Ворон

— Прекрасные новости, господа, — убийственно тихо отчеканил Снейп, нечитаемо разглядывая двух скучающих у окна подростков, — в Хогвартс прибыли новые студенты. — Но вы знаете, Северус, принимать учеников почти в конце года — не в правилах школы — возмутилась Макгонагалл, — кто эти дети? — Альбус Дамблдор и Геллерт Гриндевальд, — бесстрастно ответствовал Снейп, складывая руки на груди и недобро разглядывая бурно жестикулирующего растрепанного Альбуса. Бывший начальник всё больше и больше напоминал зельевару покойного Джеймса Поттера. Гиперактивного, рыжего и совершенно неуправляемого, — нет, Минерва, вы не ослышались. Наш уважаемый директор и темнейший маг начала двадцатого века впали в детство и успешно потеряли память. Макгонагалл дернулась, побелела и схватилась за сердце. Флитвик с кривой усмешкой смотрел, как взъерошенный Дамблдор воодушевленно запихивает Гриндевальду за шиворот живую жабу, а блондин возмущенно ругается по-немецки и норовит пнуть Дамблдора чуть ниже спины. Было смешно, но, если подумать, не очень. — Кажется, мальчики действительно ничего не помнят, — оживилась мадам Спраут, — они как раз в том возрасте, когда все маленькие волшебники учатся в школе. Уверена, детям найдется место на втором курсе. Пусть пройдут распределение и учатся на здоровье. Если изменения необратимы, тем лучше для всех, Минни. Геллерт получит шанс начать всё сначала. И, поверьте, я буду очень рада, если маленький Геллерт обретёт свой второй шанс именно на моём факультете. Я чувствую, что у Хаффлпаффа хватит душевного тепла, чтобы отогреть его оледеневшую душу. Снейп скептически приподнял одну бровь и скривил губы в желчной усмешке. — Вы слишком легко поверили этим бестиям, как по мне. Эти двое точно ничего не помнят? — недоверчиво прищурился сир Клиган, переведя взгляд со Спраут на рыжего очкастого Дамблдора со всех ног удирающего по Большому Залу от обозленного Геллерта, — хоть убейте, не верю я им. За ними хорошо бы приглядеть. — Мерлин, Сандор, зачем Альбусу Дамблдору лгать о подобных вещах?! Помона, милая, конечно же мы не оставим их без помощи! В любом случае мальчики не покинут школу. Я не отдам детей Министерству, — взволнованно ответствовала Макгонагалл, потрясенно разглядывая озорно хохочущего маленького Дамблдора; голос её задрожал и глаза как-то подозрительно заблестели. Будто строгая профессор вот-вот прослезится, — конечно же мы сделаем всё от нас зависящее. И, коллеги, мы обязаны помнить, что Альбус никогда не уставал повторять, что наша школа всегда окажет помощь тому, кто действительно в ней нуждается. Пришел наш черед исполнять свой долг перед школой и перед Альбусом Дамблдором. — Предлагаю известить Батильду Бэгшот, — подала голос профессор Вектор, — эта пожилая леди — последняя живая родственница Гриндевальда. Ей должна быть небезразлична его участь. — Не мешало бы также пригласить специалистов из Мунго и официально засвидетельствовать потерю памяти, — мадам Помфри выглядела встревоженно, — как колдомедик, я могу с полной уверенностью утверждать, что в остальном дети совершенно здоровы. Мерлин и Моргана. Как он похож на рождественского ангела с этими льняными кудряшками и фарфоровыми щёчками! Бедный мальчик, он кажется таким невинным. Будет печально, если бедное дитя снова бросят обратно в одиночную камеру Нурменгарда… — Я не думаю, что мистер Гриндевальд вернется в свою тюрьму в ближайшем будущем, — рассеянно отозвался