Не такой, как все

Бывают такие дни, когда ты открываешь глаза рано утром, и тебя уже всё раздражает. Раздражает, что ты проснулся, раздражает ясное небо за окном, а еще больше раздражает то, что ты опять должен куда-то идти и что-то делать. Видеть людей, говорить с ними, решать насущные проблемы, выбирать, что поесть на обед, когда тебя буквально тошнит от одной мысли о еде, но надо как-то продержаться до вечера, или тормозить на дороге, чтобы не вписаться в очередного придурка, у которого, конечно, дел побольше, чем у тебя… Да, это было первое, о чем подумал Кё, лежа на спине в своей кровати и бессмысленно пялясь в потолок. День обещал быть ужасным. Пятнадцать минут ушло на уговоры и торги с самим собой, в итоге он нехотя вылез из-под одеяла, так и не придумав достойной лжи для Каору чтобы остаться сегодня дома. Он никак не мог собраться, долго рылся в шкафу, выбирая одежду, и от этого бесился еще больше. Рубашки не подходили к брюкам, брюки к футболкам, футболки не шли к кругам под глазами, на улице было жарко, а в квартире работал кондиционер. Ему хотелось залезть в этот сраный шкаф и просидеть там полдня, как в детстве. Определившись, наконец, со своим внешним видом на сегодня, Кё поклялся себе при первой же возможности перебрать шкаф и выбросить половину тряпок. И вообще неплохо было бы стать одним из тех аскетов, у которых три одинаковых футболки и трое одинаковых штанов. Жалко, что фанаты этого не оценят. На кухне он сварил себе кофе. Вместо завтрака – недоеденная вчерашняя булочка с изюмом. Есть не хотелось. Кё распотрошил булочку, разложив изюм в ряд по столу, и посмотрел на часы. Было восемь, он был одет и собран, до работы оставалось чуть меньше двух часов. Кё помыл кружку и поставил ее сушиться, протер стол, выкинул булочку. Вышел в прихожую и остановился в нерешительности, вперившись взглядом в дверцу массивного винтажного шкафа. Он обожал подобные вещи, старые, вышедшие из моды, отвергнутые нынешним поколением, источающие тяжелую ауру прошлого. Ему нравилось иной раз задуматься, кем же были все те люди, что пользовались этими вещами. Как они жили, чем занимались, чему радовались и отчего страдали, и что случалось с ними потом. Подойдя к шкафу, Кё прикоснулся к теплому лакированному дереву, его рука опустилась на медную ручку, и он решительно открыл дверцу. Между висящих на вешалках курток и пиджаков приютился черный кожаный кофр, который был в тот же миг вытащен на свет божий. Уложив его на пол, Кё присел на корточки и расстегнул замки. В последний раз он видел эту гитару несколько недель назад, когда отобрал её у одного засранца, а до того… Прошло много лет со дня, когда Каору её купил. Тогда еще не было никаких Dir en Grey, были только пятеро напуганных парней, уцененная лапша раз в день и непреодолимый страх затеряться в толпе. Кё, как завороженный, смотрел на бездушную вещь, все глубже погружаясь в воспоминания, почти физически ощущая всё то, что было, и что давно кануло в лету. Теплый ветер, холодные дожди, люди, лица… На мгновение он даже перестал различать татуировки на своей руке, ему показалось, что они исчезли. Он осознал это, будучи вдруг вырванным в реальность входящим сообщением. Было ли это его внезапно нахлынувшей ностальгией, или же гитара за эти годы успела обрести разум и душу? Кё не мог решить, но изредка ему все же казалось, что старинные вещи пытаются с ним заговорить. - В моем доме достаточно духов, - произнес он тихо, проводя по грифу рукой. - Тебе придется уйти. Но если ты и правда цукумогами, ты обязательно вернешься к хозяину. Хотя Тошия намекнул, что лучше бы Каору не знать о гитаре, раз уж он так благополучно