одному из своих особо опасных, непредсказуемых животных. Казалось, что он как на ладони видит все, что творилось сейчас внутри у Геллерта. Видит, понимает и сочувствует. Как-то грустно улыбнувшись, Ньют протянул ему руку: — Господин Гриндельвальд, рад встрече, — в его голосе не было фальши, не было затаенной злобы. Он как будто и правда был рад видеть своего старого противника именно здесь и сейчас. Как будто давно ждал возможности с ним поговорить. Горло Геллерта сдавило от какой-то необъяснимой горечи. — И я, мистер Скамандер, — он пожал протянутую руку, и ненадолго этот странный человек, которого он так долго и так люто ненавидел, снял с его плеч часть лежавшей на них свинцовой вины. Ненадолго Геллерт почувствовал себя прощенным. — Присядете с нами? Нам есть, что обсудить, — Ньют отпустил ладонь Геллерта, тепло сжав ее напоследок. Он подошел к столу, поставил перед Альбусом саквояж, покопался в явно царившем там бардаке и достал увесистый кожаный сверток: — Удалось добыть всего два. Чрезвычайно редкая вещь — в Британии их совершенно не осталось. А все, что продают — подделки. Кажется, на данный момент где-то в этом замке обитает единственный оставшийся в мире василиск, — близость чудовища, очевидно, приводила Скамандера в восторг. — Такое впечатление, что ты был бы не против его выпустить, — заметил Альбус с улыбкой. — Спасибо тебе, друг мой. Ты очень, очень нам помог. — Не за что, профессор. Надеюсь, что Вы сможете его остановить, — добавил Скамандер серьезно. — Сделаем все возможное… На самом деле, я хотел бы попросить тебя еще об одной услуге. — Ох, Дамблдор, удивлен ли я, — покачал Ньют головой. — Что нужно сделать? — Мы не можем уничтожить крестражи сейчас: есть вероятность, что Волдеморт почувствует это, и тогда получить оставшиеся станет куда сложнее. Но и держать их при себе мы не можем. Если что-то случится, кто-то должен будет закончить начатое за нас, — Дамблдор вздохнул. — Боюсь, Ньют, я вынужден — мы вынуждены — просить тебя забрать крестражи с собой. — Альбус, договаривай до конца, — сказал с раздражением Гриндельвальд. — Забрать с собой эти крестражи, уничтожить их и, если что-то случится, найти остальные. А потом убить Волдеморта. Смиритесь, мистер Скамандер. Он вечно будет натравливать Вас на Темных Лордов. Ньют устало кивнул. — Как я и сказал: я всегда к Вашим услугам, профессор. — Только не будьте идиотом, мистер Скамандер. Если вдруг такая ситуация действительно возникнет, натравите на него армию, а не геройствуйте в одиночестве, — строго прибавил Геллерт. — Откуда эти мысли? Я никогда не геройствую в одиночестве! — возмутился Ньют. — Ну, конечно. А то я не помню, — Геллерт откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Скамандер едва заметно покраснел и поспешил сменить тему: — Итак, сколько крестражей уже найдено? — Пока что три, — Альбус указал Ньюту на заранее подготовленные ко встрече предметы. — Школьный дневник, который мне удалось найти еще в Албании, кольцо его деда и медальон Салазара Слизерина. — Ньют слушал его с жадным интересом. — Мы знаем, что еще одну часть своей души Волдеморт спрятал в чаше Пенелоппы Пуффендуй… — Ну, и в диадеме Ровены Рейвенкло, верно? — перебил его Ньют. Повисла долгая пауза, во время которой Альбус, не моргая, смотрел на Скамандера. — Мерлин, Геллерт. Я старый дурак, ну, разумеется, это же совершенно очевидно. До меча он точно добраться не мог. А вот до диадемы… — Профессор, мне кажется, или Вы упомянули Албанию? — перебил его Ньют. — Да-да, Риддл провел там некоторое время после школы. — И оставил там один из крестражей? Возможно ли, что он спрятал его там, потому что сделал новый? — Возможно, конечно. Но с чего бы ему делать новый крестраж именно в Албании? Ньют выглядел немного смущенным: — Видите ли… Как Вы помните, у меня было не слишком много друзей в Хогвартсе. И иногда я проводил время с призраками, — он рассматривал свою правую руку, как будто на ней было написано что-то чрезвычайно интересное. — И Серая Дама, дочь Ровены, рассказала мне кое-что о себе. Понимаете, это не моя тайна, я не готов пересказывать ее Вам. Но она говорила мне о диадеме, о том, что та могла быть спрятана в Албании. А если она говорила мне, она могла рассказать и кому-то еще. — Ньют, как тебе кажется, ты мог бы спросить ее об этом? Думаешь, она все еще тебе доверяет? — на лице Альбуса снова появилось это цепкое выражение интереса, так часто охватывающее его, когда