— Ну вот как-то так, — улыбнувшись, завершает рассказ Хакимов и оценивающе смотрит на меня. — Интересная история? Понравилась?
В первый раз его улыбка кажется мне очень неприятной. Я еще раз перевожу взгляд на стену, на фото, с которого, улыбаясь, смотрят на меня братья Самойловы. Братья, черт возьми, несмотря ни на что, родные братья…
— Ой! — спохватываюсь я. — А Вадим Рудольфович жив вообще?
— Да жив он, жив, — кивает Хакимов, — жив-здоров, не бойтесь.
Я снова поворачиваю голову в сторону Снейка, бывшего когда-то — надо же! — прилежным и дружелюбным студентом Димой, и осознаю, что у меня начинает болеть голова. То ли от табачного дыма, то ли от всей тяжести услышанного боль усиливается, и я прошу:
— Можно окно пошире открыть, пожалуйста?
— Конечно! — кивает Хакимов, тут же встает и распахивает форточку. В комнату врывается прохладный ветер, и становится явно лучше.
— Спасибо большое!
— Не за что, — Снейк снова улыбается, и мне приходит в голову мысль о том, что после того последнего диалога с Вадимом он шел домой примерно с таким же выражением лица. Мне становится противно.
— Спасибо за рассказ! Я пойду, да? — спрашиваю я и начинаю вылезать из-за стола.
— Да, конечно, теперь вы свободны, — кивает Хакимов. Улыбка моментально пропадает с его лица, и мне становится еще более жутко, а желание побыстрей покинуть кабинет усиливается.
— До свидания, — натянуто улыбаюсь я, поворачиваюсь и быстро направляюсь в двери.
— До свидания, — эхом повторяет Хакимов. Я, уже не глядя на него, делаю попытку выйти и сталкиваюсь в дверях с кем-то непонятным, сильно пахнущим табаком. Впрочем, спустя пару секунд я понимаю, кто это.
— О, Глеб Рудольфович, вы… Здравствуйте! — дрожащим голосом произношу я.
— Здрасте, — сухо отвечает Самойлов, даже не удостаивая меня взглядом.
Да, я представлял его по-другому. И даже на фото он абсолютно другой: не ощущается этой сильной, холодной, давящей энергетики. Некая отстраненность видна сейчас в его фигуре, образе, даже в чертах лица. Я вдруг четко осознаю, что не смог бы работать с ним лично на протяжении долгого времени — он просто задавил бы меня своей внутренней силой.
— Глеб, — куда более расслабленно, чем при разговоре со мной, говорит вдруг Снейк. — Сними со стены фото, пожалуйста!
— Зачем? — искренне удивляется Глеб.
— Хочу повесить на его место одну из картин вот этого молодого человека, — Хакимов кивает в мою сторону. — Сними.
Если бы на меня Глеб посмотрел похожим, тяжелым взглядом, я бы, наверное, моментально извинился и ретировался. А Снейку ничего.
Мне тяжело в это верить, но ему, по-видимому, действительно «ничего». Лицо Хакимова ничуть не меняется: он смотрит в глаза Глебу без вызова, но и без страха. Я понимаю: он точно не отведет взгляд первым.
Мне очень интересно, чем закончится этот разговор, но Снейк делает в мои сторону предупреждающий жест: иди, мол, мальчик, домой, не твое это дело. Мне становится как-то холодно. Я разворачиваюсь и выхожу.
***
Проходит от силы минуты две — я даже не успеваю спуститься по лестнице до первого этажа. Мимо меня быстро проходит, чуть задевая меня плечом, Глеб. Я замечаю, что в руке он держит какую-то штуку, по форме очень похожую на рамку с фото, и тут же вздрагиваю от звука шагов позади меня. Оборачиваюсь и вижу Снейка, который смотрит себе под ноги, отстраненно улыбается и поигрывает связкой ключей в руке.
До этого я много раз слышал, как некоторых людей, по-дружески или всерьёз, сравнивали с животными. Меня и самого такая участь не обошла. Однако никогда ещё я не видел такого сходства. Скривившиеся в ухмылке губы, тень, падающая на лицо из-за длинных волос, даже чёрный пиджак необычной фактуры, — все это придаёт Хакимову жутковатое сходство со змеей, полностью оправдывая его псевдоним. Я не хочу больше этого видеть и, снова начав быстро спускаться вниз, успеваю еще заметить на руке Снейка одну из его многочисленных татуировок — «Suum cuique». Jedem das Seine. Каждому свое.
***
Ветер играет осенними листьями под ногами, а я ему в этом помогаю: носками ботинок толкаю падающие листочки к большим лужам. Смотрю на прохожих, мыслями по-прежнему находясь там, в узкой комнате, где практически на моих глазах произошло нечто невероятное и очень страшное. Думаю, подавление настолько сильного человека, как Глеб, буквально за минуту можно так назвать.
Курт Кобейн сказал как-то: «Никто не умрёт девственником: жизнь поимеет всех». Видимо, он — светлая ему память! — был прав: жизнь может так помотать человека, что и он своих не узнает, и свои не узнают его. Скажите мне, пожалуйста, куда делся тот Дима из восьмидесятых? Почему таких хороших людей жизнь меняет до неузнаваемости? Разве кому-то было бы плохо, если бы Дима остался таким, каким был?
Не знаю. И никогда не узнаю, увы. Но я увидел, как амбиции Снейка сделали из него жестокого и холодного лидера. Того самого, ставящего на первое место карьеру. Как Вадим, имея все задатки, недолго продержался на пьедестале славы по своей же воле. Как его забота о близком человеке не только не принесла плодов, но и послужила причиной ссоры. Увидел, как легко, оказывается, подчинить себе на первый взгляд холодного и жёсткого человека. И как, все-таки, страшна неопределённость завтрашнего дня. Ведь там от многих людей может
ничего и не остаться. Словно в песне Шевчука: «Осень, что же будет завтра с нами»…
А впрочем, вот и она — осень. Дай Бог, чтобы не последняя…
январь 2019 — ноябрь 2020