забыл о ее пропаже, Кё вдруг очень захотелось, чтобы гитарист подписал ее на прощание. Взяв гитару в руки, он пальцами провел по струнам, вздохнул и уставился в потолок. Она была сильно расстроена, и, скорее всего, струны не меняли уже много лет. Сегодня он подарит ее одному человеку, и будет надеяться, что больше ни его, ни гитару не увидит. *** Закинув кофр на сиденье машины, Кё взглянул в зеркало заднего вида. Опять какой-то умник оставил байк на зарядке почти посреди проезда. Когда-нибудь попадется он ему под горячую руку… Чертыхнувшись, он развернулся на сидении, глядя на парковку через заднее стекло. На этот раз, чтобы объехать препятствие, требовалась особая сноровка. Кё сделал всё, что от него зависело, но все же зацепил крыло, и байк, покачнувшись с жалобным скрипом, и чуть не упал на бетон. Последняя капля терпения на сегодня иссякла, глубоко вдохнув и шумно выдохнув, Кё переключил передачу и выехал с подземной парковки, уронив ненавистный байк и помяв его прямо на совесть. - Гомэн нэ, - пробурчал он себе под нос, чувствуя, как закипает кровь внутри. И пусть только попробуют заставить его возмещать ущерб. Давненько он не был так зол с самого утра. Обычно катализатором бурления становились разные неурядицы на работе, идиоты на дороге, пропущенные сроки, штрафы или Тошия, но сегодняшний день был отмечен в календаре жирным черным крестом и просто не мог пройти нормально. Что говорить, как себя вести? Теоретически все было очень просто, нужно было лишь переместить свое тело в пространстве, и в нужный момент оказаться на оговоренном месте. Встретиться, отдать гитару, пройти эту точку во времени, и оставить ее в прошлом. Механически. Без лишних нервов, мыслей и чувств. Если бы только Кё мог быть настолько равнодушным… *** - Занят, Каору? - Кё водрузил на стол кофр и расстегнул замки, - мне нужен твой автограф. Гитарист удивленно поднял брови. - Кто-то совсем недавно говорил, что автографы – удел тринадцатилетних девочек, - не вставая с офисного кресла, он лениво потянулся за маркером, - подпишу, если ты расскажешь, зачем тебе это понадобилось. Кё смерил взглядом хитро улыбающегося Ниикуру, вертевшего маркер в руках. - Ты любопытный не в меру. - Так-так, - протянул гитарист, расплывшись в еще более довольной улыбке, - с каких пор ты носишь на свидания гитары с моими автографами? Я думал, для этого больше подходят цветы. Кто там у тебя, м? – он подкатился на кресле поближе, даже не потрудившись поднять свою царственную задницу. В последний раз на его памяти Кё серьезно встречался с кем-то года четыре назад, и это обстоятельство никак не могло пройти мимо, не подогрев интерес. - Надеюсь, ты этого никогда не узнаешь, старый сплетник, - пробормотал Кё себе под нос, и откинул крышку кофра. – Ты прям как те папарацци. Каору оживился, даже с кресла встал. Он склонился над гитарой и провел рукой по воздуху, как будто собирался потрогать, но в то же время боялся, что она развалится от его прикосновения, - Кё, откуда? - Каору убрал прядь волос за ухо, и все-таки решился взять гитару в руки. - Я думал, что потерял ее, когда перевозил свое барахло от родителей. Плюхнувшись обратно в кресло, он принялся подтягивать струны. Может быть, Кё показалось, но в руках старого хозяина звук вдруг наполнился теплом, стал глубже и ярче, отдаваясь в корпусе густым гулом. Впрочем, Каору этого не заметил. - Никуда не годится, прямо кусок дерьма. Давай поменяю струны. Каору наклонился к ящику стола, собираясь достать новый комплект, но Кё пробурчал, что не нужно было говорить этого вслух, и менять ничего тоже не надо. - Я месяц назад отобрал её у Тошии, он собирался