Только сильные могут принять смерть достойно. Только могущественные могут достойно вырваться из её когтей и продолжать жить. © Вроде моё. Я убивал людей, но все они были плохими. © «Правдивая Ложь»
Фугаку сегодня решил зайти к сыну в больницу. Правда, на работе он засиделся до десяти: завал в полиции был полный. Нет, преступность в Конохе не росла, просто Учиха настолько увлёкся играми в революционера, что забросил все дела и теперь вынужден был разгребать бумажные горы. Наконец бюрократический ад закончился, и глава клана покинул кабинет, порой до того напоминавший каторгу, что было в пору биться головой о стену. «Сам виноват!» - мысленно оборвал себя Фугаку и тут же забыл о работе. Теперь мужчина думал о том, как бы привести отношения в семье в норму. Помнится, когда он ждал рождение Итачи, то часто мечтал об идиллии вокруг домашнего очага. Всегда хотелось проводить свободное время с детьми, смеяться с ними, учить жизни и наблюдать за их взрослением, делать маленькие сюрпризы любимой женщине, наслаждаться процветанием клана, завести множество друзей, с которыми можно собираться по праздникам… Так много всего. И что в итоге? Жена чуть в гроб не слегла от всех выходок мужа, старший сын попал в больницу отнюдь не с царапинами, да ещё и получил глубокую душевную рану, а младший боится и слово сказать отцу, даже от самого невинного вопроса вздрагивает. Фугаку и сам удивлялся, куда на время исчезло его настоящее Я. Было ощущение, что человек, в которого влюбилась Микото, который стал главой клана благодаря своей самоотверженности, любви к Деревне и клану (именно в таком порядке!) и воле, исчез, уступив место властному, жестокому и лживому безумцу. «Теперь всё изменится! Всё-таки я стал прежним. Нужно только не забывать о самой важной тайне Учиха, которую мне поведал мой отец – главное для клана не шаринган, сила и положение, а любовь и дружба. Жаль только, что мои дети поняли это сами, и не я передал им Волю Огня, - горько подумал Фугаку, но тут же взбодрил себя. – Хватит нюни распускать! Я иду к любимому сыну исправлять положение». С такими мыслями Учиха покинул здание полиции и направился в сторону госпиталя. Над Конохой раскинула крылья тёплая (а какая же ещё?) осенняя ночь. В глубине небес таинственно мерцали мириады звёзд. Деревня и сама напоминала громадное созвездие среди тёмных просторов леса. По улицам прогуливались люди, кафешки были заполнены семьями и парочками, где-то приглушённо играла музыка. Сейчас глава клана испытывал давно забытое потрясающее чувство: он наслаждался покоем и миром в любимой Деревне. Люди ему приветливо улыбались и здоровались, Учиха вежливо кивал в ответ. Вскоре впереди показалось здание госпиталя. Фугаку неторопливо вплыл в большие двустворчатые двери и натолкнулся на престранную картину. Перед дежурной медсестрой стояла четверка молодых шиноби Листа. Учиха узнал всех: высокого темноволосого парня с сигаретой в зубах по имени Сарутоби Асума, девушку с кроваво-красными глазами и каштановыми волосами до лопаток, одетую в бинты, - Юхи Куренай, являющего миру только правый глаз Какаши и облаченного в зелёную жуть Гая. «Фантастическая Четверка» требовала пропустить их к Итачи. Медсестра вяло отбрыкивалась, но вот-вот должна была сдаться под напором ребят. При виде главы клана Учиха медсестра вскочила и вежливо поклонилась, как и юные шиноби. Фугаку жестом разрешил им следовать за ним и поднялся на третий этаж. Навещающие прошли по длинному коридору и, повернув, вдруг увидели лидера Корня, змеёй скользнувшего в палату и прикрывшего дверь. Глава клана слегка напрягся. Своему