намечалось продвижение в Поисках. — Думаю, что да. Но лучше бы мне пойти одному. Она не очень общительна. — Конечно, я понимаю. Ты сможешь найти дорогу до башни Рейвенкло? Ньют кивнул. Альбус проводил его до двери и пожелал удачи. Затем вернулся за стол к Геллерту. — Ты в порядке? — спросил он участливо. — Конечно, что со мной будет. А Скамандер твой меня действительно удивил. — Я говорил, что он удивительный человек. — В твоем им восхищении я никогда и не сомневался. Как и в том, что посредственности на тебя такое впечатление не производят. Но я не ожидал, что он… — Что он что? Будет вести себя с человеком по-человечески? — с усталой улыбкой уточнил Альбус. — Что он способен увидеть во мне человека. Впрочем, он и в животных видит приятных собеседников, так что… — Геллерт невесело усмехнулся. — Не возражаешь, если мы сменим тему? Скамандер вернулся достаточно быстро, избавив Альбуса и Геллерта от неловких попыток вести нормальную беседу. — Да, она рассказала Волдеморту про Диадему. За ней он и ездил в Албанию. — Вотан, если он спрятал ее где-то там, найти крестраж будет просто невозможно, — сказал Геллерт. — Не думаю, что он стал бы оставлять там оба крестража, — покачал головой Дамблдор. — Дневник был его первым творением, и все это время со времен Хогвартса он держал его при себе, чтобы затем бросить неизвестно где… — он встал из-за стола и принялся мерить шагами кабинет, рассуждая. — Очевидно, что вместо дневника он должен был забрать с собой новый крестраж. Но неужели он все еще при нем?.. — Говоришь, дневник он носил с собой со времен школы?.. — Геллерт прищурился. — Напомни мне, в каком году он вернулся из Албании? Ньют с интересом следил за их рассуждениями. — В сорок девятом. — А проситься на должность преподавателя он когда приходил? — Вскоре после своего возвращения, — на лице Альбуса отразилось понимание. — Если я правильно помню, ты никогда толком не понимал, зачем ему было нужно это место, верно? Если только он не за местом сюда приходил, — многозначительно посмотрел на друга Геллерт. — Он спрятал крестраж в Хогвартсе, — Дамблдор устал потер глаза. — Что ж, найти его здесь будет проще, чем в Албании, я надеюсь. Если только он не в Тайной Комнате. — Профессор, я думаю, я знаю, где Волдеморт мог оставить диадему, — вмешался Ньют. — Мне кажется, мистер Скамандер, мы с Вами думаем об одном и том же месте. Более того, Альбус, я почти уверен, что видел ее там вчера. — Там? — уточнил Ньют. — Да, Ньют, — кивнул Дамблдор. — Я нашел зеркало. Вернее, его нашел Геллерт. — Я был уверен, что Вы не знаете о Выручай комнате. Слишком уж прилежным студентом Вы были в школе. — Да уж, в отличие от нас троих: Вас, меня и Волдеморта, — согласился Геллерт. — Ну, в чем-то Волдеморт нас превзошел: он смог закончить школу, — улыбнулся ему Ньют. — И то правда, — Геллерт не смог сдержать короткого смешка. — Альбус и не знал про Комнату, ее случайно нашел я, когда блуждал в ночи по вашим бесконечным коридорам. — Обычно именно так ее и находят, — сказал Ньют. — И почему-то никто не сообщает директору, — развел руками Дамблдор.***
Над замком незаметно сгустился вечер. Кабинет наполнился красноватым светом и треском затопленного камина. — Ну что же, — Ньют убрал последний крестраж, диадему, в свой саквояж и щелкнул замками. — Рад был помочь, профессор, господин Гриндельвальд… — приготовился он откланяться. — Ну уж нет, Ньют. Ты не можешь уйти без хорошей истории о своих путешествиях! Я слишком давно их не слышал, — остановил его Альбус. — А у меня как раз где-то оставался твой любимый османский чай, — и, получив молчаливое согласие Скамандера, он направился к одному из шкафов. — Геллерт, ты как всегда будешь кофе? Гриндельвальд удивленно посмотрел на Альбуса. Он и не думал, что его пригласят остаться для дружеской беседы. — Нет, я выпью чаю, спасибо, — ответил он после небольшой паузы. А потом добавил: — Только прошу тебя: без молока. Они пересели в кресла у камина. Альбус колдовал над чайником, Ньют рассказывал что-то о пятиногах и его попытке разобраться, наконец, что в легенде о Волосатых МакБунах правда, а что — нет, а Геллерт старался не думать о том, сколько таких спокойный мирных вечеров он упустил. И сколько еще упустит.***
