Кто сказал?

Судья возвращался домой, вполне довольный своей вылазкой. В силки попалось два довольно крупных зайца, и их с Эсмеральдой ожидал роскошный ужин. Он выбрался из-за деревьев на поляну и застыл. Что-то здесь было не так. Все было не так! Поляна больше напоминала собой место, по которому прошелся небольшой смерч. Метла, которой Эсмеральда прибиралась в доме, была сломана, веревка, где сушилось белье, оборвалась, и мокрые вещи валялись на траве. Кое-где даже лежали обрывки чьей-то одежды, чужой одежды. Судью словно окатило ледяным дождем. Его заколотило от плохого предчувствия, во всем его существе разлилась такая тоска, что он готов был завыть. — Эсмеральда?! — позвал он дрожащим голосом. Никто не ответил. В душе Судьи что-то оборвалось. «Она ушла не своей охотой! — понял он. — Ее увели силой!» Судья принюхался. В воздухе он уловил тот смрад, который обычно исходил от деревенских мужиков — смесь пота и испражнений домашних животных. Он уронил тушки зайцев и подбежал к дому. «Надо ее найти! — Судья запаниковал. — Какой же я дурак! Наверняка кто-то нас видел, когда мы… Надо было послушать ее и пойти в дом!» Он подхватил обрывок от чьей-то одежды, лежащий на траве, и втянул своим длинным носом запах. Затем зарычал и кинулся в ту сторону, откуда смрад доносился сильнее всего. Он несся по лесу, сломя голову, останавливаясь только для того, чтобы не потерять ту единственную зловонную ниточку, которая помогла бы найти ему Эсмеральду. Наконец, он услышал вопли. — Сожжем эту ведьму! Спасем наших детей! — вопили мужчины и женщины, там были даже дети, радостно визжащие, предвкушающие большой костер и крики ведьмы, когда она начнет сгорать заживо. Судья подкрался поближе, выглянул из-за деревьев, и его затрясло от оглушающей, неистовой злобы. Эти скоты привязали Эсмеральду, его Эсмеральду, к столбу, заваленному хворостом, и уже подожгли его! Огонь был совсем близко, Эсмеральда задыхалась и кашляла от дыма, ее лицо исказилось страданием и ужасом. Судья мог бы легко и запредельно жестоко убить всех, кто был на поляне, убить всех этих диких мужиков и баб, и их мерзкое визжащее отродье, всю эту ничтожную чернь он бы выпотрошил от груди до промежности и купался бы в их крови и кишках, но… Тогда бы Эсмеральда сгорела. И у него ничего бы не осталось, ровным счетом ничего, чем стоило бы дорожить! Перед глазами у Судьи помутилось, и он понял, что сейчас будет одно из его видений, так не вовремя, так некстати! Но поделать с этим ничего не смог. Видение пришло. Эсмеральда стоит на эшафоте, привязанная к столбу, и один из солдат кидает вязанки хвороста к ее ногам. Он, всесильный Министр Юстиции, судья Клод Фролло с торжеством наблюдает, как в чудных изумрудных глазах казнимой цыганки вспыхивает ужас. Он читает ей смертный приговор своим глубоким сильным голосом, который разносится по площади, достигая самых дальних ее краев, выходя за ее пределы, а вокруг эшафота беснуется толпа. Наконец, он берет из рук палача факел. — Время пришло, цыганка! — говорит он. — Ты стоишь на самом краю пропасти. Но даже сейчас еще не поздно… — в его груди вспыхивает пожар от того, что Эсмеральда так близко, и он хочет ее себе. Желает так сильно, что готов пойти на все. — Я могу спасти тебя от пламени. Так что решай: ко мне или в огонь! — он чувствует, как мышцы его лица перекашиваются от вожделения к ней, и с трепетом ждет ее ответа. Она с ненавистью плюет ему в лицо, и тогда его последняя надежда сгорает. — Цыганка Эсмеральда наотрез отказалась покаяться!.. — он уже сам плохо понимает, что говорит, привычные слова сами собой вылетают из его рта, и он хочет только одного — сжечь эту девку, оскорбившую его отказом! Он подносит факел к хворосту у ее ног, и тот занимается и полыхает с треском, и огонь жадно подбирается к ее ногам, подползая все ближе и ближе… — Нет! — он произнес это шепотом, но ему показалось, что он закричал. — Я не мог этого сделать! Я не мог с ней так обойтись! Я не… «Но ты это сделал!» — печальный голос ангела оборвал его протесты. «Ты поджег ее. А потом чуть не зарубил мечом, — подтвердил демон. — И