Алый луч заходящего солнца не спеша проник в темное сырое помещение через маленькое слуховое окошко под потолком и будто в нерешительности замер у ног сидящей на полу девушки.
Ночь понемногу вступала в свои права, настойчиво прогоняя последние крохи солнечного света и без того не баловавшего вниманием северное побережье Шотландии.
Крысы, полноправные хозяева ночи, чувствуя, наступление своего часа, в конец осмелев, неспешно выползали из нор и собирались группами. Не решаясь пока нападать, они выжидая подходящего момента, жались по темным углам камеры, провожая черными глазами — бусинками последние закатные лучи.
Гермиона Грейнджер лишь плотнее запахнула на себе полы изодранной мантии, стараясь унять пробиравшую до костей дрожь и невидящим взглядом уставилась на дверь камеры, прислушиваясь к каждому шороху.
Впереди ей предстояла ещё одна ночь ожидания.
В начале своего заключения Гермиона еще полная по-детски наивной веры, в свое скорое освобождение, заостренным куском, отколупанного от стены камня, старательно выводила на притоптанном земляном полу, нечеткие линии. Паз за разом, пока р ценаяд не замыкала седьмая черта. После чего, решительно перечеркивая их, Грейнджер начинала все сначала, убеждая себя, что каждая зачеркнутая линия приближает ее к свободе.
Когда же пол под ее ногами оказался испещрен сотнями перечеркнутых линий, на Гермиону внезапно, подобно безжалостной лавине, сметающий все на своем пути снизошло ужасающее понимание всей безысходности ее положения.Надежда на спасение, словно огонек лучины, согревающей ее душу, своим слабым пламенем, погас навсегда. Осознание того, что ее недолгая жизнь прервется в затхлой, пропитанной сыростью камере, рядом с ведром с собственными экскрементами было ужаснее всего. Не этого она хотела, не об этом мечтала когда-то давно, в той, другой жизни, веселой и безмятежной, наполненной солнцем и теплым смехом…
С того момента, как Гермиона прекратила вести подсчет проведенным в заточении дням, минула уже не одна неделя.Вязкие, наполненные сырым холодом и шорохами ночи, монотонно сменяли друг друга, стирая границы восприятия. Сколько таких ночей ей еще было отведено просуществовать, не прожить, а именно просуществовать, ибо слово «жизнь», не как не вязалось с ее теперешнем положением, в котором все разделилось на два временных отрезка: прошлое, настоящее и никакого будущего. И, только приняв это факт Гермиона окончательно сдалась. Дала трещину, как фарфоровая кукла в руках неаккуратного ребенка.
Тряхнув головой, девушка невесело улыбнулась в пустоту. Этот непроизвольный жест привлёк внимание грызунов и послужил им сигналом к нападению.
Совсем обнаглевшая крыса выбралась из соломенного настила, на котором сидела Гермиона и быстро перебирая лапкам, побежала к ней. Подпрыгнув, грызун вцепился Грейнджер в руку чуть повыше локтя. Даже не вскрикнув, резко повернувшись и схватив крысу за хвост, Гермиона размахнулась и со всей силы бросила ту о стену. Противно запищав, крыса кинулась в тёмный угол, пытаясь скрыться от опасности. Уже готовившиеся напасть грызуны снова отползли в тень. Выжидая. Опять.
Но на долго ли?
Гермиона невесело улыбнулась.
— Что, ждёте пока я усну, и вы сможете мной отужинать? — задала она риторический вопрос.
Поднявшись, Гермиона подошла к стоящему рядом ведру и набрав полные ладони воды, выплеснула себе в лицо. Сделав еще пару жадных глотков, она вернулась на своё прежнее место, и снова переместила взгляд на дверь.
Нет, теперь Гермиона просто хотела, чтобы за ней пришли: он оказался прав. Он всегда был прав. Ожидание смерти, хуже самой смерти. Ведь так, кажется, он сказал.
Гермиона Грейнджер была вынуждена признать, что доживает свои последние часы. Горько? Страшно? Но зато честно. Врать себе никогда не входило в ее привычки.
