Ничего

Дима сидел в очень неудобной позе, поджав ноги, на небольшой скамеечке в парке, который, казалось, целиком состоял из опавших осенних листьев, а рядом с ним уже второй час пытался настроить фокус фотограф. Этот паренек в темно-коричневой, выцветшей по краям кепочке не был профессионалом, однако успел неплохо зарекомендовать себя в сфере фотосъемки. Тем не менее, сейчас Дима ужасно жалел, что взял с собой в парк именно его, а не кого-то из друзей. У них, может быть, фото более простыми вышли бы, но зато ушли бы отсюда быстрее… — Долго там еще? — устало осведомился Дима. — Мы тут уже час сидим! — Во-первых, фотография — дело нелегкое, — обиженно ответил паренек. — А во-вторых, Дмитрий Абдулович, сидите здесь только вы, а я — работаю! В другое время Дима пропустил бы столь явное хамство мимо ушей и простил бы наглого фотографа, но сейчас такое поведение его невероятно разозлило: в самом деле, что этот мальчишка себе позволяет! — Так, все, — раздраженно сказал Дима, — сворачиваемся немедленно! За эту… сессию вы никакого гонорара не получаете, более того — можете быть уверены, что работать вместе мы больше не будем! — То есть как?.. — опешил паренек. — Дмитрий Абдулович, а то, что мы столько времени потратили, вас не смущает? — Был бы какой-то результат — не смутило бы, — холодно ответил Дима. — До свидания! Надеюсь, ваша работа с другими клиентами будет более продуктивна, чем наша. Он развернулся и пошел прочь, стараясь пореже наступать в грязь, коварно таящуюся под опадом. В кармане вдруг неприятно завибрировал телефон. Дима раздраженно посмотрел на дисплей. Ага, Вадим. Снова этот Вадим. Видимо, все-таки не дает ему покоя слава брата! Обидно, что остался за бортом, да, но ведь сам в этом виноват! А нужно было, если задуматься, немногое: не лезть на рожон, не делать глупости и, что самое главное, наверное, не избегать конкуренции. За эти годы Дима повидал всякое и стал еще больше уважать людей, способных бороться. Оказалось, тех, кто в какой-то момент мог наплевать на родственные, дружеские связи ради карьеры немного. Это удивляло Диму: ведь для благополучной жизни иногда приходится чем-то жертвовать! Тем более, если только временно… Он уже говорил это сто раз и готов был повторить еще столько же. Такая позиция абсолютно не казалась Диме эгоистичной: сегодня ты сосредоточен только на себе и не берешь в расчет близких людей, в какой-то степени пренебрегаешь их желаниями, а потом заработанные деньги и блага можешь предоставить и им! Все просто. Просто и разумно. Некоторые люди почему-то не понимали этого. Дима искренне удивлялся, когда его называли мерзким человеком, а то и просто отворачивались, ничего не объясняя. Ева однажды, когда они еще были в браке, сказала: — Дима, тебя ничего не интересует, кроме денег. Что с тобой стало, почему ты так изменился, скажи? — Я всегда был таким, — холодно отвечал Дима, — мое дело — работать и зарабатывать на пропитание вам же! Неблагодарные, блин… — Во-первых, не всегда. Я выходила замуж за другого человека. Видимо, шоу-бизнес действительно портит людей… Во-вторых, дело не в том, что ты много работаешь, а в том, что ты, наверное, на все готов ради заработка. — Опять, — тяжело вздохнул Дима, пропустив мимо ушей слова о шоу-бизнесе, — Я не ворую! Я не продаю наркотики! Я, в конце концов, не имею дела даже с крупными финансовыми махинациями! А ты так говоришь… — Дима, я вообще о другом, — Ева вздохнула, как вздыхала перед их разводом очень много-много раз, — ты семью продашь ради карьеры. Меня продашь. Риту. Кого угодно! Никто тебе не нужен, никто не дорог. Ты не умеешь привязываться к людям. А Дима умел. Дима так же, как и все остальные, умел привязываться к людям, любить, испытывать разные