продать её на ебэе. Просто чтоб ты знал. - Вот засранец, - цокнул языком Као, похоже, это его совершенно не волновало, - а могла бы достаться тебе, если бы ты согласился помочь мне с переездом. - Я не стал бы ее воровать, я играть на ней не умею, - возразил Ниимура, - и вообще не страдаю клептоманией. Подпиши уже, не беси меня. Да хватит играть. - Кё зажал гриф рукой, и Каору уставился на него. - Ты обязан показать мне свою девушку, - воодушевленно заявил он, улыбаясь во все зубы. От довольной морды гитариста Кё всего аж перекосило, как от неспелого лимона. С трудом сдержав судорожную гримасу, он едко произнес: - Я не обязан показывать тебе «свою девушку», хотя бы по той причине, что ты нравишься ей гораздо больше, чем я... Каору снова вопросительно поднял брови, и хотел уже что-то пошутить на этот счет. - ...но у вас все равно ничего не выйдет, хотя бы потому, что ты женат, - закончил Ниимура. Гитарист пожал плечами, открыл маркер и оставил на гитаре свою размашистую подпись. - Ну, хоть фото ее у тебя есть? - Нет. Специально для таких как ты - нету, - отрезал Кё, и принялся запаковывать гитару обратно, - и вообще, девушка это не машина и не музейный экспонат, чтобы показывать ее фото кому попало. Это, знаешь ли, очень бестактно с твоей стороны… Кё не успел закончить свою нотацию, когда в коридоре послышались голоса и шумная толпа ассистентов (в которой громче всех смеялся Тошия) ввалилась в большой зал студии. Самым последним вошел Шинья, и тихонько закрыл за всеми дверь. Басист, увидев на столе гитару, спешно ретировался за свой стол, сопровождаемый неодобрительным взглядом Каору. Кё стащил кофр со стола и убрал его от греха подальше в угол за диван. - С тобой мы еще поговорим, - шутя пригрозил Каору Тошии. Конечно, он не собирался устраивать разборки с эти балбесом, потому что никакой материальной ценности эта гитара не несла, и сам Ниикура первые несколько месяцев после переезда даже не замечал пропажи, а когда заметил - не сильно расстроился. *** Остаток рабочего дня пролетел очень быстро для всех, кроме Кё, который все время возвращался к мыслям о встрече сегодня вечером, и ничего не мог с собой поделать. Ему хотелось как можно быстрее расквитаться со всем и вернуться, наконец, домой. Поиграть в иксбокс, поваляться на диване, почитать что-нибудь... выкурить пачку за вечер и может быть даже напиться, а утром прийти на репетицию с головной болью не в состоянии думать о чем-то другом. - ...Позовите его кто-нибудь. Кё! Вокалист недоуменно повернулся на источник звука, и его взгляд сфокусировался. - Слава яйцам. Живой! - Дай всплеснул руками. - Знаешь, ты мне иногда напоминаешь игуану под лампочкой. - Что надо? - немного растерянно и безучастно поинтересовался вокалист. - Пойдешь с нами в боулинг? - Пфф, нет, - фыркнул Кё, как бы недоумевая, что его отвлекли от размышлений о бытие ради такой ерунды. - Я же говорил, что не пойдет, - сказал парень из персонала с такой интонацией, будто он только что выиграл пари. Дай пожал плечами. Он тоже не рассчитывал на Кё, но нужно было соблюсти правила приличия хотя бы ради формальности. Как только объявили конец рабочего дня, и все начали возиться, собираясь по домам и разыскивая свои вещи по всей студии, Кё быстро вытащил из-за дивана гитару, закинул на плечо сумку и пулей вылетел в коридор. Он с нетерпением бежал навстречу свободе, а главное - приближалась встреча, и чем быстрее она пройдет, тем быстрее она останется в прошлом еще на один год. Он так торопился поскорее оказаться как можно дальше от этого места на карте Токио, что совсем забыл про ключи от машины. Уже начав внутренне закипать о том, что