***
Доун прошла уже второй этаж, разыскивая Дерила, старательно давя в себе панику. Его нигде не было. Нигде. И Гормана не было. И Бет. Неужели ушел? Мысль о том, что он вот так вот, может исчезнуть, была неожиданно болезненной. Он помог ей, неплохо помог. О Доннел и Лемсон, подравшись, упали в шахту, куда они сбрасывали тела. Бет была свидетельницей. Доун усмехнулась тогда про себя, понимая, что девочка не так проста, как кажется. Такие глаза сделала, так голосок дрожал… Верилось ее словам, хотелось верить. Горман просто исчез, но этого скота особо никто и не искал, да и не хватились еще. Диксон вполне мог решить, что условия сделки выполнены, и уйти, не прощаясь. Доун пыталась не думать об этом. Сначала надо все проверить, удостовериться, что точно ни его, ни Бет нет в госпитале. Бет нашлась в столовой, мирно беседующая с Перси. Доун выдохнула. Где бы ни был Диксон, он точно вернется. За Бет. Она, закусив губу, прогнала непрошенную злость и ревность, на которые точно не имела права, и двинулась дальше на поиски, стараясь не привлекать особого внимания. Главные зачинщики бунта были мертвы, остальные подчиненные находились на своих местах, патрули вернулись не так давно, и сейчас госпиталь затихал на ночь. И где-то здесь был Диксон. Доун поднялась на крышу, и сразу увидела его, сидящего у дальней стены, в расслабленной небрежной позе. Как уставший хищник, вернувшийся с охоты. Удачной охоты. Она подошла поближе, разглядывая его, безотчетно, уже в который раз, любуясь им. Где-то, в глубине души, очень глубоко, Доун все еще удивлялась своей реакции на него, на его глаза, губы, лохматые, небрежные волосы, широкие плечи, крепкий твердый живот. На безумие, загорающееся в его светлых ярких глазах, когда он разглядывает ее, на жар его больших широких ладоней, на бесцеремонность и жадность, с которыми он берет ее, на жестокость его и грубость, которые невероятно заводят. Она чуть притормозила, собираясь с мыслями, которые, как всегда, при виде его, разбежались в голове, как тараканы, но Диксон опередил. — Сюда иди, — это прозвучало грубо и нахально, но Доун, внезапно ощутив жар в животе, сделала несколько неуверенных шагов ближе к нему. Он, чуть приподнявшись, за руку дернул ее к себе на колени, заставил сесть, расставив ноги по бокам, лицом к нему. Затянулся, поймал ее взгляд на своих измазанных кровью руках, усмехнулся невесело, схватил ее за лицо прямо этими кровавыми пальцами, и, преодолевая сопротивление, выдохнул дым прямо в приоткрытые губы. Понаблюдал, как она задыхается, глотая горький дурман, затем провел рукой по щеке, шее, пачкая кровью. — Чистенькой хочешь быть? — прохрипел тихо, страшно. Доун попыталась встать, чувствуя, как кружится голова, но Диксон удержал играючи, не напрягаясь. Рука поползла обратно вверх, кровавые грязные пальцы легли на губы женщины, заставляя приоткрыться, проталкиваясь внутрь. — Оближи, сука. Доун застыла, понимая, что он не в себе сейчас. Диксон смотрел на нее, молчал, лицо его, в каплях крови, было бесстрастным, неэмоциональным, и только глаза горели сумасшедше, пугающе. Пальцы в ее рту протолкнулись глубже, вызывая обильное слюноотделение и заставляя задыхаться, задвигались, имитируя оральный секс. — Ну, блядь? Не поняла меня? Доун вдохнула носом, сомкнула губы, провела языком по пальцам во рту, старательно облизывая. Вкус крови, тошнотворно-металлический, внезапно опьянил, задурманил голову. Диксон с расширенными зрачками наблюдал за этим, помогая, двигая рукой все резче и настойчивей. Доун увлеклась, неосознанно застонала, чувствуя еще больше, до боли уже, наливающийся жаром низ живота, выгнулась, уже сама ловя его пальцы, гладя его по