Ворон

Подвал питейного заведения освещали три факела. Упрямое рыжее пламя металось без ветра и швыряло по подвалу длинные черные тени и россыпи бликов. Реддл неподвижно застыл у стены. Он смотрел, как Поттер отодвигает пустые бочки, освобождая бурое пятно печати — наложение трёх пентаклей, треугольный глаз в центре и цепи рун по окружности. Как Поттер почти привычно втыкает остриё ножа в ладонь, поливает тягучей алой струйкой старые камни. Как печать наливается чернильным мраком и просто исчезает, оставляя после себя черный зёв круглого провала. Кто бы ни запечатал этот проход, он мастерски владел своими знаниями. Тончайшие плетения магии невесомо звенели и пели в пространстве. — В прошлый раз печать была сломана, — Герман отошел на шаг, шумно втягивая воздух, — кто-то почти стёр знак в центре. Так, наверное, обитателям катакомб и удавалось просачиваться в мир людей. В прошлый раз пришлось дорисовывать собственной кровью. — Можно как угодно оценивать сейчас моё прошлое, — рассеянно отозвался Реддл, постукивая по большому пальцу черенком палочки, — оценивать мои деяния и роль в истории с точки зрения общепринятой морали. Или с точки зрения пласта населяющих туманный Альбион грязнокровок и магглов. Но одно бесспорно — у меня всё-таки имеется некий опыт. И он говорит мне: «Уходи и не оглядывайся». Ты отчетливо помнишь свою последнюю прогулку здесь? — Нет, — честно признался Герман, нашарив где-то за кромкой провала ржавые железные скобы и осторожно полез в темноту, — я был не в себе. Ну, знаешь, в этой маске совершенно невозможно связно соображать, когда вокруг — поехавшая толпа гниющих заживо слепых монстров. И все они единовременно фонят страданием так, будто каждый носит в себе свой собственный ад. Я не знаю, как вообще не рехнулся. После чего Поттер покачал головой и полез в темноту. — Вернись! — не терпящим возражения тоном потребовал Реддл, поднимая палочку, — я блокирую проход, и мы уходим. — Эй! — возмутился Герман, едва успев вынырнуть из дыры и перекатиться через край, прежде чем проход снова обернулся гулким каменным полом и багряной печатью на нем, — я должен спуститься вниз. Я уже был там. — И чуть не издох, — мрачно отозвался Том, сдвигая заклинанием бочки, — я бы не рискнул соваться в эту вонючую дыру даже со всеми моими Пожирателями Смерти и всеми парнями Сивого одновременно. Видишь ли, печать которую ты видел, наложена тремя разными магами. Одновременно. В плетении заклятий ещё чувствуется их магия. И это были могущественные чародеи, должен заметить. Символ в центре дышит твоей магией, это верно… — Да, я его обновил, — кивнул Герман и поднял левую, белоснежную руку, — не без помощи этого. — Верно, — терпеливо кивнул Реддл и снял с пальца кольцо Мраксов, пристально вглядываясь то в рисунок на камне, то в начертанное в центре печати, — Но изначально каждый элемент центрального символа создавали разные люди. Понадобилось трое могущественных магов только затем, чтобы закрыть какую-то жалкую дыру в земле. Ты понимаешь, о чем я? — Понимаю, — пробормотал Герман недоверчиво. — Надеюсь, Поттер, — криво ухмыльнулся Реддл и ткнул пальцем в печать, — Треугольник. Круг. Черта. Элементы выписаны разными магами Я думаю, этот знак — нечто вроде подписи. Клейма мастера. Мы знаем, что этим символом пользовались Певереллы. Я видел надгробья на кладбище Висельтона и в Годриковой Впадине. Тот же символ, Поттер. Определённо, это место запечатали маги, стоявшие у истоков рода Певереллов. — Антиох. Кадм. Игнотус. Братья Певереллы. Возможно даже, что именно они, — медленно кивнул Гера, — мы с тобой — потомки двоих из них, кстати. — Неужели? Это объясняет некоторые вещи, — Реддл рассеянно пригладил основанием ладони непослушные кудри на висках, — А теперь, смотри, Поттер. Треугольный глаз. Знак Гриндевальда. Тот же