эмоции. У него, конечно, был чувства. Но он считал себя сильным человеком. А сильным в его понимании был как раз тот, кто может в нужный момент поднять разум выше чувств. Да, при первом знакомстве с Вадиком Дима почувствовал в нем родственную душу. Каково же было разочарование, когда раскрылась вся мягкотелость Самойлова-старшего! Вадик не оправдал ожидания, уступив зачем-то брату и Диме. Сдался без боя, как говорится. А ведь он мог бы возвыситься, мог бы стать знаменитым. Почему он даже не стал бороться, Дима понять не мог до сих пор. Выбыть из конкуренции, при этом сделав все возможное, чтобы удержаться, — не стыдно. Стыдно даже не попробовать победить. Таких людей, как Вадик, Дима не уважал. И самого Вадика тоже уже давно уважать не мог. За эти несколько лет они ни разу не встретились, только, словно через силу, поздравляли друг друга с праздниками. Дима давно подумывал прекратить и это — все равно это выходит фальшиво. Но телефон настойчиво вибрировал в руке, и Диме скрепя сердце пришлось взять трубку. — Алло, — максимально безэмоционально сказал Дима. — Я слушаю. — Привет! — раздался радостный голос на другом конце. Диму удивила интонация: Вадим говорил так, как будто между ними не было никаких ссор, будто бы они не ругались. Наступила пауза. — Добрый день, — сдержанно ответил Дима. — Что-то хотел? — Да. — мигом посерьезнел Вадик. — Я хотел насчет Кости поговорить. — А что Костя? — насторожился Дима. — Назад к нам хочет? — Нет, не хочет — я просто хочу предложить вам альтернативу Косте. Как-никак, вам придется искать нового клавишника. — И что? — осторожно спросил Дима. Он уже начал догадываться, что последует дальше. — Я могу порекомендовать кого-то из своих знакомых. И люди хорошие, и музыканты крутые, вам понравится с ними работать, — невинно ответил Самойлов-старший. Это предложение стало последней каплей. Дима больше не мог сдерживаться и закричал в трубку: — Ты совсем мудак, да?! Ты думаешь, мы тут не разберемся без тебя?! Чего ты добиваешься вообще?! — Дмитрий Абдулович, — спокойным, еще более раздражающим Диму голосом ответил Вадик, — вы удивитесь, но я просто хочу помочь. И вам, и Глебу Рудольфовичу. А в том, что в вашей системе координат больше не существует такого понятия, как помощь, не моя вина. — Мы в состоянии помочь сами себе- выдохнул Дима, — и не надо пытаться решать что-то за нас, — и, подумав, прибавил, — Вадим Рудольфович! С этим обращением по имени-отчеству будто что-то еще раз оборвалось между ними. Как будто бы там еще было чему рваться… Видимо, было. Дима почувствовал это, и ему стало очень холодно и неприятно внутри. Самойлов-старший, по-видимому, ощущал то же самое. — С вами все понятно, — горько — Дима неведомым образом понял это — усмехнулся Вадик. Что? Что понятно? Диме почему-то стало обидно. Он даже не злился сейчас. Было обидно за их несостоявшуюся дружбу, за карьеру, которую они могли бы сделать вместе, не уступи Вадик им. «Я понял, что вам нужнее», — сказал тогда Самойлов-старший. Нужнее?.. Как от чего-то настолько важного, как перспектива на будущую жизнь, можно отказаться, да еще и под таким тупым предлогом? И тут Дима понял, что в те времена, когда они с Вадиком дружили, они верили друг в друга. Последний, само собой, поддерживал Диму во всех начинаниях, как настоящий друг, но и Дима не оставался в долгу. Воспринимая Вадика как бесплатное приложение к Глебу, он предполагал, что старший Самойлов в любом случае не останется за бортом. Бросать его не хотелось. Но Вадик сам выбрал свою судьбу: сначала последовал отказ писать музыку на тексты кого-то другого, затем и вовсе уход со сцены ради карьеры брата. Вот так и теряются люди, которые могли бы стать великими… Вот так и меняются