груди, стремясь расстегнуть рубашку, ощутить тепло его тела, твердость его мускулов. — Сука, — тихий шепот с рокочущими, угрожающими нотами, был страшен, и вместе с тем возбуждал до невозможности, — че тебе еще от меня надо, тварь? Он резко вытащил пальцы, ухватил ее за аккуратный пучок волос, придвигая к себе максимально близко, вжимаясь в мокрые губы злобно, не целуя, а кусая, бередя уже заживающие ранки. Влажные от ее слюны пальцы легли на грудь, дергая форменную рубашку за застежку вниз, разрывая, открывая ярко блеснувшую в свете луны белую кожу, упакованную в привычный спортивный черный топ. Он помедлил, оглядывая ее, затем, ухватив ее за талию, поднялся вместе с ней, повернул спиной, заставил опереться на парапет. — Смотри, тварь, знакомых видишь? Доун послушно посмотрела вниз, на блуждающих по округе мертвецов, помотала головой отрицательно, не в силах сказать что-либо. Диксон бесцеремонно и больно сдернул с нее форменные брюки вместе с бельем, шлепком заставил встать так, как ему было надо. — Внимательней смотри, сука, нашла? У Доун затуманивался взгляд, она никак не могла сосредоточиться на том, что он ей говорил, полностью поглощенная тем, что он с ней делал. Жесткие пальцы толкнулись в нее, раздался хриплый глухой смех: — Сука похотливая, течешь? Так я и думал… Диксон обхватил ее лицо мокрой от ее влаги ладонью, опять вложил пальцы ей в рот. На этот раз команды не потребовалось, Доун понятливо разомкнула губы, облизывая, дурея теперь уже от собственного вкуса, и застонала, низко и мучительно, когда он толкнулся в нее, до упора. Диксон властно повернул ее лицо в ту сторону, куда ей необходимо было смотреть: — Смотри туда, гадина, смотри… И Доун, задыхаясь от грубых, жестоких толчков, от того, что, с каждым движением она оказывалась все дальше, перевешиваясь за край крыши, все-таки сфокусировала взгляд и увидела. То, что совсем недавно было Горманом, бродило в толпе себе подобных, и по его виду можно было понять, что умирал он тяжело. И был еще жив, когда его жрали живьем. — Увидела? — Захрипел ей на ухо Диксон, наращивая темп, — вот и смотри, все время туда смотри, тварь, смотри, че ты сделала. Это ты сделала, ты, ты, ты! Одной рукой он перехватил ее ниже живота, безошибочно нашел клитор, надавил, и Доун забилась в оргазме, мыча сквозь пальцы, двигающиеся у нее во рту, насаживаясь сама, сильнее, яростнее, и смотря, смотря вниз, в многоэтажную пропасть, на то, что было когда-то ее подчиненным. Она все еще дергалась в оргазменных судорогах, когда Диксон, выругавшись, двинулся еще несколько раз, сильно и неконтролируемо, и тоже кончил. Как и до этого, в нее, не заботясь ни о чем. Они постояли так какое-то время, тяжело дыша, успокаиваясь. Затем Диксон отодвинулся вместе с ней от края и отошел от нее в сторону, поправляя одежду. — Завтра мы уходим, — он опять закурил, не глядя на нее. — мне нужна машина и мое оружие. И одежда моя тоже. Он остро глянул на нее, видимо, ожидая возражений, но Доун, тоже успевшая одеться и привести себя в более-менее приличный вид, только кивнула. — Останешься со мной на ночь? — она не хотела задавать этот вопрос, непонятно, как он сорвался с языка. Ей хотелось, очень хотелось, чтоб он остался, чтоб обнял ее, может поцеловал. Она ненавидела себя за эту слабость, за это, внезапно непонятно откуда вылезшее, пробудившееся женское начало. Доун осознавала, что это все делает ее слабой, уязвимой. Делает ее жертвой. Но сейчас она хотела быть слабой, хоть на чуть-чуть. С ним. — Нет. Ответ прозвучал сухо, окончательно. — Ты получила, че хотела. Мы в расчете. Я тебе долг вернул. Диксон докурил, выбросил сигарету и ушел с крыши, не оглядываясь. Доун подумала, что