Exitus letalis

Даша придирчиво разглядывала весь свой нехитрый гардероб, стоя перед открытым шкафом в чем мать родила. Мокрые волосы холодили спину, покрывшуюся множеством мелких мурашек. Природа появления последних в данный момент была под большим вопросом — то ли физиологичная реакция на температуру, то ли — на нервное предвкушение вечера. Из колонок громко играла музыка, перекрывая шум неспешно разъезжающего по комнате робота-пылесоса. Бегемот невозмутимо лежал в кресле, флегматично наблюдая за перемещениями странного агрегата. Мыслей в голове было слишком много. Разумовская и сама понимала, что загоняется раньше времени, но Екманян ей нравилась слишком сильно. И несмотря на очевидную взаимность, ее по-прежнему это пугало. Она не помнила, когда последний раз так волновалась. Даже воспоминания о визите к декану и ожидании увольнения в этот момент померкли, стали казаться далекими и смешными. Какой-то очень старый, почти забытый плейлист был составлен из совершенно разных, а местами неожиданных песен. Мало кому Даша готова была признаться, что под настроение может послушать самую обычную, незамысловатую попсу нулевых. Впрочем, иногда среди простых текстов встречались те, которые отзывались. Прекрасно выглядит, красиво хамит, Захочет выведет, захочет простит, Лишь взглядом поманит, я сразу за ней. Казалось, она не слышала эту песню Лолиты лет сто, и теперь даже в недоумении повернулась, совсем иначе воспринимая давно знакомые слова. Красивый бантик конфеты, только что там внутри, Если чувства одеты в стиле military. Даша нахмурилась. Она наконец смогла поймать эту с трудом уловимую нить беспокойства, которая мешала ей в полной мере насладиться предвкушением вечера. По всему выходило, что она боялась разочароваться и что ничего не получится. И что будет больно. Снова. Как легко было кем-то увлечься в двадцать, и как сложно позволить чувствам взять верх ближе к тридцати. Разумовская вновь повернулась к открытому шкафу и решительно вытащила оттуда несколько вещей. Пора было остановиться заниматься бессмысленными накручиваниями. Мировая бы ей сказала что-то вроде: «Не попробуешь — не узнаешь». А попробовать определенно стоило. Перед глазами всплыл образ Анны, и губы расплылись в непроизвольной улыбке. Как никогда стоило. Одевшись, Даша покрутилась перед зеркалом и осталась довольна. Юбки она носила редко, но очень хотелось узнать, каким будет лицо Екманян, когда она увидит ее полуголые ноги. Черная джинсовая юбка казалась обманчиво длинной за счет высокой посадки, на деле же она заканчивалась куда выше середины бедра. Заправленная темно-серая футболка с надписью AC/DC, кожанка и высокие ботинки — чтобы не изменять любимому образу. Как там однажды осенью прокомментировала ее вид Анна? Среднестатистическая студентка фазанки из неблагополучного района? «Пусть знает, с кем имеет дело», — подумала Даша со смесью вредности и внезапного возбуждения. *** Такси притормозило у пятнадцатиэтажного здания в 19:03. Опаздывать намеренно в планы Разумовской не входило, но таксист собрал все красные светофоры и в целом, казалось, особенно никуда не торопился. Волнение обострилось, хотелось закурить, но желание уже наконец добраться до столика пересилило. Интуиция подсказывала, что после их диалога на кафедре Анна не станет опаздывать. Во взгляде Екманян в тот момент, несколькими часами ранее, отразилось куда больше, чем могла ожидать Разумовская. Сожаление, просьба и страх. Это подкупало, располагало и заставляло довериться. И Даше не хотелось на этом играть. Лифт оказался ничем не лучше таксиста. Он поднимался с чудовищно медленной скоростью, останавливаясь почти на каждом этаже, словно специально маринуя напряженную Разумовскую. Наконец его двери раскрылись на последнем. Даша оставила куртку в гардеробе, и хостес проводила ее в нужном направлении. Анна сидела за столиком у большого панорамного окна, отвернувшись от зала. Даша заметила ее издалека, и в этот момент ее поле зрения сузилось до минимума, вмещающего в себя до одури красивую женщину в коротком черном платье на тонких бретельках. — Таксист был как ленивец из «Зверополиса», — зачем-то оправдалась Разумовская, подойдя к столу. Взгляд обернувшейся