Флитвик, глядя, как юный Гриндевальд, поджав губы, что-то холодно выговаривает беспечно отмахивающемуся Альбусу, — подобные случаи уже были в мировой практике. Необратимая потеря памяти вкупе с превращением преступника в ребёнка — явный повод пересмотреть его дело. Личностные изменения подобного рода обычно смягчают участь преступника. И это гуманно и логично — отброшенный в детство преступник, скажем, не может отвечать в полной мере за деяния, которых не помнит. Таких социализируют, а не запирают в одиночной камере. Преподаватели умолкли, озадаченно разглядывая оживленно спорящих мальчишек. Что делать дальше с двумя недорослями, профессора всё ещё представляли весьма слабо. *** — Слизерин! — проревела Распределяющая Шляпа, и Геллерт нехотя поплёлся к столу змеиного факультета. Дамблдор помахал ему из шумной гриффиндорской оравы. И принялся что-то весело втирать ухмыляющимся Дину и Симусу. Геллерт без палочки трансфигурировал ничейный кубок в снежок и зарядил им в рыжий затылок Дамблдора. — Ох! Тебе чего, Геллерт? — потирая ушибленное место обернулся юный Дамблдор. — Если ты ещё хоть раз полезешь что-то вытворять в моём обличии… — очень тихо и хмуро начал Геллерт. — Успокойся, у меня и было-то всего две пряди, — отмахнулся Дамблдор, отворачиваясь, — лучше думай, как будешь учиться. В Дурмстранге и здесь программа слишком разная. — Альбус, Альбус, — сладко пропел Геллерт, совершенно по-кошачьи щурясь, — хранить столько лет мои волосы и так безобразно истратить на эту милую шалость в серьёзном заведении и на беседу с фройлен Ритой… Я разочарован в тебе, Альбус. Дамблдор только насмешливо покосился на преподавательский стол и скоропостижно потерял всякий интерес к собеседнику. Гриндевальд издал какой-то пренебрежительный звук и насмешливо тряхнул своими льняными кудрями. За гриффиндорским столом как-то подозрительно притихли. И одна из скамеек, (на которой восседали выпускники Слизерина), с громким визгом обернулась огромным бурым боровом. Боров, оглушительно вереща от страха, скинул с себя студентов и слепо ломанулся в сторону выхода. Большой Зал разразился хохотом. Багрового, икающего от смеха Дамблдора гордо пихнул в бок Симус Финниган и они торжественно пожали друг другу руки. Герман случайно обернулся. И поймал устремленный на Альбуса полный глухой ярости и отвращения взгляд Снейпа. — Какая наглая хулиганская выходка, — очень громко возмутилась Гермиона. Дамблдор перехватил устремленный на неё неподвижный взгляд Тома. И, под смешки гриффиндорцев, послал побагровевшей Гермионе воздушный поцелуй, — это отвратительно и не смешно! — Полагаете, милая фройлен? — шальные голубые глаза Гриндевальда смерили насмешливым взглядом багровую Гермиону, голос его звучал вкрадчиво и лукаво, — учитесь развлекать себя приятными мелочами или вскоре станете суше пергамента ваших книжек. За слизеринским столом раздались сдержанные смешки. Гермиона поджала губы, демонстративно игнорируя немца. Реддл нечитаемо воззрился на Гриндевальда. Тот, в свою очередь, с интересом воззрился на Реддла. И красивое лицо его исказила хищная ухмылка. — Она не в моём вкусе, мальчик, — мягко сообщил немец, из-под ресниц разглядывая медленно каменеющего от ярости Тома и насмешливо кивнул в сторону бурно жестикулирующего Дамблдора, — а вот его тебе точно стоит опасаться. Альбус обожает очаровательных в своём праведном гневе, лохматых заучек. — Получается, зеркало Еиналеж внутри было