придется подниматься обратно, Кё чуть было не заорал на всю улицу от разочарования в этом мире и всей жизни, как вдруг его окликнул Каору. - Лови! Кё едва не выронил гитару, но ключи поймал. Машина Као пискнула и раздался щелчок замков. - А ты так стартанул, что даже ключи оставил, - заметил гитарист, открывая дверь и кидая сумку на заднее сиденье. – Торопишься? - Хочу побыстрей отделаться, забуриться домой... - вокалист, открывая машину, чуть было не проболтался про горячую ванну, но вовремя закрыл рот. Почему-то ему казалось, что валяться по два часа в ванной с игрушками из Донгури-но-мори было не мужским занятием, и узнай об этом кто-нибудь посторонний, его бы начали считать конченым тридцативосьмилетним социофобом. - И? - Что "и"? - Кё сел в машину и опустил стекло соседней двери, чтобы слышать Каору. - Ты хотел что-то еще сказать после "забуриться домой", - заметил Као, сидя за рулем с открытой дверью и прикуривая сигарету. - Правда? - вокалист изобразил удивление. - Я забыл. - Значит, делаешь дела и домой, - подытожил Каору. Ему показалось странным, что Кё так хотел побыстрее вернуться, значит, никакой девушки у него не было и в помине. У Ниикуры появилась масса вопросов на почве разыгравшегося любопытства. Эта встреча была окутана аурой таинственности, и объяснить себе напряженное поведение Кё было так же не просто, как и то, что он выбрал в подарок этому человеку не носки и не какую-нибудь кружку. - Да. А ты?.. Кё вдруг поймал себя на мысли, что ему было совершенно все равно, как Ниикура проведет этот вечер, и он задал вопрос не подумав. - Поужинаю чем-нибудь и поеду забирать девчонок с Икибукуро. - Ответил Као, вздохнув, как будто он каждый день забирал девчонок с Икибукуро после работы, и это стало для него повседневной рутиной. - Какое совпадение, - пробубнил Кё, но Каору его не расслышал. Секунд пятнадцать посверлив невидящим взглядом дальние дали сквозь лобовое стекло, оба вдруг оживились, и начали собираться к отбытию. Каору затушил окурок и пристегнул ремень, Кё тоже пристегнул ремень, и еще какое-то время подключал телефон к зарядке. Као завел мотор. - До завтра, - кинул он, и, обернувшись назад, стал отъезжать с парковки. - Да, давай… - махнул рукой Кё, даже не взглянув в его сторону, - до завтра. Наконец выехав на улицы, вокалист потихоньку успокоился. Даже курить расхотелось. Единственное, чего ему сейчас хотелось по-настоящему, так это пережить вечер, вернуться домой и больше ни о чем не думать. Остановив машину в паре кварталов от станции Икибукуро, Кё посидел в салоне еще какое-то время, примерно до восьми часов, слушая музыку, которая больше раздражала, нежели помогала отвлечься, затем неохотно вылез, взял гитару, рассовал по карманам телефон и бумажник и запер двери. На улице было уже темно, но фонари и витрины вполне компенсировали недостаток солнечного света. Подойдя к одному из выходов со станции, который представлял из себя невзрачную дверь между домами, Кё спустился по небольшой винтовой лестнице в длинный пустой коридор, напоминавший бункер. Если бы не идущие навстречу люди, он бы чувствовал себя совсем одиноко, как единственный выживший после зомби апокалипсиса. Коридор не заканчивался, хотя людей становилось все больше. Видимо, только что пришел поезд. Хотелось побежать, лишь бы быстрее преодолеть эти несчастные сто метров. Но вот Кё свернул налево, поднялся по четырем невысоким ступеням, над которыми виднелись толпы людей, и оказался на оживленной станции Икибукуро, обклеенной во всех возможных местах банерами с рекламой аниме, и обставленной автоматами с безделушками. Лишь когда Ниимура перешел на другую сторону