чутью, проверенному не раз за далеко не мирную жизнь, мужчина доверял безоговорочно. Поэтому Фугаку тихо подошёл к белому прямоугольнику двери и прислушался. Четверо его сопровождающих сделали то же самое. Учиха слышал всё. От первого до последнего слова. Его раздирали злость на Данзо и гордость за сына. Но когда прозвучала фраза: "Гори в аду, Учиха", а потом раздался сдавленный хрип, Фугаку не выдержал. Дверь с грохотом отворилась, влетев в стену, и он, пылающий праведным гневом, бешено вращая шаринганом, ворвался в палату. Данзо склонился над кроватью Итачи, сдавливая тому горло. Неожиданно окно брызнуло сотней осколков, и на подоконнике возникла серая Кошка, превратившаяся в львицу с серебристой шерстью. Хищница совершила мощный прыжок, и громадные клыки вонзились в горло Шимуры по самые дёсны. Старик упал на спину, львица оказалась чуть сбоку, всё сильнее сжимая челюсти. Её разноцветные глаза - синий и зелёный – полыхали злобным огнём. По белому кафелю расползалась тёмно-багровая лужа крови. Тело Данзо пару раз дёрнулось и застыло, руки бессильно упали на пол. Зверюга отскочила в сторону и зашипела. Мощные мышцы буграми выступали под лоснящейся шкурой, с оскаленных клыков срывались рубиновые капли, беззвучно разбиваясь об пол, в горле клокотало рычание. Львица развернулась и выпрыгнула в разбитое окно. Фугаку кинулся к Итачи, а четвёрка молодых шиноби – к тому, что раньше гордо именовалось окном. В дверном проёме застыла онемевшая медсестра, подрагивая от увиденного. Учиха осторожно пощупал пульс сына и облегченно вздохнул: - Живой!.. Потом Фугаку подошёл к Данзо и аккуратно присел рядом с телом. Кровь из раны уже не текла, глаза закатились, кожа начинала медленно сереть. Старейшина был мёртв.***
Наруто мерил шагами комнату, вернее, спальню. Туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда. Влево-вправо. Девятихвостый, лежащий рядом с Субараши на кровати, не выдержал: - Хватит метаться! А не сядешь, так привяжу! Грр… Субараши вздрогнул. Удзумаки плюхнулся рядом с ним на кровать, обиженно фыркнув: - Вот же ж… Вожжа под хвосты попала… - Что?! – взревел Кьюби, спрыгивая на пол и резко оборачиваясь к парню. - Что слышал! – начал распаляться Наруто. - Ах ты, мелкий засранец! Забыл, кто я?! - Почему? Прекрасно помню! Вылезший от времени коврик с девятью облезлыми кисточками! - Молчи, ребёнок! Сначала отбеги от горшка на марафонскую дистанцию, а потом перечь старшим! – рыкнул Курама, поднимая дыбом шерсть на загривке. - Я уже не ребёнок! – Удзумаки фыркнул, пытаясь сдержать бешенство. – И вообще, ты мне веник должен! - Не понял, - округлил глаза Лис. - Ну как же? Песок времени из твоих ушей надо чем-то убирать, - ухмыльнулся Наруто. - Ну конечно. Однотипные шутки, мелюзга, однотипные… - с издевательским сожалением покачал головой Кьюби. - А Ниби тебе сестра? – вдруг спросил мальчик. Курама отвернулся к окну и поэтому не увидел дьявольский огонь в голубых глазах джинчурики. А зря, очень зря… - Ну, - протянул Лис. – По крови мы не родственники, но всё же нас можно считать братом и сестрой. Наруто хищно улыбнулся, огонь в глазах достиг масштабов филиала преисподней в отдельно взятой блондинистой голове. - Так значит, ты у нас любитель инцеста? – вкрадчиво поинтересовался он. Лис замер, шерсть встала по стойке смирно, хвосты походили на железные прутья, обмотанные чрезмерно волосатой рыжей тканью. Под шкурой взбугрились мышцы, Кьюби пророкотал: - Что? Наруто, чей инстинкт самосохранения скончался от разрыва сердца при виде безумия своего хозяина, продолжал всё тем же слащавым тоном: - Вы