обыкновенной магической тюрьмой? — тихо спросил Герман, склонившись к уху Гриндевальда, — когда зеркало лопнуло, вы говорили, что все эти годы внутри зеркала были в одиночной камере Нурменгарда. — Обратная сторона наших желаний всегда темна и чудовищна, — столь же тихо отозвался Геллерт, равнодушно скользя взглядом по залу, — не пойми превратно, юноша. Я ничего не помню. Но что-то подсказывает мне, что демонические зеркала вроде зеркала Еиналеж, извращают мечты своих жертв, обращая их персональным адом. — Слышали новость? — Малфой манерно растягивая слова, приземлился рядом с Германом, — у Гриффиндора новый ловец. Рыжий и очкастый, но очень быстрый. У тебя теперь вроде как есть достойный соперник, слышал, Поттер? Герман покосился на стол Гриффиндора и наткнулся взглядом на торжествующую, по-лисьи хитро ухмыляющуюся физиономию Альбуса Дамблдора. — Квиддич — жёсткий вид спорта, — равнодушно пожал плечами Герман, поглядывая на гриффиндорский стол и ковыряя овсянку, — без конкуренции он был бы скучен и беззуб. Первым занятием была сдвоенная травология. Окончательно распоясавшийся Гриффиндор за какие-то сутки с лишним успешно обрёл вожака. Второй курс теперь вовсю разбойничал в коридорах и на занятиях, изводил слизеринцев и донимал Филча. Досталось даже Пивзу. Хитро мерцая очками-половинками, бывший директор заманил возбужденно квохчущего полтергейста в Зал Достижений, где и запер его в отдельной, наспех трансфигурированной витрине. Нагрянув с грохотом и руганью на место событий, Филч прослезился и торжественно, как героя, повёл своё бывшее начальство, лохматое и невозможно довольное, к гриффиндорскому декану. Хитрая рыжая бестия очень быстро смекнула, что профессора только что не молятся на него. Чем теперь и пользовался напропалую. В теплице было сыро, душно и жарко. Пахло прелой листвой, влажным грунтом, стоялой водой и какими-то особыми удобрениями. Отовсюду свисали живые стебли, сонно дышали, подрагивая, лилово-голубые медузообразные соцветия, цвели и вились незнакомые лилово-зеленые лозы. Тонко пели и вибрировали какие-то суккулентные растения, похожие на помесь традесканции и денежного дерева. Герман шумно втянул спертый воздух и поймал на себе изучающе-насмешливый взгляд Гриндевальда. Пока, разбившись на пары, сонные студенты разбирали упаковки спецдобавок для подкормки свежепересаженных мандрагор, Дамблдор поднял руку и, совершенно игнорируя обозлённый взгляд Реддла, спросил, нельзя ли ему составить компанию прелестной мисс Грейнджер, ведь он прискорбно плох в травологии, а Геллерт сам нуждается в помощи и всерьез подсказать что-либо не способен. Геллерт, в свою очередь, хмыкнул и подчеркнуто вежливо указал Невиллу на место подле себя. Невилл вздрогнул всем телом от неожиданности и почти машинально ретировался за кадку с ближайшим вмеру хищным растением. Мадам Спраут умилилась и, конечно же, позволила Дамблдору заниматься в паре с умничкой-Грейнджер. И теперь Альбус, излучая всем своим видом невинность, воодушевленно возился с мандрагорой, ненавязчиво отпихивая локтями случайно оказывающегося рядом Тома Реддла. — Я прокляну его, Поттер, — мрачно пообещал Том, холодно взирая, как Гермиона тихо посмеивается над чем-то, а Дамблдор водит над её ладонью пальцем, увлеченно рассказывая что-то свистящим шепотом. — Тебе никто не мешал раньше напроситься к ней в пару, — резонно заметил Нотт, — но, ты прав, меня это тоже жутко раздражает. — На гобелене