Да, может ей и суждено умереть, но никто не увидит её слёз, никто не увидит её на коленях. Она обязана быть сильной, ради памяти своих друзей.
Гермиона уже предчувствовала восторженные крики толпы, для которой казнь изменника (этим громким словом они именовали людей посмевших оказать сопротивление) была тем же, что и воскресная месса для католиков. Если с утра кого-нибудь не казнили — то день считай, прошёл зря. Ну и что, пусть толпа будет орать и бесноваться, выкрикивая громкие фразы, жалящие в самое сердце острее любого кинжала, но хоть в смертный час она не будет одна.
Гермиона резко вздрогнула — вот то, что она так долго ждала — щёлчок открывающегося замка прозвучал в тишине как гром среди ясного неба.
За ней пришли.
«Мерлин, ну почему так страшно?»
Дверь резко распахнулась и с силой ударилась об стену. На пороге стоял Пожиратель. Гермиона его раньше уже видела, он несколько раз приносил ей еду, хотя она могла обознаться: для неё они стали все на одно лицо.
Вскочив на ноги, девушка бросилась в конец камеры, что бы увеличь растение между ними, ей вдруг очень захотелось жить.
— Ты пришёл за мной? Уже пора? — пробормотала она осипшим голосом.
Пожиратель лишь рассмеялся.
— Спокойно грязнокровка, твоё время ещё не пришло. Пока, не пришло. Я принёс ужин, хотя не понимаю зачем — тебе немного осталось, ты и без него вполне протянешь. Но приказ, есть приказ.
Развернув свёрток, который Гермиона даже не заметила, он бросил на пол кусок хлеба. Но, видно посчитав, что девушка до него не дотянется, мужчина с презрением пнул его ногой. Пролетев добрую половину камеры, кусок упал к босым ногам Грейнджер.
— Жри, — бросил он на прощанье и вышел.
Щелкнул замок, закрывая дверь темницы. Помещение вновь погрузилась во тьму.
Солнце уже село окончательно.
Ночь была облачной, луны на небосклоне видно не было.
Крысы медленно выбирались из своих укрытий и подползали к неподвижно стоящей девушке. Они начали забираться на её ступни и больно кусать их. Это вывело Гермиону из оцепенения и, тряхнув ногой, она попыталась их прогнать — но не тут-то было.
— Нет, стервятники, я ещё не умерла! — зло воскликнула Грейнджер. Схватив с пола хлеб, она отбросила его в противоположный конец камеры. Только он коснулся земли, как тут же был облеплен крысами со всех сторон. Они пищали, вгрызались друг другу в шкуры, готовые на всё, лишь бы ухватить кусок побольше.
Грейнджер невесело улыбнулась и уселась на настил из сена, наблюдая за представлением.
Гермиона ненавидела крыс: этих мелких тварей, способных за крошку перегрызть глотку любому. Что ни говори, а некоторые люди недалеко от них ушли.
У неё появилось несколько минут спокойствия, она знала, что когда крысы закончат с хлебом, то примутся за неё, ведь она куда более лакомая добыча, чем те жалкие крохи, которые её тюремщики именовали «едой».
Прильнув к холодной стене, Гермиона прикрыла глаза, рука невольно потянулась к медальону, висевшему на её шее. Для неё этот жест стал таким же привычным как восход солнца, она не могла даже представить, что может быть, уже через несколько часов, не сможет больше ощутить холодящее прикосновение металла к коже. Девушка уже давно заметила это странное свойство медальона — сколько бы она не держала его в руках или не носила на шее — украшение не перенимало тепло её тела, оно оставалось холодным как лед.
Медальон — это всё что у неё осталось от той жизни, где она была счастлива, где были живы те, кто любил её и кого любила она.
Когда её рука сомкнувшись вокруг украшения и почувствовала его прохладу, Гермионе вдруг показалось, что не было всей этой жестокой, изматывающей войны, не было потерь, не было плена, ничего не было.
