Вернуть долг.

Доун смотрела на трупы, рядами лежащие перед госпиталем, стоя у окна, у себя в кабинете. Вспоминала тот день, когда все началось, вспоминала тот день, когда оказалась здесь. Ей не пришлось тогда убивать больных и обратившихся людей, военные позаботились об этом. Зато потом подобной работы хватило по самое горло. Хорошо, что она умела отключать эмоции. Просто выдыхаешь, отстраняешься, как будто со стороны смотришь, и позволяешь телу действовать самостоятельно. Всегда срабатывало. Во всех ситуациях. И когда пришлось убивать пациентов, лежащих в коме здесь, на этаже, на которых расходовалось очень много медикаментов, и когда наставила пистолет и выстрелила в укушенного коллегу, своего босса, капитана Хансона, наставника, человека, заменившего ей отца. И когда увидела испуганную, истерзанную женщину, выползающую из комнаты этого скота, Гормана. Она тогда просто помогла ей дойти до палаты. И ушла. И ничего не сделала. Надо было сохранять дисциплину, хотя бы видимость дисциплины. Она знала, видела, что некоторые люди, мужчины, имеющие доступ к оружию, в реалиях конца света очень быстро превращаются в неуправляемых психопатов, зверей, заражая своим безумием окружающих. Она наблюдала такую картину в родном участке, в центральном управлении. Она очень надеялась, что в резервном штабе, который должно, обязано было создать правительство в такой экстренной ситуации, все же обстановка получше. Они работают, должны работать. У них есть все ресурсы для этого, но, скорее всего, немного людей. У них наверняка есть ученые, которые уже решают проблему. Так должно быть. А значит, надо просто ждать. Их спасут, до них доберутся. И, когда это произойдет, необходимо, чтоб основная часть персонала и пациентов была в своем уме. Только так, только при таких условиях возможно возрождение. Оно здесь, в Грейди, где есть дисциплина, где сохранились человеческие законы, взаимоотношения, нормальные люди. Оно здесь, а не на улице, где бродят озверевшие, потерявшие человеческий облик банды с дикими законами. Раздался стук в дверь, затем, не дожидаясь разрешения, посетитель вошел. Доун повернулась, подошла к столу, где, прикрытый бумагами, лежал табельный пистолет. Так, на всякий случай. — Горман, вы сегодня в патруль? — Да. Господи, какой мерзкий взгляд у него, гнилой. Хуже, чем у мертвецов, гуляющих на улице. — Возьмите карту, там помечены новые маршруты для патрулирования. — А чем старые не устраивают? — Горман, я не собираюсь пояснять мотивы моих приказов, вы свободны. — Ну-ну… Он криво усмехнулся, повертел листок в руках и вышел, не сказав больше ни слова. Доун выдохнула, села за стол. Надо решать, с ним надо решать как можно скорее. Диксон поможет, обещал. Помимо воли мысли унеслись к позапрошлой ночи, проведенной в его палате. Он тогда выслушал ее, задал пару вопросов, по делу, уточняющих. Потом откинулся на многострадальную спинку кровати, попросил закурить. — Ну и чего ты конкретно хочешь от меня? Он выдохнул дым, глянул на нее остро и испытующе, опять создав впечатление, что в прицел смотрит, выбирая, куда выстрелить. — Я не могу доверить это никому из своих людей. Их немного, и я не уверена, что они… Они… Мне и так очень сложно дисциплину держать, если я устрою локальную войну, то пострадают все. Необходимо убрать зачинщиков, их двое. Остальные утихнут. — Я так понимаю, сама ты их убирать не хочешь? Хочешь, чтоб чистенько все? М…? — Я не могу сама. Не потому, что не могу… Пойми, если я сама в этом буду участвовать, то не смогу сохранить даже видимость порядка, опущусь до законов стаи, законов сильнейшего. Пока все держится только на соблюдении порядка, на соблюдении законности. — Да все это хуйня, — перебил он, — в любом случае все пойдет по пизде. Доун приподнялась с его плеча, посмотрела вопросительно. — Че ты думаешь, здесь бесконечно сидеть будете? У вас есть генераторы, это хорошо, но нет ресурсов. Магазины подчищены, шмотья нового нет, патронов нет, ходячих все больше, люди из города уходят, одни отморозки остаются. Вам надо валить отсюда. Пока есть еще возможность. Надо не патрулировать улицы, а искать место, где можно нормально жить. — Ты не прав, — она покачала головой, придержала сползающую простыню на груди, — правительство… — Правительство пошло по пизде, — перебил он грубо, — ученые -тоже. Видели мы тут одного ученого, пока он не взорвал свою гребаную лабораторию, много чего интересного рассказал. Нет ничего, лейтенант, забудь. Не жди. — Нет. — Она твердо покачала головой, — ты не прав. Есть правительственные программы, секретные лаборатории, надо только подождать. А пока что людям нужна дисциплина, твердая рука… — Людям нужно жрать, спать и трахаться. — Он приподнялся, ухватил ее за простыню, которой она прикрывалась, потянул вниз, любуясь полной красивой грудью женщины.