Когда закончилась война

Перетасовка. ...Он патрулирует вдоль стен лабиринта во время последнего испытания Тремудрого турнира, ожидая, когда закончится эта дурацкая гонка, и можно будет, наконец, отправиться спать. Его не оставляет ощущение, что прямо у него под носом что-то происходит. Около часа назад из лабиринта вынесли обездвиженную француженку, а вскоре и Крама. Значит, в лабиринте остались только Диггори и Поттер. Это победа Хогварца в любом случае, но Снейп не сомневается, что, будь у Поттера такая возможность, он непременно захочет победить сам. Выбить из игры Крама… Ребятки постарались на славу, дурмштранговский чемпион невероятно силен. Остановившись, он вслушивается в шелест кустарника, формировавшего стены лабиринта. Изнутри не доносится ни звука. Чем они там заняты? Ведь Кубок в самом центре, за это время уже можно было добраться до него и выйти обратно. Или, может, сцепились друг с другом? С Поттера станется… Внезапное сильное жжение в левой руке заставляет его выронить палочку и схватиться за рукав, под которым прячется Смертный знак. Болезненная судорога пробивает все тело, как удар молнии в голову, сводит внутренности, лишает контроля. Нет. Этого не может быть. Только не это. Только не сейчас! Нет! Горячей волной накатывает паника. Этих ощущений не было так давно, что он почти забыл, как это больно. Вольдеморт даже здесь не упускал случая продемонстрировать своим слугам свою власть над ними – все, кто был отмечен этим знаком, были намертво привязаны к нему и не смели ослушаться и не прийти на зов. Он дергает за поводок – и ты должен подчиниться. Боль лишь напоминала о неотвратимости наказания за неявку. Снейп в ужасе падает на колени, баюкая горящую адским пламенем руку. Он знал, чувствовал, что это скоро произойдет – знак становился все ярче, начиная с прошлого лета. Но все же надеялся, что Дамблдор найдет способ этого не допустить. Похоже, зря надеялся. И что теперь с ним будет? Аппарировать на зов он не может. Только не сейчас. А если не явится… Можно уже и не думать о том, что будет дальше. Это и так понятно. Предателя ожидала лишь одна участь. Он стиснул зубы, лихорадочно перебирая все возможные варианты. Если Вольдеморт и впрямь вернулся, значит, Дамблдор неминуемо узнает об этом в ближайшие пару часов. И наверняка потребует, чтобы Снейп отправился к нему. Восстановился на «службе». Чтобы шпионить. Как в первой войне. Он может не согласиться… и что тогда? Пожиратели смерти, которые в эту самую минуту наверняка строем несутся на зов, попросту убьют его как предателя. Дамблдор вряд ли сможет его защитить. А если он согласится шпионить – то попадет под такой пресс с двух сторон, что шансы на выживание становятся еще меньше. Он поднимается с колен и снова напряженно прислушивается, потирая ноющую руку. Где этот треклятый мальчишка и почему он до сих пор не вышел из лабиринта?.. …Дамблдор отводит взгляд от двери, за которой только что скрылся Сириус, и смотрит прямо Снейпу в лицо. Говорить ему нет нужды – мастер зельеделия уже все понял без слов, но все равно выжидает. А вдруг ошибся? Вдруг у директора все же хватит сострадания и милосердия не отправлять его в этот ад. – Северус… Вы знаете, о чем я должен попросить вас. Если вы готовы. Какое там сострадание… Все его сострадание, похоже, отдано одному лишь Поттеру. Сердце сжимается в непреодолимой, безнадежной, мучительной тоске. Сколько еще он будет расплачиваться за ошибки? Пусть и такие страшные. – Я готов, – отвечает он, хотя это крайне далеко от правды. Он не готов. И никогда не будет готов. Времени обсуждать стратегию или составить хоть какой-то план не было. Ему придется выкручиваться самому. И решать, что именно можно говорить и чего нельзя – тоже. Дамблдор мог, по крайней мере, дать ему хоть какую-то подсказку, как действовать. Но нет. Для него важен только Поттер, драгоценный Поттер, уже повидавшийся с Темным лордом сегодня и едва вернувшийся живым. Хорошо