Мысли уносили Гермиону к тому солнечному июньскому дню пятого курса, дню, когда у неё появился этот медальон. Вот, она и двое её лучших друзей сидят и смотрят на водную гладь озера. Ветер бессовестно играет с её волнистыми волосами.
— Гермиона, — рука Гарри легла ей на плечо.
Оторвав взгляд от воды, девушка посмотрела на друга.
Гарри в нерешительности перевел взгляд на Рона, ища поддержки, получив ободряющий кивок, Поттер произнес:
— Герм, я хотел бы отдать это тебе, — Гарри разжал кулак — на ладони у него лежал золотой медальон.
Девушка непроизвольно протянула руку и дотронулась до блестящего металла.
— Холодный, — прошептала она. Несколько секунд она заворожено смотрела на медальон, не способная сказать и слова: блеск золота, завораживал, манил. Вновь поднявшийся ветер окатил Гермиону прохладной волной и девушка вздрогнула, наваждение так же стремительно исчезло, как и появилось.
В своей обычной манере Гермиона тряхнула головой, приводя мысли в порядок.
— Нет, Гарри, я не могу его взять, он наверное очень ценный и, тем более Дамблдор дал его именно тебе.
— Да, — не стал спорить Поттер, — но директор сказал, что я могу делать с ним всё, что захочу. А я хочу подарить его своей лучшей подруге! Не спорь, бери.
Взяв медальон, он положил его в раскрытую ладонь девушки. Поднеся украшение ближе к глазам, Гермиона заметила выгравированного на крышке золоте льва, под которым красовались монограмма «Г.Г». Грейнджер в изумлении замерла.
— Мерлин, — прошептала она.
Рон, наблюдавший за действиями девушки через её плечо, присвистнул:
— Ну, дружище, ты даешь! Г.Г. — это что, Гермиона Грейнджер?
— Рон, ну конечно же нет! — возмутилась Гермиона, — Г.Г — это Годрик Гриффиндор! Гарри, тогда я тем более, не могу его принять, ведь он принадлежал самому Гриффиндору!
— А ты у нас кто? Ты истинная гриффиндорка, и мне кажется, он должен быть именно у тебя.
— Ну не знаю, у меня никогда ещё не было таких дорогих вещей, — засомневалась Гермиона, но Гарри уже понял, что подруга близка к капитуляции.
— А если его украдут?
— Не бойся, медальон заколдован таким образом, что любой, кто захочет его у тебя отнять, будет видеть вместо него какую-нибудь безделушку, или не видеть вообще, это зависит от ситуации, — заверил её Гарри. — Ну что, возьмёшь? Я очень обижусь, если ты откажешься!
— Ладно, уговорил. Ты ведь всё равно не отстанешь?
Гарри весело улыбнулся и замотал головой.
Девушка откинулась на тёплую от летнего солнца траву и зажмурилась, при этом на лице у неё блуждала довольная улыбка, руку приятно холодил металл медальона…
Крыса подбежала и цапнула Гермиону за палец, на месте укуса тут же выступила кровь.
«Откуда здесь крысы? Хагрид же их вроде недавно травил?!»
Вскрикнув, Грейнджер открыла глаза: ни солнца, ни поляны, ни друзей не было, вместо ясного синего неба, взор девушки упирались в серый потолок темницы.
— Сон, — пробормотала она, — всего лишь сон.
Переведя взгляд с серого осклизшего потолка на небольшое окошко, девушка изумлённо села. Через окно в камеру пробивались слабые лучи восходящего солнца.
— Не может быть, я проспала всю ночь!
Грызуны с противным писком спешили разбежаться по своим норам, они боялись света, даже такого скудного как здесь.
«Интересно, за мной придут сегодня? Или может они решили подарить мне ещё один день этого существования, которое они называют жизнью. Или…» — в голове Гермионы проносилась одна мысль, за другой. Но все они сводились к одному — ей очень хотелось жить, хотя бы ещё один день.
Но её надеждам не суждено было сбыться.
В замке послышался скрежет ключа, обрывая её несбыточные мечты. На пороге стоял Пожиратель, приходивший на кануне, только теперь у него на лице была белая маска.