- И именно в такой последовательности. И еще людям нужно знать, что их не сожрут в ближайшем будущем. Вот и все. Прекрати строить из себя команданте. Он дернул ее за руку на себя, провел ладонью по темным спутанным волосам, втянул ноздрями запах: — Сука… Сто лет чистой бабы не нюхал… Если б ты знала, че там за хуйня творится… Она замерла в его руках, потерлась лицом о грудь: — Оставайся. И Бет здесь лучше будет. — Бет будет лучше со своей семьей. — Отрезал он, отстраняя ее. — И с тобой? — сузила она зло глаза, чувствуя, как затапливает почему-то неконтролируемая… Ревность? — Не твое, блядь, дело, — он отвернулся, подкуривая новую сигарету. Потом перевел разговор: — Че ты конкретно хочешь от меня, я так и не понял. Доун собралась с мыслями. Он опять отвлек ее своей неожиданной лаской, заставил непослушное тело дрожать, мокреть и тянуться к нему за новой порцией. Мозг с трудом подавил начавшийся бунт. — Мне нужно, чтоб ты убрал тех, на кого я тебе укажу. Но так, чтоб это выглядело… Ну… Как несчастный случай, что ли… — Вот как? — Он прищурился, — как киллер сработать? А ты в курсе, что киллерам платят? — Диксон, не надо так. Я понимаю, о чем прошу. Я предлагаю тебе убежище, защиту… К тому же ты мне должен, помнишь? За лечение. — Интересный у тебя способ оплаты, блядь, — усмехнулся он, — но мне не подходит. — И чего же ты хочешь? — она легко провела пальчиками по его груди, очертила соски, спустилась ниже, под простынь. Он перехватил руку: — Ну вот это явно не тот вариант. Ты че думаешь, я ради твоей пизды буду подставляться? Да нахуй мне это? Я все равно свалю отсюда, рано или поздно. Доун замерла, чувствуя, как злость, затопившая ее, превращается уже в плохо контролируемую ярость, заставляющую совершать ошибки. — А ради чего будешь? Ради Бет, например? У него моментально отвердело лицо, загуляли желваки под кожей. Диксон резко навалился на нее, прижал к кровати, зарычал в лицо: — Заткнись, сука! Я тебя прямо щас придушу и свалю. Это проще гораздо, и быстрей. Доун не хватало воздуха под его массивным телом, она понимала, что не может двинуться, не может ничего противопоставить ему. Она, не отрываясь, глядела в злые бешеные глаза, осознавая опасность, которой сейчас подвергалась, и, совершенно иррационально чувствуя невероятное, дикое возбуждение. Адреналин бушевал в крови, отдаваясь шумом в ушах, покалыванием в кончиках пальцев, напряжением в мышцах. Диксон тяжело дышал, медля, решая словно, не придушить ли ему в самом деле ее сейчас, и Доун, понимая, что она на краю, на грани, вздрогнула и облизнула враз пересохшие губы. — Гадина, блядь, — простонал он, оглядывая ее лицо жадными глазами с внезапно расширившимися, как от кайфа, зрачками, — сука бешеная! И прижался к ее с готовностью распахнувшемуся рту зверским поцелуем, кусая до крови, причиняя боль, сладкую, тянущуюся, томительную. — Я тебя, сука, точно прибью, — пробормотал он, когда оторвался, наконец, от ее губ, и закинул ее ноги себе на плечи, — потом, блядь, придушу, когда выебу. Тут он, зарычав, вошел в нее, легко скользя, потому что Доун уже давным давно была совершенно мокрой, задвигался, грубо и бешено, без отрыва глядя в шальные, затянутые пленкой страсти, глаза, наклоняясь опять, чтоб ухватить раскрытые в стоне губы, чтоб пройтись зубами по тонкой коже возле ключицы, припечатать порывающиеся обнять его руки над головой девушки. — Сука, сука, че ж ты творишь, сука ядовитая, тварь… — бормотал он отчаянно, не в силах справиться с собой, не в силах противостоять дикому желанию целовать ее, обнимать ее, заставлять ее выгибаться в сладкой муке, шептать его имя низким томным голосом. Доун же полностью отдалась эмоциям, забылась совершенно в этом невероятном омуте, куда он в очередной раз утащил ее. Сходя с ума, чувствуя, что уже скоро, очень скоро, что еще чуть-чуть, она потянулась к его губам, застонала умоляюще, вцепившись руками в спинку кровати, уже очень серьезно расшатанную, выгнулась, насколько это было вообще возможно, под его массой, и кончила так сильно, так оглушительно, что криком своим точно перебудила бы весь госпиталь, если б Диксон не успел среагировать в последний момент, и, несмотря на то, что последовал за ней буквально через мгновение, рот все-таки умудрился ей запечатать ладонью наглухо. Он обессиленно навалился на нее, не заботясь совершенно о том, что доступ кислорода перекрыт практически полностью, но Доун не жаловалась, все еще вздрагивая, все еще переживая афтешоки оргазма, обнимая его мощные плечи, удерживая на себе, в себе, не желая отпускать. Она поймала себя на мысли, что ей невероятно хорошо с ним, что ее, по большому счету, очень устроило бы, если б он остался, даже такой, дикий, не поддающийся контролю и дисциплине. Если б он остался с ней. Но Диксон, подышав, и вспомнив, очевидно, что ей тоже надо бы дать глоток воздуха, приподнялся на локтях, провел пальцами по искусанным губам, по шее со следами укусов, следами его пальцев, усмехнулся. — Вот ты сука бешеная, — это прозвучало практически как комплимент, — вся ведь мокрая была. А если б придушил? Хотел ведь. — Не придушил же, — она обняла его за шею, притягивая, легко целуя в губы, облизывая скулу. Он чуть подался вперед на ее ласку, но потом отодвинулся, улегся на бок, пошарил опять сигареты. — А теперь поговорим, — закурил, помедлил, — я сделаю то, что ты хочешь. А ты дашь мне и Бетти уйти. Без проблем. С оружием. Доун неприятно кольнуло в груди. Все-таки уйти. С Бетти. Как он о ней заботится, как переживает. Кто она ему? Но сдержалась, не спросила ничего. Училась Доун всегда быстро. И думала быстро. — Я согласна.