M o n s t e r s

В Форксе у меня не было друзей. Порой на Чарли находило особенное настроение и мы беззаботно болтали под очередной бейсбольный матч, сопровождаемый холодным пивом и его тихими ругательствами, но я не могла быть с ним ближе, даже зная, что он хочет этого. Отец растеряно и неуклюже заботился обо мне, по собственным силам старался быть внимательным. Но когда Эдвард вместе с семьёй уехал из города, не могли спасти даже самые настойчивые попытки привести меня в чувство. Я вспоминала свой ненавистный день рождения, когда блеклая капля крови, упавшая на пол, пробудила в семье Калленов дремавшей животный инстинкт. Я знала, что мой день рождение будет полным провалом — знала, но никак не могла Элис отговорить праздновать его. Её очаровательная привычка сеять добро вокруг себя в этот раза провалилась и я едва не стала закуской вампиров, а Эдвард ещё раз убедился, что наши с ним отношения опасны. Настолько сильно убедился в этом, что исчез из моей жизни, как и появился. Я пыталась возненавидеть его. Пыталась вспомнить все горькие слова и напускной холод, которым Эдвард одарил меня в тот хмурый день. И без того сырой Форкс ждали сезонные дожди, нескончаемые и неприятные, размывающие дороги и топящие лесные массивы в морозящей серости, так в моей душе теперь поселилась зима. Он ушёл в холодный туман, пытаясь сделать мне лучше. Пытаясь сделать мою жизнь "нормальной" и безопасной. Я услышала слова безразличия от совершенного чужого мне Эдварда: по-настоящему холодного и безжизненного. Мне казалось это ожидаемым концом волшебной истории. Как бессмертный вампир, как он, мог влюбиться в неуклюжую смертную? Время шло, а боль не проходила. Бездонные лужи и плавающие в них листья скоро должны были смениться снегом, а я продолжала жить, словно после аварии. Ранее желанные разговоры с Рене теперь длились минуту-две — я отмахивалась от шквала её обеспокоенных вопросов, вновь запираясь в себе. Каждый закоулок Форкса, даже лес возле моего дома, напоминал мне картонные декорации нашего с Эдвардом театра, сгоревшего дотла. Свои любимые наушники я убрала в дальний ящик, не выдерживая его следов даже в любимых куплетах. Эдварда настолько не было, что он был везде. Школьные приятели и то мне были в тягость: садясь за их стол в столовой, я машинально глазами начинала искать Калленов, до сих пор на что-то надеясь. Я не хотела делать с собой ничего. В один день Чарли настоял съездить к резервацию к Джейкобу, отцу которого я очень нравилась. Блэки были давними приятелями нашей семьи, а с Джейкобом мы часто играли в детстве. Мне нечего было терять. Одиночество и абсолютное безразличие к происходящему вокруг выжгло былое упрямство и придумав предлог для своего внезапного появления, мы с пикапом поехали в сторону резервации Ла-Пуш. Джейкоб Блэк всегда был общительным и легким на подъем парнем. Он был рад моему появлению, хоть и отпустил пару колких шуточек по поводу Эдварда, с которым у него всегда была взаимная неприязнь. Мы с ним могли говорить друг-другу всякие глупости, часами чинить одну и ту же же деталь поломанных байков, отрытых мною в металлоломе, просто гулять по резервации, уходя далеко от домов племени. Самое главное, что он заставлял меня смеяться — смеяться с собственной неуклюжести, с неловкого молчания, с шуточных перебранок. В резервации Ла-Пуш меня полюбили и стали принимать за свою, а что важно, я сама полюбила это место, разбившего оковы моей депрессии. Джейкоб стал моим настоящим другом. Я не забыла Эдварда. Я любила его и знала, что чувства эти не поддаются ни времени, ни обстоятельствам. Навязчивое желание уехать из Форкса на его поиски, преследовавшее меня в первые месяцы его отъезда, теперь прошло, но мне всё равно хотелось видеть его во время опасных для моей жизни ситуаций, когда он туманным видением представал передо мной. Я рисковала, довольствуясь этой парой секунд своих встреч с ним: пробовала "бегать" с Джейкобом на едва починенных байках, один раз доверилась сомнительному незнакомцу в Порт-Анджелесе. Мне хотелось злить Эдварда, играя со своей жизнью, но где-то