— Ну, я же обещал, что долго тебе ждать не придётся — твоё время пришло. Надеюсь, последний ужин тебе понравился? — он поднял волшебную палочку и направил её на Гермиону. Прочитав в её глазах вопрос, он произнес:
— Нет, убивать я тебя не буду, я всего лишь наколдую тебе путы.
Гермиона резко вскочила на ноги и в ужасе шарахнулась назад. Рука, как и раньше, непроизвольно метнулась к медальону, будто ища поддержки. Ей было просто необходимо почувствовать исходящий от него холод и понять, что все происходящее с ней реальность, а не какой-то дурной сон.
Как в замедленной съёмке, рука Грейнджер сжала медальон. Из раны на пальце у неё текла маленькая струйка крови.
«Всё-таки этим тварям удалось урвать от меня кусочек», — со злость подумала она.
Гермиона видела, как губы пожирателя шепчут заклинание, как из его палочки вырывается луч света и направляется к ней. Она уже была готова почувствовать, боль от верёвок, впивающихся в её запястья, но тут произошло нечто странное. Медальон вдруг охватило голубым пламенем, но девушка не почувствовала жара, металл оставался таким же ледяным как и был. Холод охватил всё тело Грейнджер. Гермиона могла поклясться, что вместе с дыханием у неё изо рта вырывается пар. Голова ужасно кружилась и только чудом девушка продолжала держаться на ногах. Перед глазами всё плыло, превращая окружающие её предметы в размытые пятна.
Заклинание Пожирателя достигло своей цели: руки девушки в мгновение ока окутали толстые веревки, впившиеся в запястья, обязывая чувствовать сильную боль. Но Гермиона не почувствовала ее — за мгновение до этого она лишилась чувств.
* * *
Темная, с бледной луной на небосводе — эта ночь была восхитительна. Глубокая тишина радовала всадника, силуэт которого вырисовывался в лунном свете. Казалось, что человек весь обратился в слух, он мог различить любой шорох, даже малейший, с которым серый туман обволакивал лёгкой пеленой стволы деревьев, с которым ветер срывает капли дождя с гладких листьев. Ночной холод пробирал его до костей даже через толстую шерсть плаща, ветерок умудрился забраться за поднятый воротник, почти скрывший лицо. В узком пространстве между воротником и капюшоном, низко надвинутым на лоб, блестели настороженные глаза — только их и можно было бы разглядеть, если направить на фигуру свет нескольких волшебных палочек.
Он ждал.
Внезапно поднявшийся ветер сорвал капюшон с головы всадника. Длинные золотистые локоны в беспорядке рассыпались по плечам, сдерживающая их заколка отлетела в сторону. Наездница недовольно поморщилась. Собрав волосы в пучок, она снова надела капюшон и посмотрела в лесную чащу.
Прошло уже, наверное, больше часа, а его всё не было.
«Может быть, с ним что-то случилось? Он никогда не опаздывал!» — подумала девушка.
Чёрный конь стал недовольно фыркать и переступать с ноги на ногу, будто почувствовав волнение своей хозяйки.
— Ну-ну, Шторм, тихо мальчик, успокойся, — девушка ласково потрепала его по гриве, но коня явно что-то беспокоило — он пару раз ударил копытом по земле и встал на дыбы. Благо девушка была опытной наездницей. Посильнее сжав ногами бока коня и натянув поводья, она ловко удержалась в седле.
Вскоре выяснилась и причина такого странного поведения лошади. Из леса к ним направлялось три всадника. Один был на вороной кобыле, на лбу которой красовалась белая молния, святящаяся во тьме, её просто нельзя было не заметить. Двое других были на гнедых, но они мало волновали девушку, всё её внимание было приковано к первому всаднику.
— Это он, — прошептала она, — А ты, Шторм, оказался глазастей меня, — девушка снова похлопала коня по шее. Тот лишь нервно бил копытом по земле, приближавшиеся всадники ему явно не нравились.
Спрыгнув с лошади, девушка уже направилась к спешившемуся всаднику.
