The wolf and the lion

ᅠДля Ксюши всё происходящее — агония в чистом виде: ломает рёбра, хочется материться через слово, выстроить самую неприступную стену, которую если и разбивать, то только чётко осознавая, что в конце проиграешь. Проиграешь, потому что у Милас защита внутри и снаружи, она вся как огромная крепость из мышц и костей: свой невероятный мирок, настолько хрупкий, поддерживаемый лишь невероятной силой духа, настолько мрачный, что даже Солнце, эта огромная звезда, не смогло осветить самые потаенные уголки, опутанной шипами роз души. Ей же, блять, глубоко наплевать на то, что подумают эти оборванные, обглоданные жизнью девочки, настолько плевать, что Нарцисс даже не посмотрит в их сторону — социальное дно, мерзкие алкоголички, пропащие наркоманки, которые, конечно, боже, абсолютно точно не смогут противостоять ей, даже если в полудохлом сердце заходится от крика желание изменить свою жизнь. ᅠИ нет, ни черта она не боится, у неё, вообще-то, за плечами собственные черти, такие устрашающие, клацающие клыками, разрывающие слабых духом, тех, кто осмелится вторгнуться в личное пространство, одарить презрительным взглядом, начать копаться в душе и распутывать нити мрака. Ксюше Милас плевать на проект, грядущую критику, возможный мордобой: плевать, потому что она без зазрения совести украсит и без того омерзительные лица новоиспеченных одноклассниц темно-фиолетовыми синяками, повалит на пол, будет делать больно до тех пор, пока ''девки'' не поймут, кто здесь лидер стаи. ᅠ''Школа леди'' — это уж точно не то место, куда девушка рвалась денно и нощно, моля всех известных Богов о том, чтобы её анкету рассмотрели, вообще-то, она предпочтет вечеринку в клубе или отдых дома этому блядскому проекту по ряду объективных причин, но любимый человек буквально попросил Ксюшу об одолжении, а это было уже слишком, ей казалось, что быть здесь, возле двери, ведущей в кипучий ад на Земле, наступая на осколки битого стекла прямо перед парадным входом — прямая обязанность, ужасающая, но неизбежная реальность, от коей только выть, подобно дикому изрезанному волку, животному, что лишилось стаи и крепкой семьи. ᅠВот только в одичавшей за многие годы душе уже и не осталось места для липкого страха, Милас, волк-одиночка, законченная эгоистка, стала вожаком стаи: до одури жестокая, стоящая на пороге школы несколько секунд лишь для того, чтобы представить лица, которые придется ненавидеть, ''миловидные'' мордашки, а в будущем — холсты для россыпи сине-фиолетовых синяков и ссадин, своеобразных украшений, презентов от ''лучшей из лучших''. ᅠДверь поддаётся [ и буквально открывается сама, по волшебству ] твёрдой руке ''вожака'', а пьяные в хлам ''мрази'' тонут в омуте льдисто-голубых глаз, достигая континуума мыслей, вырываясь из сознания с глухим свистом: они изучают её, как будто играют в жертву и охотника, начинают с идеально-чистой обуви, поднимают взгляд и задерживают дыхание, когда на финальном этапе взору наконец-то открывается идеально-неидеальное лицо, а одна бровь резко взмывает вверх. Кажется, оглушающая воспоминаниями из прошлого тишина держится лишь тридцать секунд, а затем Нарцисс разворачивается и делает четыре широких шага до места, где возвышается позолоченная колонна. В подкорку закрадывается мысль о том, что ей абсолютно нечем дышать, а вокруг неё расселись свиньи, заходящиеся в самом гадком смехе, давящиеся своими пороками, демонстрирующие всю гниль, выбивая с первого удара не серебряными пулями, но безжизненным взглядом и потухшим миром внутри беззащитного барьера: Ксюша разберет их на части и уязвит в самые больные места, выгрызет победу, а затем плюнет на всё это, заключая в объятия самую дорогую женщину в своей треклятой жизни, потому что Яна — это смысл или его остатки, греющая надежда, искра и, как бы то ни было романтизировано, путеводная звезда. ᅠЕдинственное желание — заполнить лёгкие никотином, вытравить смердящий запах почему-то существующих