хоть живым. И относительно невредимым. Против Темного лорда, решившего убить, ни у кого не было шансов, тем более у школьника. Но вот поди ж ты… Как пригодилась бы сейчас легилименция! Вытряхнуть из Поттера все воспоминания последних двух часов, от и до, посмотреть, как это было, послушать каждое слово, просчитать вероятности, придумать что-нибудь, ну хоть что-нибудь, что поможет ему выжить сегодня! Но директор непреклонен. Никаких допросов помимо того, что уже было. Снейпу этого катастрофически мало. Информации – мало. И как действовать – он не имеет ни малейшего представления. Придется быстро соображать. Очень быстро. Еще никому не удавалось так откровенно лгать Вольдеморту – и остаться в живых. Ну, то есть, никому, кроме него. Четырнадцать лет назад. Он лишь надеется, что навык не утрачен. Снейп выходит из больничной палаты под напряженными взглядами Поттера и сидевших вокруг его кровати друзей. Ловит свое отражение в темном стекле окна. Он бледен как полотно. Неудивительно. С момента вызова прошло уже около двух часов. И с каждой проходящей минутой его шансы не попасть под горячую руку Вольдеморта все уменьшаются – тот наверняка в ярости, что мальчишка в очередной раз ускользнул от него. Где же он может быть сейчас? С кладбища наверняка уже все ушли – сразу, как только Поттер сбежал оттуда. Вольдеморт уже знает, что Дамблдору известно о его возвращении. Сидеть на месте и дожидаться не явившихся по первому требованию Пожирателей он не будет. Надо идти к Малфоям. Люциус наверняка должен знать. Снейп выходит из замка, спускается к воротам. Каждый шаг – как по лезвию бритвы. Ноги отказываются подчиняться. Страх черной патокой липнет к вискам, парализуя волю. Надо успокоиться. Он не может предстать перед Темным лордом в таком состоянии, иначе нечего и думать закрыть от него сознание. Надо… успокоиться. Он останавливается у самых ворот, делает глубокий вдох, медленно выдыхает. Не помогло. Сердце панически колотится в груди, каждый удар больно вонзается под ребра. Километры горящих нервов. Он оборачивается и долго смотрит на замок, темной громадой высившийся над ним. Там и сям горит свет в окнах. Сегодня ни учителя, ни дети не будут спать. Все потрясены случившимся на Турнире. Диггори мертв, Поттер в больничном крыле. Снейп вдруг чувствует себя смертельно уставшим. Знают ли они, что их дальнейшая жизнь и спокойствие сейчас целиком и полностью в его руках? И все решит эта ночь. Хватит ли ему мужества сделать то, что ему поручили? Он зол на Дамблдора, запершегося в своем уютном кабинете. Зол на Сириуса, которому Дамблдор поручил оповестить знакомых и «залечь на дно». Зол на всех, кто сегодня в относительной безопасности. Они будут собираться на чьих-то кухнях, шептаться, склонив головы над столом, строить какие-то планы по выживанию. И лишь его одного сегодня отправили на верную смерть, не оставив никаких иных вариантов. Проклятье. Когда же это кончится? Глупый вопрос. Все только начиналось. Снейп заставляет себя отвернуться от замка. Рывком дергает створку ворот и, выйдя за территорию школы, дезаппарирует. В Малфой Мэнор, на первый взгляд, пусто и темно. Все окна наглухо занавешены изнутри. Но он уже знает, что все здесь. Ему достаточно одного взгляда на ворота, перекрывающие дорогу к дому. При его приближении витиеватый кованый узор превращается в дым, беспрепятственно пропуская его. Темные чары, блокирующие проход для любого, у кого нет Смертного знака. Внутри все леденеет от страха. Он заставляет себя двигаться исключительно силой воли. Простым импульсам тело уже не повинуется – только принуждение. Он поднимается на крыльцо. Дверь распахивается, едва он протягивает к ней руку. Значит, его ждут. Значит, Темному лорду уже известно, что он таки осмелился явиться. В огромном холле тоже темно и пусто. Лишь сквозь тяжелые бархатные портьеры пробивается свет из соседнего зала, где у Малфоев располагалась библиотека. Навстречу ему выходит