платформы, он замедлил шаг и стал шарить глазами в толпе, пытаясь сориентироваться в направлении. Люди потоком шли из вновь прибывшего поезда, скользя друг между другом, сталкиваясь, извиняясь, пытаясь пробраться вперед побыстрее, обступая Кё со всех сторон, и лишь двое иностранцев, которым некуда было торопиться, стояли у стены возле колонны и ждали, пока толпа пройдет, чтобы спокойно подняться наверх. Кё последовал их примеру и вжался в стену, стоя посреди толпы он чувствовал себя крайне неуютно. Когда большая часть людей прошла, и платформа снова опустела, Кё наконец-то увидел того, кого искал в толпе. Он взял кофр в другую руку, нервно провел ладонью вдоль бритого виска, словно проверяя, не выбились ли волосы, поправил очки в черной оправе, вздохнул, и с некоторым усилием направил свое бренное тело в сторону дальней стены, возле которой на скамейке сидел предмет волнений всего этого дня. Он был как две капли воды похож на Кё. Того же роста, с кривыми зубами, теми же интонациями в голосе, а главное – совершенно идентичным поведением. Это выводило Ниимуру из себя словно пародия, глупое подражание. Не каждый день ему доводилось встречать молодую версию себя самого, и это раздражало и ужасало одновременно. Он встречался с Макото лишь раз в год, и это было большим испытанием для совести, самолюбия и эгоизма, которые говорили в нем в один голос и никак не могли прийти к взаимному согласию. Не смотря на всю предсказуемость его поведения (которая для Кё была очевидна, потому что в молодости он был точно таким же), Ниимура каждый год умудрялся с ним поссориться. Они сталкивались, как два барана на узком мосту, и тот момент, когда ему, как старшему, следовало проявить мудрость и уступить, вечно ускользал в пылу перепалки. Он видел в Макото самого себя в молодости, с тем же болезненным максимализмом, катастрофической неуравновешенностью и непреодолимым желанием кому-то что-то доказать. Ребенка, который рос без контроля и воспитания, как сорняк в поле. Не хотелось себе в этом признаваться, но Кё наконец-то начал понимать своих родителей. Макото вел себя самоуверенно. Говорил грубо, пытался быть независимым, и это раздражало окружающих. Кому, как ни отцу, было знать, что все это - лишь попытка защититься от грязного мира с его абсурдными правилами. Он видел Макото насквозь, мог понять причины его поступков, был единственным в мире человеком, способным по-настоящему понять его, но не хотел. Ему было легче и спокойней думать, что со временем, так же, как и он сам, Макото погрузится в себя, и никто не сможет до него достучаться. Как будто только так, подпитывая в нем стремление противопоставить себя целому миру, он мог быть за него спокоен. Такое отношение к жизни Кё считал правильным, потому что не знал другого. Макото являлся ходячим напоминанием о многих ошибках, которые Ниимура когда-либо совершал, и которых теперь при всем желании не мог забыть. К одним из страшнейших причислялось знакомство в далеком прошлом с его матерью. Кё никогда не любил эту девушку, а теперь уже и женщину, и до недавнего времени не смог бы вспомнить её лица. Впрочем, без лишнего двадцать лет назад он успешно забыл даже о ее существовании. Подойдя к скамейке, Ниимура остановился. Парень то ли не замечал его, то ли просто не хотел предпринимать что-то первым, уставившись в давно погасший экран телефона остекленевшими глазами. Кё не придумал ничего лучше, чем пнуть его ботинок, и только тогда Макото вышел из спящего режима. Скинув наушники, он поднял взгляд на отца, оценивающе осмотрел сверху вниз его черную одежду и, наконец, произнес почти равнодушным тоном: - Кто-то умер? - Мамка