символ, что и на моём родовом кольце. И на палочке Дамблдора, ставшей твоей, гм, конечностью… — Знак Даров Смерти, — уверенно кивнул Гера, — Символ трёх артефактов, которыми владели братья-Певереллы. Есть древняя сказка, Том. Три брата сумели обмануть саму смерть. И получили от нее три артефакта. Которые и свели в могилу двоих из них… — Продолжай, — губы Тома дрогнули. Герман начертил в воздухе рыжим дымом-золотом треугольный глаз, каждый элемент по очереди: — Старшая Палочка, Воскрешающий Камень и Мантия-Невидимка. Твоё кольцо… — Реликвия Смерти, орудие, создающее крестражи. И только, — нетерпеливо перебил Реддл, — мне ни о чем не говорит словосочетание «дары смерти», которое ты постоянно повторяешь. Я не склонен верить в сказки, Поттер. Кольцо — обыкновенный инструмент ритуалиста, разбивающий душу. Признаю, его вполне мог создать Певерелл, но… — Нет. В твоем кольце — настоящий Воскрешающий Камень, Том, — Герман потащил Реддла прочь, — пойдём, нам лучше покинуть паб. Один из Даров Смерти. Смотри. Да постой ты, послушай. Это важно. Да не закатывай ты глаза! Их всего три. Моя левая рука — бывшая Бузинная Палочка. Твоё кольцо — реликвия Мраксов, способная возвращать мертвых. В, гм, качестве оживших воспоминаний. Третий артефакт веками принадлежал Поттерам. Мантия-невидимка. Но старый хрен из Хогвартса выклянчил ее у Джеймса Поттера. Аккурат перед твоим нападением. А потом ты убил Джеймса. Лили закрыла собой сына, создав своей добровольной жертвой мощнейший магический щит. Не кривись, чем больше жертва — тем мощнее щит. Он был. И ты как-то об него убился. Сделав меня попутно своим крестражем. — Чего?! — взревел Реддл, рывком разворачивая к себе Геру, — какой ещё, к дьяволу, крестраж? Я видел твою жизнь из тебя благодаря своему пограничному состоянию… Я не мог… Глаза Тома стремительно багровели. — Мог. И сделал. Расслабься, твой ошметок снова в тебе. Я вернул его пока воскрешал тебя, — поморщился Герман, прочищая ухо мизинцем, — можно было и не орать так в это ухо. Я его, вообще-то, застудил. — Я не мог создать крестраж, — на лице мага был написан почти суеверный ужас, — для этого нужна Реликвия Смерти. Более одной реликвии — для спонтанного, хаотичного разрыва. И обязательно — жертва. И живой маг. Тот, кто перенесет осколок в новое вместилище. Это всё из области ритуальной магии… Но у меня не было реликвий, Поттер. Кольцо спало в руинах хижины Мраксов. И я не переносил… — Зато две Реликвии в ту ночь точно были у одного старого моржового хрена, — криво ухмыльнулся Герман, — Эй. Том. Всё ещё хочешь знать полный текст пророчества? Реддл одарил его полубезумным взглядом и почти бегом миновал заваленный хламом черный ход и загаженный сумрачный полисадник. Герман нагнал его только на улице. Том заозирался, втащил Геру в закуток между домами и сделал нечто уже совершенно странное. Снял кольцо, расчертил воздух над ним чередой плавных взмахов палочкой. Певуче зашептал нечто на неведомом языке. После чего из кольца повалил едкий мглисто-зеленый дым. И с тихим шипением окутал Реддла. Дым невесомо пел на парселтанге о ночном летнем сумраке, скошенных травах и алых бликах костра, пляшущих на морщинистых лицах старых воинов. Глядя, как дым втягивается со свистом и сипением, под кожу Реддла, Гера отметил для себя, что неплохо бы этот текст выучить и подобрать под него ноты. Красиво же. Почему нет? Том привалился спиной к каменной кладке и зажмурился, выравнивая дыхание. Просипел сквозь зубы на парселтанге : — Я идиот. Идиот… Гера молча всучил Реддлу мандарин и полез в сумку. — Он знал. Он ждал там. В доме Поттеров. Он стоял в доме, невидимый. Я был марионеткой. Чертовой тупой марионеткой. И он ничего не делал. Он должен был спасти их. Всех. Каждого. Он мог. И не спас. А я рвал душу и ломал свою личность, стремительно превращаясь