рода Малфой утром возникла новая ветвь, — манерно растягивая слова, поделился Драко, — отец в ярости. Там подпись «Гермиона Грейнджер-Блэк». — Утром? Почему только утром и только сегодня? — пробормотал Герман. Паркинсон некрасиво открыла рот и с глухой обидой уставилась на что-то тихо вещающего Гермионе Дамблдора. — Какой ужас, — скривилась Гринграсс, с отвращением, двумя пальчиками, передавая Панси упаковку каких-то спецдобавок, — грязнокровка измарает кровь благородного рода… ай! Коротко полыхнуло. Пакет с громким хлопком взорвался в руках слизеринки. — Осторожнее, Гринграсс, — убийственно нежно улыбнулся Том испуганно хныкающей и трясущей обожженными руками девушке, — этот сорт удобрений крайне взрывоопасен… Гермиона неодобрительно покосилась на Тома, шокированно покачала головой и, одарив напоследок Реддла крайне возмущенным взглядом, вернулась к прерванной беседе. Дамблдор, расплывшись в блаженной улыбке, подмигнул Реддлу и что-то шепнул на ухо заалевшей Гермионе. — Она ни за что не поверит, что ты защищал её, — сочувственно похлопал Тома по спине Герман, — а жаль… — Я не защищал её, — шепотом взвился Реддл, — зарвавшаяся Гринграсс должна знать своё место… — Как скажешь, братец змей, — расплылся в понимающей ухмылке Гера, — как скажешь. — Отец возмущался, что гоблины недостаточно быстро работают, — подал голос Малфой, глядя как Панси отпрашивается у Спраут и уводит тихо хнычущую Гринграсс в Больничное Крыло, — а ещё придумали какую-то дополнительую защиту сейфов. И под роспись собирают кровь магов, имеющих сейфы в Гринготтсе. Мистер… Стрела… посоветовал завести счет на имя матери в маггловском банке. Я маме сказал. Она меня… она похвалила, ей тоже не нравится как ведут дела в Гринготтсе. Слушай. Поттер. Я не знаю, что такое. Как отец сдал кровь, мэнор как спятил. Сами собой закрываются и открываются части дома, проявился вмурованный в стену коридор. Там, ну, в открывшемся коридоре, просто жутко. Темно, сыро. Прямо из стен проступили портреты и гобелены. Такие древние. И на всех есть мои предки. Я не знаю всех этих Малфоев, но от них веяло такой могильной жутью. Они так хищно скалятся со своих полотен… — Вот тебе и раз, — пробормотал растерянно Герман. — А ещё я видел там в витрине коллекцию черепов, — Малфой воровато заозирался на сонного Геллерта и доверительно шепнул Тому и Гере, — со знаком Гриндевальда во лбу. А нанесен он явно магически. Кто-то клеймил всех этих… ещё при жизни. Знак высечен прямо по кости, черепа как оплавлены. Отец показывал одному специалисту. Тот не знает что и думать. Герман и Том встревожено переглянулись. В памяти Германа болезненным спазмом всплыли хаотичное блуждание по катакомбам Лютного, клеймённая знаком Даров Смерти слепая нежить, выползающая отовсюду, сырость, мрак и чумазые, истощенные дети-сквибы, стоящие на коленях посреди залитого тухлой водой церемониального зала. Незряче глядящие в одну точку дети, монотонно покачивающиеся, как в трансе. Вывести-то Гера их сумел. Из катакомб. Едва не поплатившись своим разумом и своей шкурой, правда. Да вот вывести из транса их так и не сумели ни лучшие колдомедики Мунго, ни невыразимцы. Но об этом Герман узнал совсем недавно, как раз накануне старого Нового Года. — Двадцать баллов Слизерину, мистер Гриндевальд, — изумилась мадам Спраут, склонившись над кадкой с мандрагорой, — в вас дремлет замечательный герболог. Редко увидишь, чтобы студент так легко и