ценности и приоритеты. Дима вдруг осознал, что во времена дружбы с Вадимом подобные мысли вообще не приходили ему в голову. Он жил как жил, общался с Самойловыми, писал музыку и тексты и даже не задумывался о восприятии других людей как двигателя собственного успеха. Сейчас он же мог объяснить свои поступки с этой точки зрения, но это, наверное, было не совсем правильным, ведь вовсе не этими принципами он руководствовался тогда, в восьмидесятых. И тут он понял, что Вадима все-таки есть за что уважать — он не изменился. И не изменится, вероятно, никогда. К Диме вернулось его прежнее чувство: ему стало противно. От звонка бывшего друга, от собственных мыслей и, наконец, от самого себя. Это чувство надо было задавить. Дима хотел было спросить что-то у Вадика, но тот опередил его: — Передайте… Передай, пожалуйста, Глебу, — голос Вадика дрогнул, — если у него будут проблемы, он всегда может обращаться ко мне. Опять. Если ничего с этим не сделать, это опять начнется по новой. Нужно было порвать с этим. Порвать со всем, что стало в одночасье так отвратительно. — Пошел нахер. — тихо сказал Дима и бросил трубку. После этого он заблокировал номер Самойлова-старшего в телефонной книжке и отправился домой, не глядя по сторонам и периодически наступая в грязь и лужи.

***

Примерно через полгода Дима и Глеб вернулись в Екатеринбург. Конечно, исключительно по рабочим мотивам. Родной город встретил их весенней прохладой и свежестью. Лежащий тут и там грязный, подтаявший, но не вызывающий неприятных эмоций снег дополнял общую картину. Однако Дима почувствовал, что что-то неуловимо изменилось: то ли город, то ли он сам. На автобусе проехали мимо политеха. Дима удивился тому, как настолько родное здание в одночасье стало ему безразлично, словно бы он не был никак с ним связан. Всё это — политех, знакомые улицы и вообще город — напоминало о прошлой жизни. Об институте. О Вадике. Именно поэтому Дима не любил приезжать в Екатеринбург. Во время концерта Диме, конечно, было не до того, чтобы рассматривать зрителей. Но после, когда он вышел из-за своей барабанной установки, чтобы выбросить палочки в зал, ему показалось, что в толпе он видит знакомое лицо. Он присмотрелся, машинально откидывая палочку, но раздавшийся крик — кто-то, по-видимому, поймал вожделенный трофей — сбил его с толку. Дима машинально махнул рукой в зал, улыбнулся и хотел было уйти, но тут его взгляд снова зацепился за кого-то знакомого среди суетящихся людей. Дима вторично прищурился и наконец смог разглядеть, кто это был. Да, Вадим Рудольфович, конечно, изменился. Длинные волосы он, как и Глеб когда-то, обрезал и к тому же выбрил виски. Ему шла такая прическа, Дима не мог это не отметить. Она изменилась, но в остальном — в выражении лица, во взгляде, в движениях — Вадик был вполне узнаваем. Он, казалось, даже не постарел, только какая-то грусть затаилась в его прежде таких лучистых и солнечных карих глазах. Он смотрел прямо на Диму, и тот одновременно узнавал и не узнавал бывшего друга, заражающего когда-то всех своим оптимизмом. «Это все из-за меня», — промелькнуло в голове у Димы. Но эта мысль тут же пропала. Действительно, что за бред! Диме хотелось прямо тут, на весь зал, послать Вадика куда подальше, чтобы все слышали, чтобы все знали, что это — тот самый слабый ничтожный человек, который променял славу непонятно на что. Но он не сделал этого. И понял, что не в силах это сделать, несмотря на все, что между ними было. Прилюдно — ни за что. Но он не хотел видеть это лицо. И, чтобы не видеть, он быстро развернулся и ушел. А Вадик, кажется, почувствовал всю неприязнь Димы и без слов. Он тоже еще немного постоял., а затем куда-то исчез. Ни Глеб, ни Дима его больше никогда не видели.