в душевнобольного, — бормотал Реддл, не глядя пожирая мандарин вместе с коркой, в его глазах стоял ужас, ледяной и вполне осязаемый, — даже в школе, когда я рвал свою душу у него под самым носом, он ничего не делал. Не остановил, когда я выпустил василиска. Мерлинова мошонка. Аберфорт Дамблдор. И позже… Мы собирались в трактире его братца, Аберфорта. Дамблдор знал. Не мог не знать. Даже вся эта свистопляска с Гриндевальдом — слабое оправдание. Он мог меня остановить в любой момент. Он… дьявол, Поттер! Я же от него узнал о папаше-маггле. Лорд Реддл! Я всегда был лордом, Поттер. О кольце Мраксов. О родне моей матери. Он знал, что я — последний Мракс. Слышишь меня?! Он знал… — В юности Дамби и Геллерт Гриндевальд были близкими друзьями. Их сблизили взаимная повёрнутость на Дарах Смерти и свершениях ради общего блага. А ещё Дамби любил Геллерта, как содомит и без взаимности, но это не точно, — миролюбиво сообщил Герман и, подумав, вручил ничего не соображающему Тому ещё один мандарин, на этот раз чищенный, — не жри немытые корки. Живот прихватит. Реддл промычал нечто нечленораздельное, рассеянно сунул мандарин в карман и напялил кольцо на средний палец. Не переставая пялиться в пустоту, остекленело и почти безумно. — А потом ребенком из пророчества стал другой наследник другой Реликвии, — Герман снял очки и протер о футболку, — и полуспятивший наследник Мраксов, то есть ты, о мой бледнолицый брат, пошел убивать его. Пойдем, Том. Я должен тебе кое-что прочесть. Пойдем, пойдём. Это все стоит хорошенько разобрать. И обдумать. *** Вечернее солнце хмуро сияло из-за домов. В сером небе кружили птицы. Сумеречная хмарь плыла над Косой Аллеей куда-то на север. Густой, липкий туман почти скрадывал очертания магазинов. Промозглый ветер трепал лохмотья афиш и объявлений, со скрипом раскачивал висячие вывески магических лавчонок. Швырял в лицо сор и забирался под одежду костлявыми, цепкими пальцами. Снейп сидел за угловым столиком на крытой террасе какого-то кафе. Нахохлившись, как большой, озябший грач над своей чашкой черного, горького турецкого кофе. Несмотря на не самую теплую погоду, хозяин заведения летнюю террасу не закрыл, ограничившись малыми обогревающими печатями на сиденьях. И на столешницах. Так что по террасе совершенно безнаказанно бродили клочья тумана. Благо, хотя бы порывы ветра не ощущались. Снейп поморщился. Перед глазами до сих пор стояли ночное кладбище, развороченная могила Поттеров и трясущийся, белый министерский работник, сообщающий, что вызванные специалисты обнаружили мощнейший темномагический след. Но не обнаружили тел. Внутри зельевара, сплетаясь в тугой змеиный клубок, извивались, шепча, ненависть, ощущение гадливости, обида, застарелая боль и иррациональная, слепая надежда. Проклятый Поттер вернулся, да. Но может ли статься, что и она…? Боги. Живая! Она вернулась, Северус. Она снова смотрит, улыбается, дышит. Ее лучистые зеленые глаза, Северус. Ее медные пряди. Мягкие, нежные руки, румяные тонкие пальцы. Изменилась ли она? Помнит ли хоть что-то? Вздор, бред, Северус. Так не бывает. Невозможно. Поттер. Думай о Поттере. Директор молчит, но он явно потерял нечто ценное. И Поттер причастен. Иначе, зачем было бы гонять слизеринского декана в Гринготтс, с ключом от сейфа Поттеров? Гоблины ненавязчиво послали зельевара. О, он разделял их брезгливое недоумение по поводу интереса директора к чужому банковскому хранилищу. Но возразить директору сам он не посмел бы, нет. Только не Дамблдору. И теперь зельевара преследовало стойкое ощущение гадливости. Привычное, гнусное, заставляющее мечтать причинить боль. Выплеснуть собственную мерзь. Ещё немного — и ты захлебнешься в этих помоях, Северус. Что тогда останется от тебя? Приятный, звонкий мальчишеский голос пел под аккомпанемент какого-то специфического