— Николаос! Ты заставил меня ждать! — закричала она давая волю гневу.
— Деянира, милая, я не хотел, — он довольно ловко перехватил руку девушки, которую та занесла для пощёчины, — это было гораздо труднее достать, чем я думал. Твой отец хорошо подсуетился, что бы осложнить нам жизнь.
Глаза Деяниры загорелись ведьмовским огнём.
— Так ты достал?
— Конечно, моя госпожа, — Николаос поклонился в знак почтения.
— Прекрати! — девушка вырвала из рук мужчины свою кисть, которую он уже собирался поцеловать. — Где она? Ты привёз её?
— Конечно, — мужчина презрительно хмыкнул, — как ты могла во мне сомневаться. Я отдам её тебе, только…
— Только что?
— Только, — продолжил Николаос, — мне нужны гарантии, что ты примкнёшь к нам.
— Какие ещё гарантии вам нужны?! У вас есть моё честное слово, слово леди Деяниры Дешвуд! — возмутилась девушка. — Моё слово надёжней Смертельной клятвы. И закончим на этом. Если ты мне не доверяешь, то будем считать сделку не состоявшейся!
Деянира развернулась, и пошла по направлению к Шторму. На лице её блуждала полубезумная улыбка.
Вот… Сейчас…
— Нира, стой! — окликнул её Николаос. Как он был предсказуем.
Деянира остановилось, и посмотрела на мужчину через плечо. Он подошёл к ней и, приобняв за плечи, поцеловав в нежную шею, прошептал:
— Прости меня милая, я — идиот. Ты нужна нам, нужна мне. Нира, ты прекрасно это знаешь.
Развернув девушку к себе лицом, мужчина наклонился в попытке поцеловать её, но его остановила упершаяся ему в грудь девичья ладошка.
— Нет, не здесь. Завтра я уже буду с тобой. Навсегда, — прошептала она.
Николаос довольно улыбнулся.
— Жди, я сейчас.
Через минуту мужчина вернулся, неся в руках прямоугольный предмет, завёрнутый в кусок ткани молочно белого цвета.
Когда руки Ниры коснулись материи, она в изумлении сказала:
— О, Мерлин, это что, какой-то новый вид шёлка?
— Нет, любимая, это кожа единорога.
Первым желанием девушки было разжать пальцы и бросить книгу на землю. Пересилив себя, девушка только сильнее прижала фолиант к груди.
Она не отступит.
Она всё решила.
Порывшись в карманах мантии, Николаос извлёк небольшой хрустальный пузырёк, наполненный до краёв алой жидкостью, и протянул его Деянире.
— Что это? — спросила Нира безразлично.
— Кровь младенца, поэтому мы так задержались. Пришлось повозиться, чтобы достать её. Оказывается, девочки, родившиеся в полнолуние — это редкость.
— И, что с ней делать?
— Будешь писать ею слова заклинания. Конечно, подошла бы любая женская кровь, но нам ведь не нужны осечки?
— Не нужны, — подтвердила Деянира.
— Ты должна всё закончить до рассвета. Потом будет поздно, время будет упущено. Где-то за час до восхода солнца я буду ждать тебя здесь, на этом самом месте. — Николаос посмотрел на своих спутников и кивнул им. — Всё. Нам пора. До встречи милая.
Развернувшись, Нира направилась к Шторму. Позади она слышала удаляющийся стук копыт всадников.
«Пути назад нет».
* * *
Пожилой мужчина сидел в широком дубовом кресле и смотрел на огонь, задумчиво поглаживая длинную бороду.
Молодой человек, пришедший с докладом, нервно переступал с ноги на ногу, боясь вызвать гнев главы ордена Мракоборцев.
— Продолжай, — сказал аврор.
— Да, сэр Геральд. Для завершения обряда Чернокнижникам нужна только человеческая жертва — невинная душа, соблазнённая тьмой, — затараторил мужчина.
— Харт, — прервал его Геральд, — мне нужны факты, имена, а не прописные истины, которые я и без тебя знаю. Не даром ты являешься лучшим, хотя я в этом всегда сомневался. И прекрати изображать панический приступ страха, я тебе всё равно не верю.