твоя, - ответил Кё бесцветно. - Пойдем наверх, пока поезд не пришел. Парень нехотя встал со скамейки и побрел вслед за ним в сторону выхода. Выйдя со станции, Ниимура осмотрелся, ища какое-нибудь приличное заведение, где можно было бы посидеть спокойно. Он уже пожалел о том, что не настоял на встрече на Сибуе. Он очень плохо знал Икибукуро, потому что почти не бывал здесь. - Ты есть хочешь? - Спросил он не оборачиваясь. - Нет, не хочу. Конечно, Макото врал. Он ничего не ел с самого утра. - А я хочу, - ответил Кё тоном, не терпящим возражений. Макото этот тон, разумеется, не понравился. - Ну иди. А я подожду тебя на улице, - не то обиженно, не то раздраженно бросил он, глядя Кё в спину. Тот обернулся. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. - Может, все-таки зайдем куда-нибудь? - смягчив тон попросил Ниимура, вспомнив про баранов на мосту. - Я не хочу поздравлять тебя с днем рождения прямо здесь, на улице, как будто мне жалко... Он запнулся, проглотив последнее слово, и запоздало понял, что сказал нечто, чего и вовсе не стоило говорить. - Чего? Денег? - Я не это хотел сказать. - А сказал именно это, прямо чудеса. Со второй попытки Макото обычно соглашался на ужин, но теперь он снова почувствовал себя лишним, а свое присутствие в жизни собственного отца просто очередной его финансовой проблемой, без которой можно было обойтись. - Кончай за слова цепляться, тебе особое приглашение надо или что? - Кё развернулся и направился вверх по улице. - Я сказал, не хочу, - упрямо повторил парень, понизив голос. - Ну, тогда с днем рождения, - не выдержал Ниимура, развернулся и сунул ему в руки кофр. – Увидимся через год. Будешь тут выебываться… Макото убийственно взглянул на него, Кё ответил ему тем же и, сунув руки в карманы, зашагал вниз по улице туда, где оставил машину. Он закипал от злости, и был отчасти благодарен за то, что его так быстро избавили от необходимости впустую тратить свое драгоценное время. Да, сейчас он злился, но был рад, что все уже позади и очень скоро он окажется дома, зароется в одеяло и проспит до самого утра. Однако к злобной радости примешивалось странное ощущение, которое не давало наслаждаться свободой по-настоящему. Он чувствовал спиной прожигающий взгляд сына, и понимал, что так не может больше продолжаться. Он был виноват перед ним больше, чем перед кем бы то ни было в мире, и уже который год его язык деревенел и присыхал к нёбу при одной лишь мыли о том, чтобы попросить прощения. Этого человека в своей жизни Кё хотел меньше всего. Пытаясь разобраться, из-за чего он так бесится при виде Макото, Ниимура каждый раз заходил в тупик. Они видели друг друга четвертый раз в жизни, но никогда еще это не происходило так паршиво, как сейчас. У Кё отчего-то сдали нервы. Он понятия не имел, как нужно вести себя с собственным сыном, которого он почти не знал. Будь это чей-то чужой ребенок, все было бы в порядке, он говорил бы с ним как с любым другим человеком, но этот случай был исключительным. Именно потому, что между ними была неразрывная, крепкая связь, и он чувствовал это, но не понимал, что с этим делать. Кё замечал, как меняется его интонация, когда он говорит с Макото, как его тон становится непреклонным, и он знал, как сильно это бесило мальчишку. Он хотел остановиться, обернуться, но ноги все шли и шли не останавливаясь. И вдруг он осознал себя сидящим в машине с сигаретой в зубах, и понял, что сделал что-то, чего уже не исправить. Но теперь всё было позади, можно было забыть об этом кошмаре еще на какое-то время. Кё снова и снова убеждал себя в том, что не создан для других людей. Он не только отгородился от них