к ней Екманян однозначно дал понять, что юбку она надела не зря. В сине-серых глазах короткой вспышкой промелькнула буря, и Разумовская словила себя на желании послать к черту ресторан, схватить Анну за руку и сразу отправиться домой, минуя любые разговоры. Но вместо этого она опустилась на мягкий стул напротив, не разрывая зрительного контакта. — А у меня хороший вкус, — ухмыльнулась Анна, взглядом окидывая зал. Ресторан действительно был уютным и стильным, но главной его особенностью, без сомнения, был шикарный вид на город, открывающийся с верхнего этажа. Отправляя Екманян этот адрес, Даша почти не сомневалась, что ей понравится. — Еще бы. Разумовская ответила ей такой же ухмылкой и, к своей неожиданности, почувствовала растерянность. Она смотрела на Анну, совершенно не находя слов. — Поздно смущаться, Разумовская. — Екманян хитро улыбнулась, верно истолковав потерянный взгляд. — Что еще я могу сделать, чтобы ты звала меня по имени? — Непринужденный тон Екманян быстро разрядил обстановку, и Даша почувствовала легкость. — А то пока что я знаю лишь один способ. Бровь Анны удивленно изогнулась, теперь настала ее очередь потеряться с ответом. Намек на их секс на прошлой неделе был совершенно недвусмысленным. Екманян уже собралась что-то сказать, но в этот момент к их столику подошел официант. — Здравствуйте. Готовы сделать заказ? — Он очень вежливо улыбнулся. Даша, не обращавшая до этого никакого внимания на меню, поняла, что ей однозначно нужно выпить. — Ваш самый лучший набор шотов. — Было совершенно не до раздумывания над позициями в барной карте. — Два набора, — обратилась к нему Анна, — и сырную тарелку. Официант молча кивнул и удалился. А Разумовская с интересом посмотрела на Екманян. — Вообще-то, ты знаешь два способа, — лукаво произнесла Анна, возвращаясь к прерванному разговору, — и второй — это меня напоить. Даше вспомнился совместный Новый год в пабе и их разговоры. — И начать рассказывать душещипательные истории? Я надеялась оставить это на другой раз. Флирт и неизменные подколы — такие привычные составляющие их диалогов — позволяли легко прятаться за собой от совсем других вопросов, которые по-настоящему хотелось задать. — А может, мне нравятся твои душещипательные истории? — Анна улыбнулась. — Их не так уж и много, — Даша пожала плечами, — но мне бы очень хотелось послушать и твои тоже. Улыбка потухла на чуть дрогнувших красных губах, и напряжение, которое Екманян, очевидно, старалась скрыть за привычным сарказмом, вышло наружу. — Мне нужно время, — произнесла она и отвела взгляд, словно начав высматривать официанта с заказом. — Сколько потребуется, — Разумовская ответила очень серьезно, но после с улыбкой добавила: — А вообще, я тоже. — Что — тоже? — Анна непонимающе на нее посмотрела. — Тоже хочу не только заниматься с тобой сексом, Аня. И поэтому мне интересно узнать тебя. Глядя на казавшуюся сейчас очень беззащитной Екманян, Даша почувствовала зарождающуюся где-то под грудью волну нежности. Эта до ужаса закрытая, надменная и резкая женщина сейчас выглядела совсем иначе. Она вертела в руках салфетку, сама, кажется, не замечая, как складывает из нее почти что фигурку оригами. Ее хотелось обнять, погладить по спине и поцеловать в висок. Разумовская неожиданно поняла, что нужно открыться перед Анной самой. Действительно, невозможно было предугадать, что из всего этого выйдет. И выйдет ли вообще. Но очень хотелось попробовать, и самый правильный вариант — просто быть честной. В конце концов, разве увиливания, утаивания и подстраивание под другого человека вообще могут помочь сделать отношения ближе? Это было для Даши сложно. Она не привыкла говорить о своих чувствах, особенно как сейчас, когда нужно было открыться навстречу полной неизвестности. Но рискнуть стоило. Определенно. Нужно лишь… — Ваши шоты, — учтиво произнес появившийся официант, ставя на стол заказ, — и сырная тарелка. Нужно лишь хорошенько напиться. — За вечер? — Даша подняла стопку. — За вечер. — Анна улыбнулась. Звук соприкоснувшегося стекла и легкое касание пальцев показались Разумовской какими-то на удивление простыми, но сближающими жестами, и это придало уверенности. Она залпом выпила один, оказавшийся