непринужденно обращался с растениями. У вас лёгкая рука. Вы ведь уже имели дело с мандрагорами, не так ли? Вы прекрасно работаете в паре с мистером Лонгботтомом, отличный результат, я просто обязана настаивать, чтобы вы впредь всегда работали вместе. Невилл одарил Спраут диким взглядом и с ужасом уставился на Гриндевальда. Тот скромно потупился, подрагивая длинными золотистыми ресницами, мило заалел и, с дичайшим немецким акцентом, сбивчиво забормотал: — Спасибо, фрау Спраут. Вы слишком добры ко мне. Моя… мама… очень любит растения. Я люблю помогать ей в саду. Отец… не приветствует это увлечение. Я рад, что могу заниматься тем, что люблю вдали от… его внимания. — Как можно диктовать юному, пытливому уму, что ему любить, а что — нет?! — воинственно возмутилась Спраут. Реддл вздохнул и закатил глаза. Альбус Дамблдор прыснул в кулак, что-то доверительно зашептал на ухо тихо хихикающей Гермионе и, озираясь на курсирующую по теплице Спраут, полез через стол, к кадке с огромными зубастыми орхидеями. — Позёр, — с ненавистью процедил Том, глядя, как Дамблдор героически обдирает цветы с жующего его растения. И окровавленный, но довольный, вручает изумленной Гермионе огромный, клацающий зубами золотисто-белый цветок. Девчонки обоих факультетов, открыв рот наблюдали за происходящим. Лаванда Браун, взвизгнув от избытка чувств, что-то свистяще зашептала на ухо растерянно улыбающейся Патил. Спраут обернулась, но рыжий гад своевременно заслонил собой вяло жрущий прядь Гермионы цветок. Нотт сочувственно похлопал по плечу белого от ярости Тома и горько посетовал: — Да. По части безрассудства мы ему не конкуренты. *** Их собрали во дворе Колдовстворца, под огромным заснеженным дубом. Рон стоял уткнувшись свербящим от мороза носом в шарф и мрачно смотрел, как курс Фреда и Джорджа с гоготом атакует снежками здоровенную двухэтажную избу, а изба гремит неподъемной цепью и лениво пинает огромными куриными лапами отбегающих с радостным воем школьников. — Второй курс, второй курс все ко мне, — профессор маггловедения старших курсов зорко окинула взглядом сползающихся к ней недорослей и сверилась со списком, — я называю фамилии, вы откликаетесь. Адамов. — Я, — бойко вскинул руку какой-то мальчишка в толпе. — Алекшина. — В Больничном Крыле, — нестройным хором отозвались какие-то девочки с водного факультета. На их форме Рон успел разглядеть только какие-то голубые нашивки и пятна значков. — Астафьев. — Я! — Арджаникян. — Здесь, — нехотя сообщил какой-то черноглазый мальчишка, рисующий на снегу ногой губастую лысую рожу с серьгой в ухе. — Арысь-Поле. — Тут, — пискнула, смутившись, закутанная в пуховые шали очень необычная девочка. Рон таких никогда не видел. По пояс — девочка, как девочка. А ниже — птичье тело, совиные ноги густо поросшие белыми перьями, мощные когти и шикарный белоснежный птичий хвост. Елисей с сомнением помотал болтающимися на резинках варежками и доверительно сообщил Рону: — Спорим, её мамка — сирин? — Алконост, — не согласился кто-то. — Сирин, — упёрся Елисей, громко шмыгая носом. — Алконост, и не мама, а папа, — смутилась необычная девчонка и с укором покосилась на Елисея, — это не вежливо. Я же не гадаю, кто у тебя там из цыган. — Все, — радостно ухнул Елисей и дернул какую-то девчонку за выбившуюся из-под шапки косичку. Девочка взвизгнула и обиженно сообщила окружающим: — А у Еськи варежки на резинках. Окружающие засмеялись. Рон и Выргыргелеле