внутри отчаянный голос шептал мне, что он всё равно не придет. Несмотря на явные намеки Джейкоба о его чувствах ко мне, мы с ним оставались просто хорошими друзьями и я окончательно привязалась к нему. Привязалась к нашим приятным вечерам в мастерской с разговорами и тарелками сандвичей, прогулками по холодному пляжу и теплу Джейкоба. Теплу живого человека, у которого бьется сердце и бывает дурное самочувствие. Блэк порой проводил параллели между собой и Эдвардом, уверяя меня, что никогда не причинит мне такую боль. В резервации все чаще выглядывало солнце и я чувствовала, что его лучи пробиваются и в мою душу. Когда нависший над моей жизнью туман стал рассеиваться благодаря Джейкобу, он исчез. Всегда поднимающий телефон даже в случае занятости, он словно пропал из резервации, не появляясь ни в первую неделю, ни в следующие. Билли Блэк ничего не говорил моему отцу, а я боялась навязываться, успокаивая себя тем, что Джейкоб мог просто заболеть. В конце концов, кем я приходилась ему, чтобы что-то требовать? Страх снова потерять близкого человека заглотнул меня. Я винила себя в холоде и слепом эгоизме, оттолкнувшего Джейкоба, который всеми силами старался мне помочь. Дожди вновь захлестнули Форкс, но мой поржавевший пикап вновь мчался в сторону резервации Ла-Пуш в надежде застать правду. И правда была колющей. Наворачивающейся на глаза слезами вместе с холодными каплями дождя, правда стояла передо мной: остригший длинные густые волосы индейцев, выросший с нашей встречи на пару дюймов, Джейкоб направлялся к своему дому по пояс раздетый. На мускулистом плече красовалась свежая татуировка, которую я уже видела у парней из его племени, тех самых, которых Джейкоб ранее обходил стороной. Я бежала к нему, топя подошвы кроссовок в лужах. Но он изменился. Встретивший меня взгляд смотрел отчужденно, совсем по-волчьи. В миндалевых глазах всё так же читалась забота, но она была кроткой, умерщвлённой. С Джейкобом случилось что-то и это что-то оттолкнуло его от меня. Он обещал никогда не причинять мне боль, как Эдвард, но всё же ушел. Я не винила его за это. После лесной встречи с Лораном, пришедшим в Форкс по мою душу, я узнала что детские байки Квилетов вовсе не детские, а на страже Форкса стоит десяток волчьих лап. Ещё там, на поляне, в глазах бурого гиганта-волка я увидела знакомую смеющуюся заботу. Позднее я узнала, что тем волком был Джейкоб, недавно присоединившийся к стае после своей первой трансформации. Новая жизнь требовала платы: первое время он не мог контролировать себя и свои эмоции, рискуя причинить мне боль по неосторожности. Джейкоб хорошо помнил шрам, нанесенный Сэмом своей возлюбленной Эмили. И это сдерживало лучше поводка, как шутил он сам. В моменты ярости он превращался в сильного зверя, не уступающего даже вампирам. Он был монстром. Природой ему дарована была вечная жизнь при регулярных трансформациях, а долг перед стаей обязывал рисковать, выходя охранять свои территории от чужих. Когда мне открылась правда, я не испугалась — моя нормальная жизнь незнающей смертной закончилась после переезда в Форкс. Теперь и с Джейкобом я чувствовала себя неловко, ощущая его превосходство и силу. Чинить байки в гараже и беспечно болтать всякие глупости мы больше не могли. Его волновали мысли о стае, меня — мысли об Эдварде, все более навязчивые и душащие. Дружба с оборотнем на фоне любви к вампиру не казалась чем-то странным. До переезда в Форкс я не верила даже в приметы, не говоря уже о древних легендах. Чарли и Рене оберегали меня, как и должны оберегать любящие родители, но этого было мало: в Форксе мне невозможно было не напороться на неприятности. Сидя в одном из домиков резервации среди стаи, пронося свою любовь к бессмертному вампиру сквозь холодные дни осени, мне было неловко являться простым человеком. Я любила вампира, дружила с оборотнем, а просыпаясь после кошмаров думала, не наслали на меня проклятье ведьмы. Меня не страшило то, что мои близкие были монстрами. Страшила лишь вечность между нами и то, что я всегда для них буду лишь хрупким созданием, которое нужно оберегать.