и правда очень неплохим шот и следом второй. — Воу! Мне начинать переживать, что придется тащить тебя домой на себе? — Екманян подозрительно прищурилась. Даша отодвинула от себя пустую стопку и внимательно посмотрела Ане прямо в глаза. — Я тоже испугалась, — произнесла она, проигнорировав реплику Екманян. После короткой паузы и немого вопросительного взгляда она продолжила: — Ты сказала, что сбежала, потому что испугалась. Так вот, мне тоже страшно, если честно. У меня даже серьезных отношений никогда не было, а сейчас я смотрю на тебя, и мне хочется с тобой… Ты мне очень сильно нравишься, Аня, — называть Екманян по имени оказалось до жути приятно, — и я не знаю, как это для тебя, но для меня — как шаг в пропасть, потому что я не знаю, как быть с кем-то в отношениях. Но мне очень хочется попробовать. Анна смотрела внимательно и вдумчиво. Даше показалось, будто у нее даже как-то расслабились плечи. Эти до чертиков сексуальные изящные плечи с выступающими ключицами. Алкоголь быстро ударил в голову. Когда она последний раз сегодня ела? Мысли начали сворачивать куда-то не туда, и фантазия о том, каково было бы провести языком по нежной коже, не желала уходить из головы. — Тогда, может, мы поищем ступеньки? — Голос Екманян звучал непривычно серьезно, без намека на иронию. — «Ступеньки»? — уточнила Разумовская. — Если продолжить твою аналогию с пропастью. Может, и не надо прыгать без оглядки? — Анна улыбнулась, казалось, она сама удивилась своим словам. — Может, попробовать спускаться постепенно? Я боюсь похожего, Даша. Но сейчас, пока тебя слушала, подумала — можно ведь и не прыгать. Разумовская уставилась на нее, пораженная такой простой и логичной, но почему-то неочевидной мыслью. — Блин, а что, так можно было? — Она рассмеялась. — А кто нам указ? — и Аня рассмеялась вслед. Стало вдруг очень свободно. Даша поймала себя на внезапном осознании, что все эти месяцы, какими бы ни были их разговоры — споры, ругань и перепалки, мирные беседы, — они вызывали разные чувства, но она всегда ощущала себя самой собой. Она была искренней в своих эмоциях и реакциях и не пыталась притворяться. А сейчас вот удивлялась тому, что ее поняли. Но если подумать, так ли это было удивительно? Ей даже расхотелось дальше напиваться. — Знаешь, Даша… Хм. Да-ша. Мне нравится. И короче намного, — немного захмелевшим голосом произнесла Екманян, отправив в себя очередной шот, — я, вообще-то, та еще стерва. Разумовская, окунавшая в мед наколотый на вилку кусок бри, замерла и постаралась посмотреть на нее предельно серьезно. — И долго ты собиралась скрывать от меня эту информацию? — вкрадчиво поинтересовалась она. — Это действительно так. Каждый раз в отношениях от меня почему-то ждали, что я изменюсь. Стану мягкой и пушистой, пытались переделать, воспитать, — на последнем слове Аня фыркнула, — а потом разочаровывались, и все заканчивалось. Я сбежала от тебя тогда, потому что испугалась, что будет так же. А ты мне… Она замолчала и отвела взгляд, начав изучать погрузившийся в густые сумерки город. Даша решила, что не стоит требовать от нее сейчас всех ответов. Не говоря уже о том, что ей и самой было не так уж просто говорить прямо. — Но ты вернулась, — тихо произнесла она. — Вернулась. — Екманян снова посмотрела на Дашу. — Я это ценю, и твою честность тоже. И я рада, что ты это сделала, — Разумовская улыбнулась, — я бы сама, наверное, еще долго злилась. Это было странно, до жути непривычно — так просто и открыто произносить пусть и совсем короткие, но честные фразы. Вместе с тем, с каждым словом приходило необъяснимое облегчение. Аня смотрела на нее со смесью удивления и чего-то еще — распознать было сложно. Она смотрела так, будто ей говорили такое впервые. — Вынуждена признать, — она делано вздохнула, — что я тебя понимаю. Я бы тоже злилась. Половина стопок так и оставалась нетронутой. Легкое опьянение туманило голову Разумовской, но нервозность, которую хотелось заглушить в самом начале вечера, перестала ее терзать. И теперь куда больше желания было воспринимать происходящее более-менее трезво. Она заметила, что и Екманян вместо шотов стала больше внимания уделять сыру. — Слушай, а ты не хочешь ничего