обменялись скептическими взглядами и синхронно закатили глаза. — Бакшин. — Я. — Берёзин. — Туточки. — Басманова. — Здесь. — Берендей. — Туточки. — Бакшт. — Веня Бакшт дежурный по трапезной, — сообщила девочка-птица. — Борщёва. — Я. — Волынская-Тернова. — Виленская-Тернова, — поправила белокурая, рослая девчонка, опираясь на резной белый посох с кричащей птичьей головой вместо навершия, — я здесь. — Виленская, — пробормотала профессор, исправляя список, — Вайс. — Фриц в медпункте, а я здесь, — шмыгнув носом сообщил носатый бледный мальчик, подозрительно похожий на Снейпа. На белокурого, сероглазого Снейпа. — Близнецы Вайс. Однако, поволжские немцы, — сообщил шепотом Выр, заметив удивленный взгляд Рона, — давно их предки сюда пришли. С Петром пришли. Мудрый царь был. Маг, а у магглов учиться не стыдился. Великий человек. — Володарова. — Я. — Гусев. — Я. — Гумилёв. — Я. — Газизова. — Здесь. — Горохов. Дети заозирались. — Где Горохов? — строго позвала профессор, — Горохов! — Горохов отпросился у декана, его бабушка к зубному повела, — откликнулся кто-то. — Дымов. — Я. — Долохова. — Тут я. — Железнова. — Я? — Куда нас опять ведут? — Рон натянул на уши шапку и, нахохлившись под своим пальто, тоскливо покосился на собачьи унты Выргыргелеле. — Ты разве не знаешь? — удивилась девочка-птица, — мы идём в китежский ТЮЗ, на спектакль. — И не идём, а едем, — отозвался какой-то рыжий мальчишка в шапке с ёлочками, — в школьном транспорте, все курсы. — Вау, — нестройным хором оценили слушатели. *** — Мой король, мы узнали, как крыса-анимаг пробрался в Малый Висельтон, — эльф склонил голову на бок, — в магической защите наших поселений существует серьёзная брешь. Наши поселения видят и бессловесные твари, и анимаги. Петтигрю не мог знать, где находится зеркало и нашел его случайно. Мы полагаем, изначально он искал следы своего Господина… искал усадьбу Реддлов. — Найти способ закрыть брешь. Срочно. Спасибо, Дерек, держите меня в курсе дел, — Герман дождался, пока эльф испарится и заметно помрачнел, — крысюк опять сбежал. — Может, ему стоит узнать, что я давно вернулся? — насмешливо бросил Реддл и бросил книгу в тумбочку, ворочая подушками и расправляя постель, — Хвост, кажется, не успокоится, пока не поднимет из мертвых какую-нибудь мерзость. В спальню боком протиснулся Драко, нагруженный стопкой романов Анджея Сапковского, стремительно забрался под полог, раскидывая обувь и присосался к книжке. Зашедший следом Гриндевальд брезгливо откинул в сторону носком идеально начищенной туфли валяющуюся в проходе грязную обувь и обвел скептическим взглядом общую спальню. Найдя пустую кровать, аккуратно разместил на ней свою сумку и убрался в общую гостиную. Оттуда доносились смех, шум и бодрый голос Дамблдора, рассказывающий какие-то люто бородатые анекдоты времён Юрского Периода. — Хитрый рыжий гадёныш, — проскрежетал Том и решительно зашагал к выходу, — что, Мордред его побери, он вытворяет? Он больше не директор. Он студент. Гриффиндорец. А через десять минут отбой. Герман пожал плечами и сонно пошлёпал в слизеринскую гостиную. Где обнаружил очень занимательную картину: в углу, в кресле, с ногами забравшись под плед и закрывшись книгой, сидела багровая Гермиона. А растрепанный Альбус Дамблдор собственной персоной, непринужденно восседал на подлокотнике её кресла, болтал ногами и увлеченно вещал что-то про необратимую трансфигурауцию живых магов до состояния разумных