стеной, но и сам был уже не способен выйти за ее пределы. Разговаривать по душам, нести ответственность, быть чьим-то отцом казалось чем-то на грани полной нелепицы. По дороге он заехал в алкомаркет и десять минут блуждал между полками, пока его взгляд не зацепился за ликёр, о котором недавно упоминал Тошия. Расплатившись, он поехал домой, твердо намереваясь одолеть хотя бы половину бутылки в гордом одиночестве. Мелькнула мысль позвонить Даю, быть может они до сих пор были в баре, и можно было бы присоединиться, отвлечься от беспокойства. Кё отогнал эту идею за неуместностью. Лучшим решением сейчас было остаться дома. В это самое время Каору шел по Икибукуро в сторону торгового центра, где его жена Миками с двумя дочерьми распоряжалась его авансом, потому что свою зарплату она давно уже спустила. Впрочем, он не жалел денег на своих девчонок, их прогулки по магазинам были ничем по сравнению с суммами, которые он откладывал на счет в банке. Уткнувшись в инстаграм, он лишь краем глаза следил за дорогой. Остановившись на очередном перекрестке, чтобы сориентироваться, Каору обернулся, и в этот момент в него с размаху врезался кто-то. Ниикура уже собрался извиниться, как вдруг этот наглый прохожий пожелал ему смотреть за дорогой. Через мгновение Каору мертвой хваткой держал засранца за ворот толстовки. Едва раскрыв рот, чтобы прочитать убедительную лекцию об уважении к старшим, он вдруг изменился в лице. Перед ним стоял помолодевший на двадцать лет Кё с его же гитарой за плечом, и нагло смотрел в глаза, жуя пирсинг. - Узнал? - Макото увидел на шее Каору подвеску с крестом, и подцепил ее пальцами. - Прикольно. Аккуратно разогнув пальцы растерянного Каору, Макото нахально взглянул ему в глаза, улыбнулся, мерзко хрустнул пирсингом и ушел восвояси. - А вот и ты! Каору немного рассеяно обернулся на голос жены. Взглянув еще раз в сторону удалявшегося вниз по улице Макото, он отбросил мысли о нем, и полностью переключился на семью. Тут же на его лице расцвела улыбка, он присел на корточки, встречая бегущую к нему младшую дочь, и она с визгом повисла на его шее. - Что-то ты долго, - заметила Каори. В свои десять лет она уже смотрела на мир с непреодолимым скепсисом. - Смотри, кого я достала, - она повернулась спиной, демонстрируя рюкзачок, к которому была прицеплена летучая мышь из автомата Vamps. - Я вижу, вы неплохо погуляли, - заметил Каору, усаживая младшую на плечо, и она тут же испуганно вцепилась в его волосы. - Т-ц-ц… - зашипел Као. - Мики, распутай нас. Давай пакет. - Юи, папе больно, - Мики отдала Каору тяжелую сумку с покупками, выпутала из его волос цепкие закорючки четырехлетней дочери, и они вместе отправились к машине. До самой ночи Каору даже не думал о том столкновении на перекрестке, но вечером, когда Миками уже уложила детей спать, он почему-то о нем вспомнил. Теперь он твердо намеревался задать Кё пару вопросов ради удовлетворения собственного любопытства. - Ты какой-то задумчивый, все нормально? - спросила его жена. - Лучше не бывает, - ответил Каору, стаскивая с себя футболку. - Тогда что? Мики кинула халат на кресло, и стала вытаскивать заколки из волос. - Я встретил кое-кого, пока ждал вас, - честно признался он. - И кого же? - Зайчика. - В комнату зашла Юмико в ночной сорочке, сжимая в объятиях тощего мишку с длинными лапами. - Юи, почему ты не спишь?! - Я хочу зайчика. - Но у тебя же уже есть медвежонок… Ох, приснилось наверное, - Мики тотчас же взяла ее на руки и унесла в комнату. - Зайчика, - повторил, усмехнувшись, Као, поставил будильник и свалился на подушку. Когда Мики вернулась, он уже спал, даже не удосужившись расправить постель.