Люциус. Его лицо может запросто соперничать с цветом его волос. Похоже, отделался легким испугом. Пока что. Малфой смеривает его презрительным взглядом. Вздергивает бровь: – Явился все же? Вряд ли ты можешь рассчитывать на теплый прием. Тебя уже сочли предателем. Снейп не удостаивает его ответом. Все его резервы сейчас мобилизованы и направлены исключительно на то, чтобы не дать Вольдеморту проникнуть к нему в голову. Не Люциусу решать его судьбу. Он задерживает дыхание и переступает порог библиотеки. То, что он там видит, подкосило бы любого. Даже его, повидавшего за свою жизнь всякое. Вольдеморт сидит в глубоком кресле у камина. У его ног кольцами свивается гигантская змея. Лицо Темного лорда неузнаваемо, даже по сравнению с той жуткой, лишенной всякой человечности маской, которую Снейп помнил со старых времен. Это уже нельзя назвать лицом. Это змееликий монстр, которым впору пугать детей. И хуже всего – эти алчно сверкающие красные глаза с вертикальными, как у змеи, зрачками. Снейп не может пошевелиться, будто этот взгляд пригвоздил его к полу. Вот она, цена бессмертия. – Вон, – коротко бросает Темный лорд сунувшемуся было следом Малфою. Тот поспешно отступает за портьеры. Снейп остается стоять. Считает в уме до десяти. И только после этого делает шаг вперед и с достоинством опускается на колени, низко склонив голову. – Признаюсь, я поражен твоей наглостью, Северус, – холодно тянет Вольдеморт, не вставая с кресла. В его голосе Снейп слышит нескрываемое бешенство и первобытную жажду убийства. Да, мальчишке удалось разозлить его не на шутку. И тем страшнее будут последствия для всякого, кто оказался сейчас перед ним. – Я уж было решил, что ты не явишься, и собирался отдать приказ ликвидировать тебя. Поведай-ка мне, друг мой… как тебе жилось все эти годы за пазухой у этого магглофила Дамблдора? Неплохо, судя по твоему виду. Или это он прислал тебя сюда? – Мой повелитель, – негромко отвечает Снейп, стараясь говорить ровно. Пока ему это удается. Пока. – У меня никогда не было намерений предавать вас. Я пришел, чтобы служить вам верой и правдой, как в старые времена. – Тогда как ты посмел не явиться на зов? – Мой повелитель… Я принес вам информацию о том, чем занимался Дамблдор последние четырнадцать лет, с того момента, как вы… исчезли, – быстро произносит Снейп, стремясь поскорее выложить главный козырь, прежде чем Вольдеморт решит избавиться от него. – Все эти годы я ждал, что вы вернетесь… и следил за вашим главным врагом. Он… абсолютно уверен в моей верности ему. Я был вынужден задержаться, чтобы убедиться, что он считает меня своим. И я готов шпионить для вас и впредь. Вольдеморт молчит. Снейпу остается только ждать, мучительно отсчитывая удары пульса. Наконец, он слышит шелест длинных многослойных одежд: Темный лорд поднимается на ноги и приближается к нему. Внутри все замирает. – Смотри на меня, – велит Вольдеморт. Снейп поднимает голову – и встречается взглядом с этими жуткими красными глазами, источающими вымораживающий душу холод. Он уже знает, что за этим последует. Темный лорд крайне редко прибегал к легилименции при помощи палочки, ему было достаточно просто посмотреть своей жертве в глаза. Ощущения при этом такие, словно голову пробивают копьем. А потом еще раз. И еще. Вольдеморт не церемонится. И не пытается смягчать натиск. Снейп втайне радуется, что все эти годы не забрасывал окклуменцию, а тренировался так, словно от этого зависела его жизнь. Да так оно, собственно, и было. Он не препятствует Вольдеморту – простым заслоном нужных целей не достичь. Он лишь набрасывает черное ментальное покрывало на те воспоминания, которые говорят о том, что верный слуга – давно уже предатель. Темный лорд может сколько угодно копаться в его голове – этих воспоминаний он попросту не видит. Как будто их не существует. Следовательно, у него нет и повода применять более жесткие методы для допроса, в ходе которого Снейп мог бы и расколоться. Он