артефактов. Увидев с какой нечеловеческой ненавистью на него глядит из противоположного угла Реддл, рыжий паршивец расплылся в понимающей ухмылке, ловко вынул из лохматой шевелюры Гермионы совиное перо. И, с ликующим воплем, превратил его в веточку пунцовой китайской розы. Гермиона смутилась ещё больше и попыталась сбежать. Альбус, посмеиваясь, воткнул цветок в её всклокоченные кудри и, ловко соскочив с подлокотника, медленно удалился куда-то с иронично поглядывающим на Реддла Геллертом. Источающий холодную ярость Том стремительно ретировался в сторону спален и больше оттуда не выходил. — Эй, Поттер, мне нормально? — Драко рухнул на диван подле Германа и ткнул пальцем себе в волосы. Каким-то образом Малфой отрастил себе длинные волосы, стянул их в хвост и перекрасил в серый. Нотт и Забини переглянулись и подсели чуть ближе. Герман подхватил с дивана баян, пробежался по ладам пальцами и пропел: — Ведьмаку заплатите чеканной монетой… — Мне тоже нравится, — самодовольно хмыкнул Драко, по-хозяйски развалившись на диване и сложив ногу на ногу. — Гарри, сыграй нам, — Даркприст уселась в кресло напротив, на её ехидной мордашке расцвела коварнейшая улыбка, — что-нибудь старинное. — Гм, — Герман с сомнением пожевал губами, — есть одна песня. Я прочел её текст в историческом романе. — Прекращай ломаться и просто пой, — Том Реддл упал в кресло напротив и закрылся «Хрониками Эмбера» Желязны, — серьёзно, Поттер… Герман задумчиво пробежался по ладам, будто нащупывая мотив. И негромко запел в унисон баяну: Из Палестины прибыл он, Военной славой осенен, Он через вихри битв и гроз Крест на плечах своих пронес. В боях рубцами был покрыт... — Айвенго, — щелкнул пальцами Нотт, — Вальтер Скотт. Гера воодушевленно закивал головой и продолжил: ...Его победоносный щит. Когда темнеет небосвод, Любимой песню он поет: «Возлюбленная! Рыцарь твой Вернулся из страны чужой; Добыча не досталась мне: Богатство все мое — в коне, В моем копье, в мече моем, Которым я сражусь с врагом. Пусть воина вознаградят Твоя улыбка и твой взгляд. Проходившая мимо Миллисента замерла и вся обратилась в слух. К баянисту и его слушателям подсел взъерошенный Эйвери. Герман пел, а магия невесомо дышала в унисон старинному мотиву: Возлюбленная! Я тобой Подвигнут был на славный бой. Ты будешь при дворе одна Вниманием окружена; Глашатай скажет и певец: «Она владычица сердце, В турнирах билось за нее... Реддл патетически вздохнул и закатил глаза. Слизеринцы засмеялись. Герман подмигнул завороженно внимающей ему Миллисенте и продолжил: ...Непобедимое копье. И ею меч был вдохновлен, Сразивший мужа стольких жен: Пришел султану смертный час — Его и Магомет не спас. Сияет золотая прядь. Числа волос не сосчитать, — Так нет язычникам числа, Которых гибель унесла». Возлюбленная! Честь побед Тебе дарю; мне — славы нет. Скорее дверь свою открой! Оделся сад ночной росой; Зной Сирии мне был знаком, Мне холодно под ветерком. Покои отвори свои — Принес я славу в дар любви». — Ощутимо повеяло Гриффиндором, я смотрю, — прямо из стены мрачно выплыл Кровавый Барон и завис над макушками студентов, сверху вниз снисходительно разглядывая Германа, — юноша знает иные достойные песнопения, подобные уже исполненной балладе? Герман заметно оживился: — Герр Барон при жизни знал толк в рыцарских балладах? Призрак воинственно расправил могучие плечи. И на губах его зазмеилась коварная усмешка: — Бери выше, мальчик. Я их писал.