нормального заказать поесть? Я что-то голодная. — Даша начала высматривать официанта. — Я тоже. Очень голодная, — со смешком ответила Аня. И когда Разумовская перевела на нее взгляд, стало ясно, что говорит она вовсе не о еде. *** Даша оказалась прижата к едва успевшей захлопнуться двери собственной квартиры, не успев опомниться. Губы Екманян бесцеремонно, живо, страстно накрыли ее рот, а язык требовательно проник внутрь. Ощущение горячего, возбуждающего до дрожи в коленях тела пьянило похлеще любых коктейлей. Ее руки блуждали по спине Анны, прижимая сильнее к себе. Плащ улетел куда-то в сторону. И теперь от прикосновений к голой коже ее отделяла лишь тонкая ткань платья. Хотелось всего. Сразу. Прямо сейчас. В своих фантазиях Даша не раз представляла, как изучает все тело Екманян, целует, гладит, разглядывает. В действительности же не хватало никакого терпения, и все желание свелось к тому, чтобы услышать несдерживаемый стон удовольствия. Она перехватила инициативу в поцелуе и подтолкнула Анну к стоящей рядом высокой тумбе, усадив на нее. Несколько метров до кровати казались сейчас непреодолимым расстоянием. Та совсем не сопротивлялась, только в спехе стянула с Разумовской кожанку, а вслед за ней и футболку. — Как я тебя хочу, Аня, до одури, — пробормотала Даша в полураскрытые губы. Екманян смотрела на нее потемневшими от возбуждения глазами. Ее ладони гладили плечи, грудь, перемещалась то на спину, то на живот, и каждое касание обжигало Дашину кожу, заводило еще сильнее. Взгляд, открытый и призывный, словно говорил: «Возьми». Руки скользили по бедрам, все выше задирая платье. Не прерывая зрительного контакта, Разумовская стянула с нее всю самую лишнюю сейчас одежду и опустилась на колени. Анна шире раздвинула ноги, и это было настолько пошло, что тянущий узел внизу живота запульсировал еще сильнее. Даша замерла на несколько секунд, чтобы насладиться открывшимся видом, а затем с жадностью впилась губами в вульву. Как сильно ей этого хотелось. Все это время. Оказаться между ног Екманян, почувствовать вкус, услышать хриплый вздох. Она провела языком от преддверия влагалища вверх по складкам половых губ и остановилась на клиторе. — Даша… — Имя перешло в протяжный стон. Рука Анны забралась в растрепанные пшеничные волосы и сильнее прижала голову к себе. Разумовской это нравилось. Возбуждало так сильно, что казалось даже круче, чем получать удовольствие самой. Она проводила языком по клитору сначала медленно, постепенно ускоряя темп, прислушиваясь к стонам, чувствуя, как напрягаются бедра. Еще немного, и она начала бы глухо стонать сама — настолько ярко Даша ощущала происходящее. Не отрываясь от клитора, она проникла двумя пальцами во влажное и тесное влагалище, что было встречено громким стоном и еще крепче прижавшей к себе рукой. — А-ах… Да… Даша… Разумовская ускорялась, стараясь не менять ритма. Она трахала Анну пальцами так быстро, как позволяла ей поза, синхронно двигая языком с такой же скоростью. Невозможно было оторваться. Было плевать на онемевшие колени, забившиеся мышцы в руке — вообще на все. Потому что каждый следующий стон и срывающееся дыхание доставляли невозможное удовольствие. Даша почувствовала, как сильнее напрягается Анино тело, услышала, как частые вдохи постепенно стали переходить в нарастающие по громкости стоны. Не контролируя больше силу, она подалась вперед, сжимая голову Разумовской между ног, до боли впиваясь пальцами в волосы, и кончила с громким протяжным криком. Когда хватка ослабла, Даша поднялась, оказавшись перед лицом Екманян. Та, расслабленно опершись о стену, тяжело дышала с закрытыми глазами. «Какая же до чертиков красивая», — наверное, в сотый раз за этот вечер подумала Разумовская. Она вытерла тыльной стороной ладони рот и подбородок, покрытые смазкой, и какое-то время так и продолжила стоять, молча любуясь Аней. Глаза открылись внезапно, их хищный блеск не могла скрыть даже темная прихожая. Анна смотрела на Дашу почти плотоядно. — Я кое-что тебе задолжала, — произнесла чуть дрожащим голосом, словно еще не до конца отошла от оргазма. — Да? — Трахнуть тебя как следует. Едва утихшее острое возбуждение прошло электрическими разрядами по всему Дашиному