Неделю не происходило абсолютно ничего. Они оставались в Хогвартсе, снова и снова перебирая архивные записи, газетные вырезки, перехваченные письма Пожирателей, которые Альбусу удавалось добыть в Министерстве, пытаясь найти хоть какое-то упоминание Чаши. Ничто в биографии Тома не указывало больше на значимые для него места. Ничто больше не наводило на мысль о шестом крестраже. Геллерт снова и снова погружался в нудные бумаги, лишь бы не слышать своих мыслей. Здесь, запертые в двух тесных комнатах, они стали еще ближе, чем в той гостинице. И еще невыразимо дальше. Геллерт опять стал «Геллертом». Этого мальчишку Скамандера Альбус называл своим другом, а Гриндельвальда — нет. Хотя какие они к Вотану друзья? Никогда ими не были. Всю жизни или враги, или… Или что? Геллерт уже не решался об этом и думать. Кажется, на дуэли Геллерт, усмехаясь злобно, сказал ему: «Ну, здравствуй, любовь моя». А Альбус не изменился в лице. Тогда Геллерт решил: забыл. Теперь он знал: стерпел. А сейчас стерпел бы? Неужели Альбус поверил в его глупую, жестокую ложь, брошенную в запале? Или дело совсем в другом, в том, на что Геллерт и надеяться не смел? В том, что Альбус просто испугался? Ведь теперь они оба знают, что им показывает зеркало. Ведь теперь уже поздно идти назад. Все это напоминало те долгие одинокие ночи во время войны, когда сердце по Альбусу начинало болеть как старая, давно зажившая рана: внезапно и отчаянно. Тогда Дамблдор был недосягаемо далеко, и это казалось самой страшной из возможных пыток. Теперь же он был неумолимо близко. И от этого было еще мучительнее. Геллерт смотрел на его строгое, прекрасное, измученное добром лицо и спрашивал себя: «Неужели я не заслужил немного счастья?» Ответ он и так знал. Нет. Не заслужил.***
— Геллерт, я хочу направить запрос в министерство. Нам нужно получить ордеры на арест подозреваемых в пособничестве Волдеморту. Я ненавижу подобные методы, но, похоже, у нас нет другого выхода. Нам надо их допросить, — Альбус поморщился. Был очередной тихий пустой вечер. В камине трещал огонь. Фоукс дремал рядом с креслом Альбуса. Ничто не предвещало этого разговора. — Ты хочешь выпытать признание из его сторонников? — Геллерт отложил газету и посмотрел на Альбуса, как на сумасшедшего. — Ты? — Я попрошу Тесея Скамандера лично этим заняться. Я доверяю разумности его методов. Геллерт скривился: — Альбус, у всех у них методы одни и те же. И если сторонники у Волдеморта преданные, то ни о какой разумности говорить не придется. Да ты и сам это знаешь. Конечно, он знал. Поэтому и сидел бледнее смерти, уставившись в пустоту перед собой. — Можно попробовать переманить кого-то… Я начал работать над этим уже несколько лет назад. Но пока что никаких результатов мои усилия не принесли. И вряд ли принесут в ближайшее время, — он покачал головой. — Геллерт, нет другого выхода. — Ты сейчас меня убеждаешь или себя? Я готов хоть завтра лично приступить к допросу, но ты-то с этим как жить будешь? Альбус как будто его не слышал: — И как назло они все — очень сильные волшебники, прекрасные окклюменты. Другим Риддл не доверяет, — продолжал сокрушаться он. — Как же часто тебе приходится торговаться со своей совестью, — вздохнул Геллерт. — Покажи, что там у тебя за список. Альбус молча протянул ему пергамент. Геллерт пробежался взглядом по фамилиям: «Блэк, Нотт, Малфой, Мальсьбер, Лестрейндж, Розье…» — Розье? — уточнил он упавшим голосом. — Да, Кловис Розье. Племянник Винды. Боюсь, он пошел по стопам известной тетки, — Альбус забрал у него список. — Мне жаль, Геллерт. — Да, мне тоже. — Глупый мальчишка, Винда бы этого не хотела… Хотя откуда ему знать? Может, она была бы в восторге от идей Волдеморта не меньше, чем от его собственных. Вот только верность Винды не вызвала у него сомнений: она была упрямой константой всю его жизнь. И ведь он действительно все приготовил для ее побега. А она всегда слушала его приказы… — Альбус, подожди пока со своим Тесеем, — сказал он медленно. — Я отправлю одно письмо. Мы дождемся ответа на него, а потом решим, что делать дальше. Но мне нужно, чтобы ты пообещал, что не станешь задавать никаких вопросов. Альбус смотрел на него с недоверием, настороженно, но все же кивнул. — Хорошо, это не должно занять много времени. И мне придется одолжить твою сову. Хочется верить, что ее не решатся перехватывать. Геллерт провел остаток вечера за составлением зашифрованного послания. Затем объяснил Альбусу, какие заклинания нужно наложить на конверт, и сообщил сове адрес, который пообещал себе никогда больше не произносить. Он надеялся, что она жива, он надеялся, что ей хватит ума не отвечать. Он очень хотел ее увидеть.