отходов жизни, зажмуриться до искр-пятен перед глазами, уйти как можно дальше, а не то наступит катастрофа, которую уже не получится остановить, ᅠ— Я чё-то думала, что ты оператор, — Милас включается в происходящее и недоумевающе смотрит вперёд, не понимая, как перед лицом оказалось это нечто: маленькая, укуренная, картавая и, определенно, наглая девочка, протягивающая руку, смотрящая в глаза, будто ей, блять, совсем-совсем не страшно, — И как тебя зовут? — Во взгляде читается вызов, а в движениях — абсолютное недоверие: эта ''адская'' смесь смешит русую, вызывает [какого-то чёрта] искреннюю улыбку, заставляет изучать и принимать, как первую соперницу хотя бы по той причине, что та осмелилась подойти. ᅠ— Меня Милас зовут, — Они здороваются и тёплые руки соприкасаются друг с другом. Ксюшу отчего-то будто прошибает током, потому что руки у ''укуренной'' неожиданно тёплые и нежные, как у, наверное, полагается говорить о таких людях, девочек-девочек, которых только сжимать в своих объятиях чуть ли не до хруста рёбер, зажимать по углам, наслаждаясь покрасневшими, обыкновенно мертвецки-бледными щеками. Но, пожалуй, удивляла не мягкость рук, а хватка и неизмеримая сила во взгляде шоколадных глаз, смотрящих куда-то внутрь, начинающих рушить крепость, вводящих в заблуждение с первой секунды. ᅠ— Пойдём покурим? — Непринужденно, почти шёпотом, лично к ней. Милас, наверное, хотела бы послать эту мелкую несуразность, посмеяться над потрепанным внешним видом, сорвать шапку, под которой, казалось бы, вовсе нет волос, щёлкнуть по носу и пригрозить расправой. Вообще-то, у Нарцисса есть единственное правило — не трогать детей, даже ''больших детей'', таких, как эта идиотка, угадывающая, блять, её желания, словно залезала в черепную коробку и рылась, рылась, рылась; не трогать, пока, разумеется, эти махины не обнаглеют и не полезут на рожон — тогда можно приукрасить детское личико особенным гримом с пометкой ''только по праздникам''. ᅠ— Ну, пойдём покурим, — Вторит малолетке и, не оборачиваясь, спешит вон из душной комнаты, упиваясь свежим воздухом и никотином, даже не замечая, но определенно чувствуя пронзительный взгляд в спину, тысячи маленьких иголок. Она с радостью отметит, что малышка [ фу, как слащаво ], в отличии от увиденных помимо неё запуганных кур — самый настоящий волчонок: ошибочно смелый, раздражающий своей резвостью, получающий по морде в любом из возможных случае. ᅠКсения Милас — закипающая алая кровь, ярость под сердцем, тысячи сломанных миров, неуемная сила во всём теле, чистый эгоизм, жестокость дикого животного, уничтожающий, не дающий шансов взгляд, огромная нелюбовь к маленьким девочкам в несуразных шапочках, маленьким девочкам, демонстрирующим свой характер вопреки разодранным костяшкам пальцев, разбитым губам, застывшему во всей жизни запаху крови, этому блядскому металлическому привкусу во рту; Ксения Милас — машина для убийств, стальная девочка, закопавшая практически все чувства внутри себя, на дне, надеясь никогда не соприкоснуться с ними вновь. ᅠАнна Горохова — девочка с улицы, коктейль из отчаянного, буквально кричащего желания доказать, что она накинется на любого и, разумеется, порвёт в клочья, демонстрируя оскал, впиваясь в кожу не только зубами, но и всем своим существом, огромная нелюбовь к якобы испепелившим свои чувства, к затворницам единственного амплуа, тонущим из-за идиотских ошибок. ᅠКсюше совсем не сложно швырять всех, абсолютно каждую, до единой, Ксюше не сложно разбить бокал об лицо неизвестной и потерявшейся на задворках сознания Наташи. Боже, да ей вообще плевать на то, что кто-то цокнет языком или выгонит её из ''Школы леди'', она ведь с удовольствием поедет домой, обнимет Яну и завалится спать на целые сутки, а то и на двое, видя во сне, как её плоть раздирают собственные бесы. Девочке-Ксюше очень-очень больно только в те моменты, когда сознание ослабевает, а в реальности Воин-Ксюша сильнее всех, даже всемогущих