телу. От такого взгляда можно было кончить прямо сейчас. Анна спустилась с тумбы и притянула ее к себе. — Где тут у тебя кровать? — горячий шепот обжег ухо. По пути до спальни они стянули друг с друга оставшуюся одежду. Дурацкая привычка не заправлять постель сыграла на руку как никогда. Мягко толкнув Дашу на кровать, Анна осталась стоять над ней. Ее взгляд жадно скользил по всему обнаженному телу, от шеи до щиколоток и обратно. Проникавший сквозь незадернутые шторы свет уличного фонаря достаточно освещал комнату, чтобы Разумовская, наконец, тоже смогла рассмотреть Екманян. Изящные плечи, аккуратная грудь с темными сосками, мягкий живот, узкая талия, широкие округлые бедра — ее тело казалось больше чем просто красивым. Оно было самым желанным. Единственным желанным. Особенным. — Ты даже не представляешь, сколько всего мне хочется с тобой, Даша, — шепотом произнесла Аня. — Тогда чего ты ждешь? — поведя бровью и очень провокационно раздвинув ноги, отозвалась Разумовская. В следующий момент Екманян опустилась на нее сверху, накрыв своим телом, и впилась в ее губы яростным поцелуем. Соприкосновение голой кожи вызвало будоражащую дрожь. Ладони Анны сжимали Дашину грудь, пальцы кружили вокруг сосков, заставляя забыть обо всем другом и полностью отдаться ощущениям. Она обхватила ногами Аню за талию, нетерпеливо требуя большего. И инстинктивно подалась вперед бедрами, когда та резко, но аккуратно вошла в нее. С губ Разумовской срывались несдерживаемые стоны в такт движениям пальцев в ее влагалище, которые задевали самую чувствительную точку. Это был не просто секс, это было словно легальное слияние, которое в обычной жизни лишь все бы усложнило. Но сейчас Даша позволила быть себе дикой, свободной, открытой и очень, очень бесстыдной. С Анной. Екманян оторвалась от ее губ и выпрямилась, не прекращая трахать, и теперь можно было разглядывать ее, видеть, как трясется ее грудь, пока рука ритмичными толчками подводит все ближе к пику. В глазах Анны горел дикий огонь, на ее лице отражалось похотливое удовольствие. Даша представила, как выглядит сейчас, распластанная на постели, судорожно сжимающая простыни, готовая сама с силой насаживаться на эти тонкие красивые пальцы, и, не отдавая себе отчета, задвигалась навстречу еще быстрее. — Хочу смотреть, как ты кончаешь, Даша, — хриплым низким голосом произнесла Анна, глядя прямо в глаза, — хочу смотреть, как ты мастурбируешь, пока я трахаю тебя. От этих слов у Разумовской окончательно снесло крышу. Она, словно под гипнозом, чувствуя совсем легкий укол стыда, от которого ощущения лишь обострялись и становились ярче, не прерывая зрительного контакта, переместила правую руку на свой клитор. Это было совершенно, абсолютно пошло и так… Восхитительно. Двойная стимуляция вместе со всеми накрывавшими ее эмоциями и осознанием происходящего быстро подвели ее к оргазму. Он накрывал длинными волнами, унося в эйфорию, где не существовало ни пространства, ни времени. Громкие, срывающиеся на крик стоны слышались словно со стороны. Даша не отдавала себе отчета, не разбирала звуков, которые складывались в короткое: «А-ня…» Она откинулась на подушку, тяжело дыша, лишенная последних сил, не в состоянии даже открыть глаза. Это. Было. Безумно. Охрененно. Это было так, как Разумовская и не могла себе представить, что вообще может быть. Она почувствовала, как Екманян прижалась к ее боку и накрыла их обеих прохладным одеялом. — Как охуенно, — единственное, что наконец смогла выдавить из себя Даша. — Охуенно — не то слово, — довольно усмехнулась Анна, ее дыхание приятно щекотало шею. — Я не могу пошевелиться. Колись, ты что, парализовала меня каким-то своим природным ядом? — Если тебе хочется называть это так… — и снова беззлобный смешок. Разумовская нашла в себе силы повернуться, чтобы оказаться с Екманян лицом к лицу. Смотреть на нее, разглядывать ее расслабленное лицо, улыбающиеся глаза было ужасно приятно. Она поцеловала Анну медленно и вдумчиво, наслаждаясь самой возможностью неторопливо изучить ее лучше. Последней мыслью, перед тем как провалиться в сон, было то, как чертовски хорошо обнимать такую теплую и совсем расслабленную Аню, прижимаясь к ее голой спине своим телом.