не уверен, что у него хватило бы сил и стойкости выдержать целенаправленный допрос. Окклуменция – его единственная надежная защита. Эта мучительная процедура длится пару минут, прежде чем Вольдеморт, наконец, прекращает ломать его память и, кажется, успокаивается. Снейпу хочется выдохнуть, моргнуть, потереть лицо руками. Или же от души проблеваться прямо под ноги Темному лорду. Нельзя. Нельзя вообще ничего. Даже пошевелиться. Поэтому он остается стоять на коленях и не отводит взгляд от лица этого ходячего ужаса. – Что ж, – наконец, произносит Вольдеморт, – кажется, ты и впрямь… сохранял верность мне все эти годы. Невзирая на то, что мне рассказали, – он бросает мимолетный взгляд на портьеры, и Снейп понимает, что этот идиот Малфой едва не испортил все дело. Что он тут наплел? Впрочем, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Те, кто пришел по первому зову, всячески старались донести до Вольдеморта, что Снейп давно перешел на сторону Дамблдора. И все это время прятался в школе и чувствовал себя вполне комфортно под защитой старого манипулятора, пока остальным приходилось крутиться, чтобы избежать Азкабана. Или же таки отправиться туда, как Лестранжи. И много кто еще. – Покажи мне все, Северус, – не терпящим возражений тоном продолжает Темный лорд, направляя палочку ему в голову. – Покажи все, что знаешь. И не вздумай… утаить от меня что-либо. Я узнаю об этом, если ты попытаешься. Снейп собирается с силами. Все-таки полноценная легилименция. Но есть шанс, что Вольдеморт не полезет в те части его памяти, скрытые черной завесой. Ему будет вполне достаточно того, что открыто. – Legilimens! Процедура повторяется, но теперь неприятные ощущения куда сильнее. И напор тоже. Так гораздо быстрее, чем если бы он рассказывал все вслух. Но почему эта мразь не может сдерживать свои порывы, так грубо вламываясь в его сознание? Это совершенно необязательно, если жертва не защищается. Такое впечатление, что он делает это специально – чтобы, помимо ознакомления с содержимым этой конкретной головы, еще и поиздеваться. Причинить боль. Унизить. Растоптать. Снейпу даже особо не с чем это сравнить. Подобному ментальному насилию он не подвергался с… Да, пожалуй, никогда не подвергался. Даже во время обучения азам окклуменции. Вольдеморт изучает его воспоминания долго. Гораздо дольше, чем ему требовалось в былые времена. Возможно, потому, что он еще не набрал полную силу после возвращения в физическое тело. Или же проверяет достоверность. Снейп не моргая смотрит ему в глаза, из последних сил сдерживая рвотные позывы. Если не оказывать сопротивления, процедуру переносить легче. Но ему по-прежнему любой ценой нужно удерживать скрытыми те участки сознания, которые Вольдеморт не должен увидеть. И энергии на это уходит очень много. – Как… интересно, – тянет Темный лорд, оставляя, наконец, его память в покое. – Ты порадовал меня, Северус. Очень, очень порадовал. Так близко к Дамблдору не подбирался еще никто. Надо же… После сегодняшнего провала – и вдруг такая удача. Ты – ценное приобретение, друг мой, очень ценное. – Благодарю, мой господин, – Снейп склоняет голову, решая, что уже можно хотя бы на мгновение закрыть глаза. Ему едва удается сдерживать дрожь во всем теле. Тошнит неимоверно. Голова разламывается от боли. Ощущения такие, словно мозг распух и перестал помещаться в черепной коробке. Впредь будет ему наука… Все, абсолютно все возвращается. Думал ли он об этих ощущениях, когда допрашивал бесконечную вереницу пленников четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет назад? Он, несомненно, обладал тогда куда меньшей силой легилименции, чем сейчас. И куда меньшей, чем Темный лорд. И все же… все же… Завтра у него наверняка будет ослепляющая мигрень, от которой не спасут даже очень сильные зелья. Хорошо что учебный год окончен, и никакой серьезной работой в школе ему заниматься уже не нужно, как минимум до сентября. Можно напиться самых