он, наверняка, сейчас пойдет к Бет, и удивилась, как ей стало больно и обидно от этой мысли. «С Бет он наверняка совершенно другой-, отстраненно размышляла она, спускаясь вниз, — приветливый, спокойный, улыбчивый. Ласковый.» И еще она думала, перед тем, как уснуть, что, скорее всего, совсем немногие видели другую сторону Дерила Диксона. Звериную. Она видела. Как и он ее. Они были во многом похожи, и при другой ситуации… И, возможно, если б не было Бет… Тут она себя остановила. Силой. Потому что, какой бы она не была, но глухое, темное начало, прорывающееся иногда, глушить в себе умела. Может, себе во вред. Утро принесло вопросы от подчиненных, грамотно ею закрытые, новые задачи. И большую военную машину, сорвавшую с петель ворота Грейди. Большущий рыжий мужик с военной выправкой, играючи положил всех двинувшихся к ним ходячих, худощавый высокий мужчина с плохо скрываемым сумасшествием в голубых глазах отрывисто приказал позвать главного. Доун вышла вперед, оглядывая всю разношерстную компанию, явившуюся за своими. За Диксоном и Бет. Лидер компании, Рик Граймс, пришел не с пустыми руками. В кузове машины, основательно избитые, но живые, сидели Шепард и Ликари, ранним утром сегодня отправившиеся на патрулирование. Граймс зашел с козырей, требуя назад своих людей в обмен на патрульных. Он, похоже, собирался вести долгие переговоры, но Доун не дала ход дискуссии, просто согласившись на все. Диксон шел следом за Бет, радостно кинувшейся на шею высокой темноволосой девушке. Доун смотрела, как он хлопнул по плечу Граймса, пожал руку рыжему гиганту, обнял седую худощавую женщину, повисшую на нем совершенно неприлично и интимно. Она не ждала, что он обернется. Просто смотрела на широкую спину, обтянутую кожаной жилеткой, с крыльями, на то, как седая женщина передала ему арбалет, как он улыбнулся, радостно и поцеловал ее. В губы. Машина уже уезжала, все еще щетинясь стволами, Граймс не доверял никому, похоже. Доун смотрела, как Диксон сел на пассажирское сиденье, предварительно упаковав всех женщин внутрь. Рыжий военный сел за руль, Граймс залез в кузов последним, не убирая оружие. Машина выехала за ворота, и Доун, уже отворачиваясь, по какому-то наитию, внезапно подняла голову. Диксон смотрел через окно с пассажирского места прямо на нее. Пристально и жадно. Не отрываясь, пока машина не скрылась за поворотом. Доун сумела сделать вдох, только почувствовав головокружение и темноту в глазах.***
Диксон смотрел вперед, слушая возбужденный щебет Бетти, ощущая нежное поглаживание прохладных пальцев Керол на плече. Вот все и закончилось. Хорошо закончилось. И он практически цел, и Бетти с сестрой, и Керол жива, и арбалет даже его сохранила! И уйти удалось без проблем, хотя он до последнего сомневался. Ждал подвоха от Лернер. И еще ждал, что она придет к нему этой ночью. И, с трудом признаваясь себе в этом, хотел, чтоб пришла. Понимал, что ничего хорошего не выйдет из этого, что, если еще раз переспит с ней, то уходить будет сложнее, в разы сложнее. Все понимал. И все равно хотел. Хотел увидеть ее светлые, завораживающие змеиные глаза, ощутить сладкий яд ее губ на своих губах, почувствовать плавные изгибы точеного гадючьего тела в руках, смять, сжать, покусать… Он еле заснул. И во сне опять видел, трогал, чувствовал ее. Хорошо, что она не пришла. Потому что он сам с трудом сдержался, что не пойти к ней. Если б пошел, то точно потом никуда бы не делся. Он смотрел прямо перед собой, остывая, успокаиваясь, настраиваясь на другое. На привычный ритм выживальщика. И понимал, что теперь ночи будут сплошным мучением. И понимал, что, скорее всего, это не конец. Несмотря на то, что долг он вернул сполна.