музыкального инструмента: Легко придумать справедливую цель. Великую цель, Из тех, что любимы толпой… Еще мне нужен безупречный герой, Могучий герой, Что всех поведет за собой! Охотно люди устремляются в бой За край ли родной, За Рай ли земной… Как овцы, воины идут на убой, А дальше — дело за мной! Героям — подвиг! Подонкам — повод! Юнцам посулим боевую славу! Надежду — нищим! Голодным — пищу! И каждый из них обретет то, что ищет! Снейп оторвался от созерцания тумана и, недовольно хмурясь, обернулся. За дальним столиком устроились трое детей. Девчонка в осеннем пальто, с гривой каштановых кудрей и увесистой книгой, увлеченно читала в неверном красном свете волшебных ламп. Ее губы беззвучно шевелились. Зельевар вгляделся в обложку. Трансфигурация, методическое пособие для учителей, первый курс. Снейп скептически хмыкнул и пригубил кофе. Не студентка, но, возможно, — будущее пополнение орлиного факультета. Скорее всего, сестра этих двоих. Ждут родителей. Оно и правильно. Нечего детям бродить в тумане. Ее сосед слева, сдержанный, аккуратный красивый ребенок, сошедший будто с фотографий начала века, аккуратно собирал из клочьев тумана влагу; вручную, рассеянно шевеля пальцами, сгонял жирные, прозрачные капли на стол, где уже льдисто сияла крупная ветка прозрачной сирени. Сотканной изо льда. Мальчишка лепил из капель всё новые и новые соцветия, замораживал и тянулся в туман, за новой порцией материала. Неясная тревога овладела зельеваром. Он совершенно точно видел уже где-то такое лицо. Чей-то родственник? Третьего, поющего, Снейп так и не разглядел, отметил только худобу, толстые очки, очертания баяна и длинные волосы, зачесанные назад и стянутые в хвост. Мальчишка ловко играл на инструменте и пел: «Не лжем ли мы, Рейстлин, доверчивым людям? Не им, а тебе эта битва нужна.» «Поверь, Карамон, здесь обмана не будет! Все то, что им нужно, — то даст им война!» Достанем плакаты и яркие краски, Поправим портреты великих идей: Свободу и равенство, верность и братство - Прекрасные сказки для взрослых людей! И вот уже толпы с воcторгом встречают Того, кто ведет их в крестовый поход. Так было всегда: храбрецы умирают, И где-то в сторонке стоит кукловод. — Что-то родители долго, — девочка оторвалась от книги и сонно потерла глаза, — это была хорошая мысль, ребята. Папа сказал, что, действительно, лучше заказать сейчас такую одежду, какую здесь принято носить. Ну, и не смущать обывателей непривычными нарядами. Маги — тоже люди. И встречают других по одежде. — Магглорожденные… — Снейп видел, как тяжело это слово далось юному ловцу воды, — часто пытаются менять мир магов, не очень-то понимая его. Отсюда и реакция. — Зато, твои родные теперь — тоже часть этого мира и смогут изучать его изнутри, не привлекая внимания!— весело отозвался баянист и лихо наиграл нечто звонкое и насмешливо-вопросительное, — я вообще считаю, что магам, выросшим вдали от мира магии, необходимы хоть какие-то подготовительные курсы. Ну, нехорошо пихать школьников с корабля на бал. Снейп вернулся к своему кофе, рассеянно прислушиваясь. — Я вообще считаю, что Салазар Слизерин, ну не был фанатиком чистоты крови. Прагматиком, да, — ораторствовал веселый баянист, — но не фанатиком. Он, без сомнения, хотел оградить мир магов от влияния извне. Но не так, как об этом принято думать… — А как же Чудовище Слизерина? — перебил его мальчишка с ледяным цветком в руках и презрительно сощурился, — не будешь же ты утверждать, что его нет? — Не буду, — баянист снял очки и прямо на Снейпа воззрилась пара изумрудно-зеленых глаз, ее глаз, — он есть. Но существует не для того, чтобы жрать недостаточно кошерных студентов. А тебе никогда не приходило в голову, Том, что школа, на минуточку, — огромный артефакт? И то, что в нём оставил Слизерин — живое сердце школы. Как