Пропустив сомнительный комплимент мимо ушей, Харт продолжил, и что удивительно, даже голос у него изменился:
— Как вы и приказывали сэр, была установлена негласная слежка за неким графом Рейнальдсом, которого подозревали в связи с Чернокнижниками. Могу сказать, что ваши подозрения оправдались, но к этому позднее. Слежка была так же установлена за всеми известными, и теми, кто попал под подозрение, участниками данного общества, дабы выявить предполагаемую жертву. Были записаны все их контакты, но ничего достойного вашего внимания.
— И?
— Сер Дешвуд, я могу назвать довольно точно личность предполагаемой жертвы. Рейнольдс встречался несколько раз с одним и тем же человеком на одном и том же месте.
— Имя? — в голосе Дешвуда слышалось еле уловимое раздражение.
Немного замявшись, Харт сказал:
— Леди Деянира Дешвуд.
В комнате на мгновенье повисла гнетущая тишина.
— Моя дочь? — сэр Дешвуд резко поднялся с кресла и отшвырнул его назад с силой, не свойственной человеку его возраста. Массивная ножка отлетела и кресло завалилось на один бок.
— Я предполагал, что моя дочь во что-то впуталась, но такое! — пробормотал Дешвуд.
Харт, будто бы и не было этого приступа гнева, продолжил, как ни в чём не бывало:
— Они познакомились около месяца назад на охоте в Северном лесу. Я предполагаю, что этот Чернокнижник очень заманчиво описал миледи её прерогативы. Для молодых леди это просто игра, захватывающее приключение. У них вся жизнь идёт плавно, как по течению реки, а им это кажется скучным. Она не первая, сэр.
— Меня это ничуть не успокаивает. Я считал её сильной личностью, не думал, что она так легко поддастся внушению. К ней было применено какое-нибудь заклятье, подчиняющее волю? — с лёгкой надеждой в голосе спросил сэр Дешвуд.
— Нет. Но как докладывают мои люди, на охоте она приняла из рук Чернокнижника напиток. Вполне возможно, что в нём было подмешано зелье Повиновения.
Геральд довольно улыбнулся:
— Я вижу, ты предусмотрел всё, похвально.
Харт опустил голову в поклоне.
— Если позволите, сэр Геральд, у меня есть план.
— Я ценю это. Но думаю действовать мы будем по-моему.
— Да, сэр.
«Что не говори — великий мракоборец. Только такому было под силу организовать и управлять такой организацией, как Аврорат.» — подумал Харт.
Уже в дверях Геральд обернулся:
— Харт, ты займёшься Чернокнижниками, бери столько авроров, сколько потребуется. К утру я больше ничего не хочу о них слышать. Со своей дочерью, я разберусь сам, — сказав это, Геральд аппарировал. Харт тоже не заставил себя долго ждать.
***
Деянира, как смерч ворвалась в свою комнату, бросила мокрую мантию на софу и закрыла за собой дверь самым надёжным заклинанием, которое только знала.
Присев на пол, девушка разложила вокруг себя все необходимые для ритуала атрибуты…
Отсчитав ровно тринадцать свечей девушка расставила их вокруг себя, зажгла заклинанием и принялась за ритуал. Вылив кровь младенца в чернильницу, она взяла гусиное перо и приготовилась писать, но, как назло, кончик пера оказался сломанным, что делало его совсем не пригодным: вместо букв получались сплошные кляксы. Взяв нож, Нира решила его заточить. От волнения руки у девушки дрожали. Поудобней перехватив перо, Деянира полоснула ножом по кончику, лезвие плавно соскользнуло, отрезая отломанную часть пера, и закончило своё путешествие в пальце девушки. Вскрикнув от боли, Нира отбросила нож в сторону. Поднеся порезанный палец к губам, она слизнула выступившую кровь, но порез был таким сильным, что кровь и не собиралась останавливаться.