так мило смотрелись на подоконнике, ты приобнял её, она прижалась к тебе… Я боялся, что нечаянно потону в вашем море розовых соплей. Лис словно в замедленной съемке слегка повернул голову. Правый глаз пылал багровым пламенем, зрачок сузился ещё сильнее. Губы неуклонно растягивались в угрожающий оскал. Логика парня мысленно вздохнула: "Самоубийца", - а потом пустила себе пулю в лоб. - А вокруг витали голенькие малыши с сердечками в глазах, не зная, куда же пустить ещё стрел, ведь вы и так напоминали двух влюбленных ёжиков, - вдохновенно продолжал вещать Удзумаки. Субараши, круглыми глазами глядя на хозяина, отполз на противоположную сторону кровати. В глотке Девятихвостого клокотало едва слышное рычание, когти вонзились в паркет. - А когда ты заурчал, то… - Наруто не смог закончить предложение, ибо от Кьюби поперла такая ки, что тихо зазвенели стёкла в окнах и зеркало. Мальчик распластался на кровати, глядя на нечто, возвышающееся посреди комнаты. Нечто, из которого хлестала страшная багровая чакра. Нечто, вокруг которого густела тёмная аура. «Курама бить. Курама ломать. Голубые глазёнки выколупывать. Волосы выдирать», - мысли примерно такого содержания прочно оккупировали разум хвостатого. Бешенство захлестывало хищника волнами, гася последние искры разума. Наруто большими глазами смотрел на него, но Лис уже сорвался с катушек. Кьюби сделал один шаг по направлению к парню, и деревянный пол под ним истерически заскрипел, покрываясь трещинами. Биджу бросил на хиленькие доски недовольный взгляд, а когда снова поднял его на джинчурики, то увидел в голубой глубине слёзы и страх. Солёные капли всё собирались, а потом побежали наперегонки по щекам. Удзумаки сжался в комочек и трясся от ужаса, где-то на заднем плане тихо скулил Субараши. От подобного зрелища весь запал Девятихвостого угас, оставив после себя выжженное поле. Мальчик поджал угловатые коленки и уткнулся в них личиком, тихо всхлипывая. Только сейчас до Кьюби дошло, что перед ним не взрослый шиноби, а маленький шестилетний ребёнок, которому пришлось очень рано повзрослеть. Курама заметил, что непроизвольно увеличился в размерах, и сейчас упёрся затылком в потолок, а хвостами – в дальнюю стену. Лис тяжело вздохнул, вернув себе нормальный масштаб 1:70, и забрался на кровать, осторожно поглаживая Наруто хвостами и покачивая. Удзумаки обернулся к Девятихвостому, крепко обнимая того за шею и уткнувшись носом в рыжую тёплую шерсть. Кьюби осторожно обнял его в ответ, успокаивающе проводя подушечкой лапы по вздрагивающей спинке. С другого бока прижался Субараши, которого тут же мягко накрыл хвост, почёсывая дракончику шейку. Между всхлипами Наруто выдавил: - П-прости меня, Ку… Я-я не хотел… - Ну, тише, - ласково проурчал Курама. – Я не сержусь. Только сейчас хвостатый по-настоящему понял, что порвёт любого за своего джинчурики. Нет, не за джинчурики, а за своего маленького братца. Лис положил подбородок на светловолосую макушку. Так хорошо ему не было с незапамятных времён… Окно открылось, и в комнату заскочила взъерошенная Ниби. Кошка ощутила ужас по ментальной связи и примчалась так быстро, как могла. Правда, увидела она совсем не то, что ожидала. После более детального осмотра, в ходе которого обнаружились вмятины на потолке и стене, трещины на деревянных досках пола и гладкой поверхности зеркала и окон, упрекающий взгляд упёрся в Девятихвостого. Тот виновато опустил глаза. Мататаби покачала головой, понимая, что просто не может на них сердиться, присоединилась к своей новой семье и пробормотала, обращаясь ко всем одновременно: - Эх, горе луковое…