сильных одурманивающих средств и впасть в кому на пару дней. – Ты отправишься обратно в Хогварц, – между тем продолжает Вольдеморт, обходя его и останавливаясь где-то за спиной. Снейп не осмеливается повернуться, но ловит каждое слово, надеясь, что ему все же повезло, и что он сумел умаслить это чудовище в достаточной степени, чтобы уйти отсюда живым. – Ты отправишься обратно и будешь ежедневно докладывать мне обо всем, что происходит. Обо всех действиях Дамблдора. Он ведь еще не начал собирать старую гвардию? – Нет, повелитель, – отвечает Снейп, не моргнув глазом. Эту информацию ему удалось скрыть. Возможно, это даст Дамблдору хоть какую-то фору. А, может, и нет. – Превосходно. Значит, у нас есть время. Но прежде чем ты уйдешь… Снейп слышит эти воркующие, почти ласковые нотки – и холодеет. Он знает, что это значит. Знает этот тон. – Ты должен понимать, Северус, что я не могу оставить без внимания твое… непослушание. Ты ослушался прямого приказа, – голос Вольдеморта становится все вкрадчивее, гипнотизируя каждым звуком. – Ты не явился по первому требованию. И хоть ты и принес мне ценную информацию, я не могу отпустить тебя просто так. Все, кто не продемонстрировал достаточной лояльности, будут наказаны. Пока что тебе удалось убедить меня, что ты не предатель. Но, дабы у тебя не возникало соблазнов перейти на другую сторону… Снейп обреченно смотрит в пол. Сопротивляться нет смысла. Он лишь надеется, что наказание будет недолгим. Зря надеется. – Crucio!.. Он не помнит, сколько это длилось. Когда Вольдеморт делает паузы, разглагольствуя о том, что не потерпит неповиновения в будущем, Снейп может лишь судорожно хватать воздух открытым ртом, царапая ногтями гладкий дубовый паркет. Он утратил былую выносливость. Последние четырнадцать лет он жил относительно спокойной жизнью и почти забыл, что такое физическая боль. А уж боль, подобная этой… Будто каждую секунду ломают кости, хотя ломаться уже нечему. Будто медленно, сантиметр за сантиметром, сдирают кожу и вырывают нервы. Кровь кипит в венах раскаленной лавой. Как Вольдеморту удается каждый раз прерывать пытку именно в тот момент, когда жертва уже на грани обморока? Как он это чувствует? Эта агония просто невыносима. – Нет-нет-нет, – почти поет Вольдеморт, лениво взмахивая палочкой, чтобы отрезвить корчившегося на полу у его ног слугу. – Даже не думай… ускользать от меня, Северус. Мы еще не закончили нашу беседу. Снейп уже до крови искусал губы, только бы не кричать. Пока длится пытка, он лишь хрипит, чем, кажется, раззадоривает Вольдеморта все сильнее – тот ждет крика. Его мучает страшнейшая жажда. В голову будто методично загоняют гвозди. От его самоконтроля давным-давно ничего не осталось. При такой практике не было никакой возможности сохранить здравый рассудок – защитные функции организма, позволявшие переносить боль за гранью допустимого, попросту не включались, поскольку до потери сознания не доходило. Возможности «уплыть» в спасительную темноту нет. Пыточное проклятие ломает всякую способность к сопротивлению. Ломает волю. Лишает даже тени надежды на то, что он выживет после подобного – и не сойдет с ума. Человеческое тело в принципе не приспособлено к подобным перегрузкам и болевому шоку. А такая «раскачка» с насильственным, искусственным удержанием сознания тем более не идет на пользу ни телу, ни сознанию. В какой-то момент он слышит, что в комнате появляется кто-то еще… кажется, сервируют стол, звякает посуда. Вольдеморт не намерен прерывать свое занятие даже во время ужина. Или это уже завтрак? О, Мерлин, сколько же еще?.. Умереть, умереть, умереть. Раз нельзя потерять сознание. Пожалуйста… вот сейчас… «За что, за что, за что? Я ведь принес то, что тебе нужно!.. За что ты наказываешь меня?..» Когда перестают действовать даже отрезвляющие заклинания, Темный лорд, наконец, останавливается. Снейп уже ничего не видит и не слышит. Он даже не понимает, что боль прекратилась. И тем