Решив не отвлекаться на мелочи, Деянира схватила перо и, окуная его в чернильницу, начала писать заклинание, периодически сверяясь с книгой, которую ей дал Николаос.
Взяв пергамент, Нира, как было написано в книге, подняла его над одной из свечей, чтобы просушить кровь. Но, поднеся его слишком близко к огню, она даже не заметила тот момент, когда пергамент охватило пламя. Кинув его на пол, она попыталась сбить огонь, но, не смотря на все её старания, от листа осталась лишь горстка пепла.
Недовольная, что по её глупости работу придётся начинать заново, а времени и так мало, она подошла к столу, открыла один из множества ящичков и стала шарить в нем рукой в поисках чистого пергамента.
Вдруг, она нащупала какой-то предмет. Достав его, девушка обнаружила, что это медальон, подаренный ей этим… как его… она долго силилась вспомнить имя. Гриффиндором. Он приезжал к ним около полугода назад и о чём-то очень долго говорил с её отцом, а потом презентовал ей это украшение.
Как ненужное, оно тем же вечером было заброшено в самый дальний угол.
Теперь же Деянира в недоумении сжимала его в руке, кровь, которая по-прежнему шла из порезанного пальца перемазала всё украшение. Она уже хотела отбросить его в сторону и вернуться к прежнему занятию, как дверь буквально сорвало с петель.
На пороге стоял её отец, сжимая в руке волшебную палочку.
Нира застыла в нерешительности, голова просто пошла кругом, девушка не понимала, что происходит, ей вдруг стало очень холодно.
Отец что-то кричал, но она уже не слышала его. Не удержавшись на ногах, Деянира упала. Сознание оставило её.
Расшвыряв ногами сооружённый на полу алтарь, Геральд кинулся к лежащей без чувств дочери.
***
Когда Нира открыла глаза, то поначалу не поняла, где находится: тёмная маленькая комната, в которой ужасно воняло, была ей совершенно не знакома. А ещё какой-то человек с маской на лице с силой хлестал её по щекам. Увидев, что пленница очнулась, Пожиратель одним рывком поставил её на ноги. Нира попыталась дотронуться до ноющего лица, но не смогла — руки оказались крепко связанными за спиной. Девушку просто охватил панический ужас.
— Кто вы? Где я? — спросила она дрожащим от страха голосом.
Человек в маске противно усмехнулся:
— На том свете. Если нет, то скоро будешь.
Деянира закричала и в ужасе попятилась.
— Д-да вы знаете кто мой отец?! Он с вас шкуру сдерёт, когда узнает, — на щёку девушке опустилась ещё одна пощёчина чудовищной силы, голова, как у куклы, мотнулась в сторону, из разбитой губы потекла кровь.
Тюремщик, как поняла Нира, схватил её чуть выше локтя и поволок за собой. Ноги у Деяниры просто отказывались слушаться, и поэтому ему пришлось тащить её. Когда они оказались на улице, Нира на мгновение ослепла от яркого солнца, ударившего по глазам. Её продолжали куда-то тащить. Потом была лестница. Далее, снова несколько шагов.
Привыкнув к яркому свету, Деянира огляделась по сторонам: она стояла на чём-то вроде помоста, возвышаясь над всеми на величину человеческого роста. Внизу находилось множество людей — некоторые, как её конвоир были в масках, другие без. В толпе девушка видела множество странно одетых женщин. От наблюдений её отвлёк чей-то голос. Посмотрев в ту сторону, откуда шел звук, Нира невольно вскрикнула. Напротив была оборудована ложа, в которой сидело несколько человек. Но её внимание привлёк не говорящий, а другой человек, хотя врет ли он был человеком в полном смысле этого слова, что сидел посередине и возвышался над остальными на две головы. Даже отсюда Нира видела его злые красные глаза и змеиное лицо.
А голос всё продолжал, начала речи она не слышала, но конец поверг её в шок:
— Гермиона Грейнджер, вы приговариваетесь к смертной казни.
Деянира ещё успела удивиться, кто такая эта Гермиона, и при чём тут она, как зелёный луч заклинания ударил её прямо в сердце.