поэтому ты оказался в аду». — И после всего, что я ей сделал, она приняла меня. Приняла и полюбила… Значит, это я должен там гореть, — горькое, пронзительное раскаяние охватило душу Судьи, и он решительно выпрямился. Каким же он был злобным ничтожеством! Слепым ублюдком, недостойным быть рядом с такой, как она! И он полностью заслужил то, что сейчас с ним произойдет. Судья сконцентрировался, сосредоточился так, что его лицо свело в гримасу. Надо было сделать подмену, и на этот раз все было гораздо сложнее, чем просто поменять чужую вещь на то, что у него в руках. Теперь ему надо было подменить себя и Эсмеральду. Рога Судьи загорелись так ярко, что он сам почувствовал жар, исходящий от них. И тут же понял, что это он сейчас стоит посреди полыхающего огня, крепко привязанный к столбу. Подмена удалась на славу. Только вот Эсмеральда наверняка кинется ему на помощь — такая уж она была, а он никак не сможет ей помешать. — Яхоэль или Сеера, мне все равно, кто из вас это сделает! — громовым голосом завопил Судья. — Не дайте ей пошевелиться, заткните ей рот, чтобы и пикнуть не могла! Я готов сгореть, только пускай она будет жива! Люди, беснующиеся вокруг костра, вдруг отшатнулись с воплями. Перед ними в огне стоял сам дьявол, с небольшими рогами и серебристо-серой кожей, он сверкал желтыми глазами и кричал на языке, который им был совершенно непонятен, ибо Судья общался с ангелом и демоном на латыни. Только священник, стоящий в толпе, разобрал пару слов, и понял, что этот дьявол кого-то призывает к себе. В толпе началась паника, люди побежали сломя голову, давя того, кого в истерике сшибли с ног. «Я понял тебя, брат мой…» — Судья почувствовал легкое прикосновение к своему лицу, и огонь полыхнул так, что столбом яростно взвился к небесам. «Это была жертва! — в голосе Сееры отчетливо послышалось злое веселье. — Он пожертвовал собой ради нее!» Эсмеральда не понимала, что происходит. Только что повторялся тот самый кошмар, который время от времени снился ей по ночам, когда она снова и снова сгорала в нестерпимо жарком пламени на площади перед Собором Парижской Богоматери, и вдруг она оказалась в стороне от всего этого. А там, у столба, стоял ее Судья, привязанный и что-то кричащий. «Надо остановить их! Надо прекратить это все!» — вспыхнуло у нее в мозгу, но тут она поняла, что не может ни шевелиться, ни говорить. Все ее члены словно сковало, и она застыла, как соляной столп. Огонь взметнулся, полностью скрыв Судью, и если бы Эсмеральда смогла, то закричала бы от горя. Страдание от потери пронзило ее так остро, так неистово, словно всю ее душу вывернули наизнанку и изрезали ножом! Ей показалось, что она сейчас умрет от этой боли. Людишки с воплями разбежались кто куда, время текло, а она все так и не могла ни шевельнуться, ни даже издать жалкий писк. Небо сгустилось низкими черными тучами, где-то вдали прогрохотало, и дождь хлынул сплошной пеленой. Он лил так обильно и с такой силой, что костер, устроенный крестьянами, совершенно потух. Эсмеральда поняла, что опять может двигаться. Она кинулась к столбу. Возле него навзничь лежало обуглившееся тело. Она присела рядом, чувствуя, как сжимается в спазме ее горло, как из ее глаз текут слезы почти так же сильно, как льет этот дождь. Такого Эсмеральда не чувствовала никогда. В один миг ее мир был окончательно разрушен, и не осталось ничего, чем бы она дорожила. Ей теперь незачем было жить. — Я похороню тебя… — ее стон был больше похож на рыдание. — Я похороню тебя, и скоро мы с тобой встретимся. Ведь самоубийство — это грех, правда? Тогда я окажусь в аду, и мы будем с тобой снова вместе. Тело, лежащее на земле, вдруг моргнуло. Покрытые черной коркой губы разомкнулись, и Эсмеральда услышала тихий хрип. Она ахнула и вгляделась в это обуглившееся лицо. На нее смотрели карие глаза, отливающие золотом. Не было желтого цвета, не было продольного зрачка. Глаза были бы почти такими же, как когда он был человеком, если бы не этот золотой отблеск. — Живой… — прошептала она. Эсмеральда опять была готова застыть от шока, но тут же ей в голову пришло, что