более не помнит, как оказался на каком-то пустыре, куда его попросту выбросили по приказу Вольдеморта, дабы ни единая живая душа в Малфой Мэнор не могла оказать ему помощь. Это потом он узнает, что Вольдеморт сделал это намеренно – чтобы проверить, насколько живуч один из его самых ценных приспешников. Слабаки ему не нужны, даже ценные. Для той работы, которую он запланировал для Снейпа, требовалась предельная выносливость, намного выше той, которой обладает любой Пожиратель смерти. Если не выживет после такого – значит, не боец. Значит, недостоин. В расход. Снейп приходит в себя и минут десять даже не пытается встать. Все равно не получится. То, что он сейчас испытывает, сложно назвать обычной болью. И ее источник он вычислить не может – его словно разобрали на атомы и молекулы, и каждая молекула вопит в предсмертной агонии. Мотивация Вольдеморта ему непонятна – для чего калечить шпиона, который еще может принести немало пользы? Впрочем, с чего вдруг он пытается как-то обосновать действия этого маньяка, одержимого бредовыми идеями чистоты крови, тогда как сам он является полукровкой? В его пытках никогда нет логики – ему просто это нравится. Словно он подпитывает чужой болью свою силу. А заодно можно хорошенько припугнуть ослушавшегося слугу, дабы впредь не возникало потенциальных ситуаций, в которых снова придется применять подобные меры наказания. О, да. Это работало. Работало на все сто. Кто испытал это однажды – уже не захочет повторения и будет всеми силами этого избегать. Лезть из кожи вон, только бы угодить. Снейп кое-как поднимается на четвереньки, стараясь не слишком трясти головой – от каждого движения к горлу вновь подкатывает тошнота. Два или три раза пытается дезаппарировать – и безрезультатно. Когда же ему, наконец, это удается, и он вываливается на битый, искореженный асфальт у своего дома в Кокворте, чудом не расщепившись и едва не приложившись виском о ступеньку крыльца, он уже не может сдержать рвоту. Как хорошо, что район давно пустует, и его никто не видит. Снейп взбирается по ступенькам, открывает дверь и буквально наощупь ползет в подвал – ноги не слушаются. В ужасе цепенеет, когда понимает, что не может выполнить ни единого заклинания, чтобы зажечь свет. А когда ценой неимоверных усилий все же зажигает его, то ничего не может рассмотреть даже при свете – буквы расплываются перед глазами. Никаких четких очертаний, сплошные мутные пятна. Как он найдет нужное зелье? Его разум до того помутнен учиненным над ним зверством, что он не сразу соображает, что можно применить простое Призывное заклятие, и нужный флакон сам прыгнет в руки. А когда соображает – тратит еще несколько минут на то, чтобы это сделать. Простейшее заклинание. Вслух, чтобы не напрягать невербальными чарами и без того истерзанный мозг. Похоже, эта пытка нанесла весьма ощутимый урон его колдовским способностям. Чтобы восстановиться, потребуется уйма времени и литры снадобий. Которые он не сможет сварить в таком состоянии. Его запасы невелики. Такого он предусмотреть не мог. Будь проклят тот день, когда он согласился на это. Кажется, он считал, что это поможет искупить его вину за смерть Лили? О, да. Вот только где тот предел, за которым можно считать эту вину искупленной? Где тот предел боли, после которого он может бросить все и уйти? Где тот предел, после которого он может наорать на старого интригана, отправившего его на эти пытки без зазрения совести? «Ты виновен, Северус. Ты сам на это согласился. И обсуждать нечего. Ты будешь терпеть все это – и молчать». Мысль о том, что теперь каждый день его жизни будет сопровождаться этим страхом новой пытки, буквально сводит его с ума. Ему хочется кричать. Но он не может даже этого. Про последствия передозировки тяжелым обезболивающим на основе опиума, которое у него хватило ума заготовить на черный день, он тоже не думает – просто выливает в рот содержимое флакончика и оседает на пол, наконец-то теряя