сансара

Чонин в какой-то момент больше не кажется солнечным мальчиком. Зеленые верхушки деревьев меняются на желтые, опадают от легкого дуновения ветерка, а потом покрываются пушистым слоем белого снега — время течет своим чередом, новый месяц сменяет предыдущий, день летит за днем. У Чонина искры в глазах, сменяющиеся абсолютной пустотой и разочарованием в жизни. Просто по неизвестной причине все разрушается, взросление наступает на пятки и приходит совершенно неожиданно — однажды просыпаешься утром с чувством того, что больше ничего не будет также. У него случилось. Возможно, слишком рано в отличие от всех остальных. — Чонини, солнышко, ты голоден? — его мама заглядывает в комнату каждый вечер и всегда спрашивает это, получая в ответ абсолютное ничего. Просто в какой-то момент не захотелось разговаривать — проще смотреть на верхушки заснеженных деревьев, спускаться ниже и видеть грязно-белый снег на земле. Чонин не знает, когда все началось: знойным летом, хмурой осенью или сейчас, когда за окном властвовала морозная зима. Моменты сменяются другими, как бесконечные времена года, как период цветения растения, и когда подобное происходит, Ян забывается на мгновение, словно его зона комфорта давно нарушена. Отчасти он даже не врет. Чонину всего лишь девятнадцать, и он хочет жить, как гнилая молодежь 21 века — вдруг станет лучше и проще, — а не смотреть на серый мир пустыми глазами и пытаться выжить. Он тратит ровно половину карманных денег на отвратительные сигареты (остальное он оставляет на проезд), задыхается в сизом дыме, но все равно продолжает делать это, внушая себе, что такие действия приносят покой. — И все же, — говорит ему Феликс и выплевывает лепестки нарцисса на белую бумажную салфетку, — я надеюсь, что ты не будешь страдать, как я. Феликс действительно замечательный друг — рыжие волосы и бесконечные скопления созвездий веснушек, горящие огнем глаза, даже если иногда становится до невозможности больно. И Чонину бесконечно жаль, что он не может помочь — оставаться рядом и слушать, слушать до бесконечности, даря жалкие крупицы поддержки и сострадания. Ему хочется забыть обо всем, проснуться снова и не знать, что влюбленность в их мире может стоит жалкой никчемной жизни. Ли улыбается скорее через силу, выдыхая синеватый сигаретный дым и не хочет замечать, как на белых салфетках появляются крохотные капли крови. — Я слышал, что можно сделать операцию, — говорит вдруг Чонин и смотрит, как последние лучи солнца скрываются за горизонтом, а нежные оттенки розового и оранжевого сменяются более темными, словно яркие гуашевые краски смешали с черным цветом непонятной водной консистенции. — Удалить все, чтобы жить. — Ты же знаешь мой ответ, — Ли горько усмехается и ерошит выжженные рыжей краской волосы. Они смотрят на акварельное небо, как темные краски растекаются по светлым, как первые неаккуратные точки звезд появляются на бесконечном полотне. Чонин хватает руку Феликса и сжимает в своей — холодные пальцы от прохладного ветра зимы немеют, и чужая ладонь почему-то не согревает как раньше. Возможно, они оба проебались в определенный период жизни. — Проще бежать от своей судьбы, чем принять жестокую реальность. — Я не хочу терять тебя, знаешь? — Знаю как никто другой, — отвечает Феликс и закрывает окно. — На улице холодно, давай зайдем. Все это напоминает о непережитом и недосказанном — кровавые салфетки с желтыми лепестками, пустые безжизненные глаза и легкая тень вымученной улыбки, — Феликс по неизвестной причине больше не казался солнечным жизнерадостным мальчиком и медленно потухал сам, не втягивая лучшего друга в свои проблемы. Возможно, это и было его самой глупой ошибкой. Чонин кутается в теплую серую толстовку и включает лампу, отдающую каким-то желтоватым цветом. Это было скорее сплошной иллюзией собственного сознания, когда хотелось верить в лучшее, в мир, где разбитое сердце не каралось смертью. Любовь могла окрылять. Но вместе с тем она высасывала из тебя все силы, раз за разом заставляя плеваться цветами. Этим вечером Чонин чувствует вкус полевой ромашки во рту и понимает, что в этом они с Феликсом похожи чуть больше, чем должны.