Богов, которые, конечно, вряд ли возвышаются над нашими головами. ᅠЕдинственное ''сложно'' — смотреть на надоевшую Аню ''Гору'', восемнадцатилетнюю девочку, выпившую, сука, больше, нежели Милас пила за всю свою жизнь: внимание задерживается на покрывшейся мурашками коже малолетней знакомой, а внутри неприятным холодом расплывается напряжение. Какого же чёрта единственное тепло за последний час — с виду крепкие, но до дрожи нежные ладони ''несуразности''? ᅠ— Не хочешь остановиться? — Русая рассматривает страшно пьяную девочку, когда та падает на диванчик, стоящий рядом, прикрывая глаза и жмурясь от дикой головной боли — утром будет ещё хуже, малышка, даже не сомневайся, трезветь всегда очень больно, — Ты, блять, такая же ужранная, как все эти свиньи, — И да, Ксюше действительно противно, потому что все хрустальные надежды бьются о скалы отчаяния и летят в шумный океан уже при виде того, как мерзко выглядит показавшаяся ''другой'' девочка, — Ещё скажи, что тебе самой не противно быть такой пьяной мразью, — Откровенно провоцирует и хочет посмотреть, на что способна мисс-убийственный взгляд. ᅠ— Ид...Иди ты нахуй, Милас, — Ксюшин смех вырывается надсадным, раздражающим кашлем, Аня морщится, потому что отчаянно пытается сфокусировать взгляд и, наверное, ещё потому, что считает Ксюшу самой настоящей блядью. Неужели бритой не всё равно, сколько кто пьёт, неужели это должно быть помехой для столь желанного выигрыша? ᅠНарцисс смеётся ещё много раз: когда уродина-Наташа падает в пруд, когда напившаяся в хлам инвалидка-Вероника засыпает в своём кресле, а они оставляют её наедине с молчаливыми стенами кабинета, когда кого-то разрывает от очередного приступа рвоты [ потому что не стоит столько пить, свиньи ], когда ''несуразность'' в десятый раз читает свой любимый стих Есенина, то и дело проваливается в недолгий сон, падая на мягкие подушки, крутится в зеркале, думая, что ей очень идёт кислотно-розовый пеньюар, а у Ксюши в глаза рябит от такого ничтожества, хотя в сердце почему-то раздражающе-тепло от вида свисающих из-под шапки рыжих прядей и реакции на "Боже, так ты рыжуха, какая прелесть!" — непонимающего, расфокусированного взгляда и, да, Милас знала наверняка, кипящего от злости сердца. ᅠНарцисс смеётся ещё много раз, а потом становится не до смеха, потому что, чёрт, слишком много этого недоразумения для первых часов на проекте, слишком много мыслей о том, что было бы неплохо набить эту раздражающую мордашку, наконец-то ощутить заключенную в Волчонке силу, но русая ждёт момента и, надо сказать, дожидается. ᅠИм обеим не нужно было многого, они ходили вокруг да около, будто два диких зверя, вожаки разных стай, дерущиеся за первенство, изголодавшиеся по проявлению силы, потерявшие остатки рассудка. Когда кулак Ани врезался в скулу Ксюши, вторая поняла, что шутить больше не намерена: в глазах лопнули капилляры, кулаки сжались для нанесения удара под дых, а на лбу выступили первые капли пота. Милас грезила уничтожить, стереть с лица Земли эту сучью девку, прижать к стене и хорошенько приложить несколько раз, но соперница не сдавалась, удерживая позиции, вставая всякий раз, когда приходилось упасть наземь. Русой вдруг стало понятно, что с "этой" уже не прокатит так, как с любой другой, что "эта" гораздо интереснее и оттого раздражительнее абсолютно всех. ᅠУ "этой" — ярость, как истинное проявление всех, вашу мать, существующих чувств, запах страха и крови, разодранная плоть, отсутствие тормозов и ярое желание избить до полусмерти, дойти до апогея возможностей, закричать во всё горло, стать самым ненавистным врагом. ᅠУ "этой", что, конечно, совершенно не важно — слетевшая на пол шапка, идиотский пучок, тусклые рыжие волосы, заводящая злость, коварная улыбка, проницательный взгляд, невероятно тёплые руки. ᅠ"Эта" даже не волчонок — побитый жизнью лев, уничтоженный обстоятельствами, несостоявшийся лидер. "Эта" — не помеха, временное препятствие, похер, как и на всё остальное.