скоро дождь закончится, и тогда кто-то из этих людей, который посмелее, вернется посмотреть на пепелище. Нельзя было здесь оставаться, надо было уходить отсюда и побыстрее. И возвращаться в хижину тоже нельзя. Ее мозг заработал со скоростью молнии. — Ты подожди, Клод! — она впервые назвала Судью его настоящим именем. — Я сейчас вернусь! Эсмеральда вскочила на ноги и метнулась к одному из задавленных. По счастливой случайности, на нем был длинный плащ. Эсмеральда сняла его с мертвеца и кинулась обратно. Она помогла Судье встать и надела этот плащ на него. Судья стоял с трудом, пошатываясь, он еле держался на ногах, и тогда Эсмеральда набросила его руку на свои плечи, обняла его за талию, принимая его вес на себя, и с трудом потащила его с этого проклятого места. Сколько они так шли, она не знала. Судья был настолько тяжел, что Эсмеральда выбилась из сил, но все равно продолжала тащить его на себе, шаг за шагом. Когда они дошли до проезжей дороги, Эсмеральда, совершенно обессилев, опустилась на землю. Судья сидел рядом с ней и тихо дышал, моргая своими золотисто-карими глазами. Говорить, по всей видимости, он еще не мог. — Сейчас… — прохрипела она. — Мы кого-нибудь найдем сейчас… Кто-то должен здесь проехать, и тогда мы возьмем у него повозку и отвезем тебя туда, где никто искать не будет! Эсмеральда уже поняла, куда надо ехать. Квазимодо не откажет ей в помощи, он всегда был рядом с ней, даже когда они с Фебом поженились. Через некоторое время послышался звон бубенчиков. Она узнала их и поняла, что им несказанно повезло — это был кто-то из ее табора. Из-за поворота показался балаганчик, запряженный ослом. Эсмеральда вгляделась в цвета, которыми была окрашена эта повозка. Если бы она могла вопить от восторга, она бы это сделала. Медленно тащась по размокшей от дождя дороге, к ним подъезжал ее названый брат Клопен. Он сидел на козлах и клевал носом, подремывая, а осел вяло перебирал ногами и тянул за собой балаганчик. Эсмеральда собрала последние силы и, пошатываясь, вышла на дорогу, перегородив путь. Осел даже не попытался обойти ее, потому что был очень ленив, и просто встал. Клопен, почувствовав, что что-то тут не так, тут же проснулся и заворчал: — Маврикий, ленивая ты скотина, опять передохнуть решил?! — Боюсь, что на этот раз он тут ни при чем, братец, — Эсмеральда почесала осла за ушками. Клопен, услышав знакомый голос, продрал глаза, подскочил на месте и заверещал: — Божечки мои! Эсмеральда! А Квазимодо мне сказал, что ты со своим благоверным в путешествие подалась! Как ты тут оказалась?! — он, наконец-то, увидел шрам на ее лице и осекся. — Что с тобой произошло, дорогая? — тихо спросил Клопен, коснувшись ее шрама, примечая, как бледна она сейчас, как резко обозначились ее скулы на лице, а ее взгляд… сколько в нем отчаяния… — Откуда у тебя это? В глазах Эсмеральды тут же вскипели слезы. — Мы не доехали, куда хотели, братец, — всхлипнула она. — На нас напали разбойники и ограбили. Феб мертв. — Боже мой… — прошептал Клопен. — Но как же ты выжила? Такая рана на лице… — Меня хотели изнасиловать, но вмешался один человек… Он вылечил меня. Я все это время была с ним. Мне нужна помощь, Клопен! — последние слова она уже прорыдала. — Крестьяне подумали, что я ведьма, и… Тот человек сильно пострадал, спасая меня. — Я понял, — Клопен тут же стал серьезным и деловитым. — Где он сейчас? Эсмеральда указала на Судью, бессильно сидящего возле дороги. — Надо его поднять на ноги, — Клопен подошел к нему, думая, что этот незнакомец выглядит сейчас, как головешка. — Ну-ка давай, парень, вставай. Сейчас мы отвезем тебя в одно хорошее место. Судья был настолько непохож на себя, что Клопен его совершенно не узнал. Да и не пытался узнать. Ему было достаточно того, что этот обгорелый спас его названую сестру. Он помог Судье встать на ноги и дотащил его до своей повозки. Вместе с Эсмеральдой они погрузили Судью внутрь, и Клопен, вскочив на козлы, дернул вожжами. — Пошевеливайся, Маврикий, ленивая скотина! Нам срочно надо в Париж! Они ехали медленно. Эсмеральда напряженно вслушивалось в дыхание Судьи