волос вейлы в палочке. Или перо феникса. — Не щекочите спящего дракона, — пробормотала девочка, перевернув страницу, — может этот девиз — про то, что Слизерин оставил в школе? — Бред, — презрительно фыркнул названный Томом мальчишка, — в таком случае об этом знал бы каждый. — Угу. Как же, — насмешливо отозвалась девчонка, — по алхимическим лавкам давно разошелся бы уже этот твой Ужас. В виде ингредиентов. Можно подумать, не нашлись бы желающие его прикончить. Том побагровел и оскорбленно надулся. Баянист издал победный вопль, сложил из салфеток подобие короны и торжественно возложил на кудрявую макушку девчонки. Та, смеясь, скинула импровизированный венец и вернулась к чтению. Снейп озадаченно отхлебнул кофе и скептически скривился. Он уже начинал догадываться, на какой именно факультет принесет нелегкая этих говорливых оболтусов. И оптимизма это отнюдь не прибавляло. *** — Боюсь, я не могу согласиться с вашим утверждением, мистер Грейнджер, — вежливо улыбаясь, Том Реддл аккуратно прижимал к груди коробку с ёлочными игрушками. Маггл педантично перекладывал предметы, разыскивая части большой искусственной ели, — человек — это двуногое животное. Движимое инстинктами и естественными потребностями животное. Тяга уничтожать слабых — естественна, как и любое животное проявление в человеке. Другое дело, что человека от звериной сути возвышают только стремление к величию и готовность поступаться... лишними инстинктами... — Что есть величие, Том? Чтобы рассуждать в подобном ключе, стоит решить для самого себя, что же это такое — истинное величие. — Власть, непререкаемый авторитет. Воля к победе, побудившая зайти в изучении магии дальше, чем кто-либо, — глаза Реддла лениво мерцали алым в полумраке, — личное бессмертие. — Другими словами: диктат, опасные эксперименты над неизученными процессами мироздания и завуалированный кружевом слов страх смерти, — губы мистера Грейнджера тронула понимающая усмешка, — а вы опасный человек, Том. Как медик, могу посоветовать вам обратиться лицом к медицине. Ваше опасное честолюбие, обращенное на неизученные механизмы бытия, способно совершить революцию там, где переплетаются генетика и медицина. — Магия крови? — с иронией приподнял брови Том. — Вы, маги, преступно расточительны, — дантист собрал крепления и сгрузил их Реддлу в коробку, — вы способны видеть то, что не видим мы, совместные научные изыскания, симбиоз науки и магии позволили бы человечеству вырваться далеко вперёд, Том. — Я бесконечно равнодушен к судьбам человечества, мистер Грейнджер, — сдержанно отозвался Том, глядя, как дантист бродит по подвалу в поисках крестовины, — вы всерьёз полагаете, что человечество захочет создавать клонов? Позволить кому-то жить после себя. Носить ваше имя. Пользоваться вашими знаниями? — Новое существо? Ни в коем случае. Я вижу это как выращивание себе нового тела. И перенос в него своего сознания, — возразил Грейнджер, — живой костюм из плоти и крови. Выращенный искуственно, чтобы одеть в него свой дух. Есть разница, Том. Реддл замер, рассеянно разглядывая полутемный подвал, полки, коробки, стопки журналов. И задумчиво качнул головой: — Пожалуй... это стоит моего внимания. *** Рождество у Грейнджеров для Германа превратилось в бесконечные дебаты мистера Грейнджера и молодого Темного Лорда. Дантист и тёмный маг увлеченно обсуждали за столом политику, какие-то экономические форумы, курс валюты, рост цен, политические течения современной Британии и прочие портящие пищеварение вещи. Миссис Грейнджер, то и дело с улыбкой поглядывала на ораторов и расспрашивала Германа о мире магов, о Хогвартсе, об будущих учителях своей дочери и об их предметах. Гермиона нервно поглядывала на дискутирующих отца и Тома. Кажется, мистер Грейнджер пребывал в восторге от Тома и ей это не казалось хорошим признаком.