и боялась. Страшно боялась, что не услышит следующего вздоха. Тогда для нее тоже все будет кончено. Дело близилось к закату, когда балаганчик достиг Собора Парижской Богоматери. Клопен точно знал, куда именно хотела добраться Эсмеральда, хоть она и не сказала ему, и не сомневался, что ехал правильной дорогой. Наконец, повозка остановилась. Внутрь балаганчика заглянул Клопен. — Вылезайте! — тихо сказал он. Эсмеральда помогла выбраться Судье и выпрыгнула сама. Клопен посмотрел на колокольню собора и присвистнул. — Долго же нам туда придется тащиться, — простонал он. — Но делать нечего. Они подхватили Судью с обоих сторон и повели его на колокольню. Сколько они добирались наверх, Эсмеральда не считала. Сейчас главное было — не свалиться от тяжести тела Судьи и собственной усталости. Наконец, они оказались на самом верху. Судья что-то прошептал. Эсмеральда остановилась и переспросила: — Я не слышу, любовь моя. Скажи чуть громче, чтобы я поняла. — Свет… Солнце… — видно, Судья собрал последние силы, потому что обмяк в их руках. — Квазимодо! — Эсмеральда в отчаянии завопила так громко, как смогла. — Эсмеральда! — Квазимодо спрыгнул откуда-то сверху — видно, сидел на одном из своих колоколов. — Откуда ты здесь — я думал, ты уехала?! — Потом расскажу, не время сейчас… Помоги, пожалуйста! Его надо унести туда, где солнце хорошо видно. Квазимодо тут же, без разговоров подхватил Судью на руки. Горбун вынес его на открытую площадку и уложил возле стены. Эсмеральда уселась рядом. — Твое лицо… — тихо сказал горбун. — Да, я теперь уже не так красива. Но это ничего. Мне важно, чтобы он был жив, — девушка нежно коснулась Судьи и сняла с него капюшон, который до сих пор скрывал его лицо. — Он, что… рогатый?! — просипел Клопен. — Мы притащили в церковь дьявола?! Эсмеральда дотронулась одного из рогов Судьи. Тот рассыпался в ее пальцах, словно песок, и Эсмеральда вздрогнула. Лучи предзакатного солнца коснулись его лица, и корка на нем начала осыпаться. Эсмеральда дрожала от страха, ей казалось, что Судья сейчас рассыпется так же, как только что рассыпался его рог. Корка слетала с его головы и тела, как пыль, и скоро их взорам открылась чистая, белая, словно фарфор, кожа. Седые волосы серебром блестели в лучах солнца. Судья открыл свои глаза, и Эсмеральде показалось, что они золотые. Судья весь светился, и Эсмеральда уже была не уверена, что все это — из-за солнца. — Фролло! — сдавленно прошептал Квазимодо. Тот перевел свой взгляд на своего приемного сына. — Прости меня… Я так долго мучил тебя… — выдохнул Судья. — Я был убогим слепцом, не видящим дальше своего носа. Я был лживым и лицемерным ублюдком и причинил тебе много зла… — Х-хозяин?.. — это было все, что смог выдавить из себя несчастный звонарь. Фролло посмотрел на Эсмеральду. — Скажи мне, дитя мое, что случилось с моим конем? — спросил он. — После моей смерти? Его отправили на скотобойню? — Нет! — она схватила его за руку и прижала к своей щеке. – Он же был просто животным, очень верным и преданным животным… Я забрала его себе. Только он не прожил и полгода. Очень по тебе тосковал… Фролло сглотнул. В глотке застрял комок, от которого он никак не мог избавиться. Он пристально посмотрел Эсмеральде в лицо и коснулся ее шрама на щеке. — Я бы все отдал, чтобы исправить то, что я всем сделал, — его голос дрогнул и охрип. — Я во всем виноват. И в смерти матери Квазимодо. И в бедах твоего народа. И в том, что тебя полоснули по лицу… — А в этом-то ты как можешь быть виновен? — Эсмеральда всхлипнула. — Это ведь не ты сделал, Клод. — Если бы я был жив, этих ублюдков уже поймали бы и казнили. Не было бы этого шрама, который тебя так мучает. Я так хочу все исправить! Боже, помоги мне! Я так этого желаю! — по его щеке скатилась золотистая слеза. «Я тебя слышу, брат мой…» — шепот Яхоэля в голове Фролло был таким отчетливым, что он вздрогнул. Фролло показалось, что солнце вдруг стало таким ярким, заполонило все его существо, переполнило его так, что он слился с этим светом и растворился в нем, и больше ничего не чувствовал, только этот свет, пульсирующий в нем…