сознание. Ну почему он не может просто умереть… Все проблемы решены одним махом. – У прошлого нет власти над тобой. Если бы так. Если бы. Его тело помнит эту боль до мельчайших подробностей. И немедленно выдает ту же реакцию, что и в ту ужасную ночь. Ему кажется, что он сейчас сойдет с ума, если не потеряет сознание. А потерять его не может – он и так в пограничном состоянии. Кошмар в кошмаре. И сверху еще кошмар. – Северус… Этого больше нет. У прошлого нет власти над тобой, – шепчет она, проводя руками вдоль его тела, снимая спазмы. Под ее прикосновениями боль отступает. Но чтобы разделаться с ней окончательно, этого мало. Он должен сам отбросить ее. Отторгать разумом. Всем своим естеством. Невыполнимая задача. «Ты больше не можешь мучить меня. Ты мертв. Я пережил вас всех… всех маньяков, пытавшихся переиграть друг друга и использовавших меня всеми возможными способами, чтобы добиться своих целей. Ты так и не сумел пробить мою защиту. Ты так хотел убить меня… Но я остался жив. Ты уже никому не причинишь вреда. Я об этом позаботился…» «Прочь!..» Перетасовка. ...Увлекая за собой побелевшего и дрожащего от ужаса младшего Малфоя, Снейп почти бежит через поле, отделяющее Хогварц от ворот, за которыми можно дезаппарировать. Ноги предательски дрожат. В голове – противная, болезненная пульсация, всегда сигнализировавшая о предельной усталости, которая вот-вот свалит его на землю, если он остановится хоть на мгновение. Он не может думать о том, что сделал десять минут назад. Он не ощущает ничего, что могло бы подсказать ему, правильно ли он поступил, исполнив этот приказ пусть и гениального, но все равно манипулятора. Что бы ни произошло дальше – ему уже не жить, если Орден Феникса таки доберется до него. Впрочем, какая разница… Он давно не жилец. С того самого дня, как пришел на зов Вольдеморта два года назад, опоздав на пару часов и в наказание получив такую порцию пыточного проклятия, которая едва не убила его. Но сейчас он не мог думать об этом. Надо поскорее вывести Драко из школы и вернуть его домой, к паниковавшей Нарциссе. Он едва успел подняться на эту чертову башню. Еще минута – и ему уже не пришлось бы волноваться об обещании, которое он давал Дамблдору. Мелкий породистый гаденыш привел с собой целую толпу Пожирателей, протащив их сквозь Исчезающий шкаф в Выручай-комнате. Умно. Очень умно. Сам Снейп, вероятно, не додумался бы до такого, но у Драко есть преимущество – он молод и привычен к школьным хулиганствам, развивавшим изобретательность. – Stupefy!.. Алый луч пролетает у него над головой и разбивается о створку ворот, до которых осталась всего пара десятков метров. Поттер. Вездесущий Поттер. Как он умудрился их нагнать? – Беги, Драко! Малфой что есть духу припускает к воротам, а Снейп разворачивается – и встречается лицом к лицу с копией Джеймса, на лице которого изумрудным пламенем горят глаза Лили. Поистине жестокая пытка. Вероятно, самая жестокая из всего, что ему доводилось испытывать за свою жизнь. Он с легкостью блокирует заклинания. Мальчишка не способен на невербальные чары. Он вообще мало на что способен. Его жалкие потуги применить пыточное проклятие почти забавны. Почти. – Сражайся, трус!.. Сердце сдавливает ледяная рука, и Снейп задыхается на вдохе. Изнутри ревущей огненной стеной поднимается ярость. – Ты зовешь меня трусом, Поттер? Твой отец не боялся нападать на меня только вчетвером на одного! Кто он, по-твоему? Надо отдать ему должное – гриффиндорский недоносок не сдается. Его уже дважды сбивали с ног. К нему только что применяли пыточное проклятие. А он все равно упрямо поднимается и прет напролом, на остатках каких-то неведомых сил. Снейп хорошо знает, как может подстегивать боль. И как можно идти вперед на одном лишь упрямстве и желании отомстить во что бы то ни стало, любой ценой. Но знает он и то, что когда заканчиваются даже эти сомнительные ресурсы – наступает тьма. Это в его планы не входило. Слишком рано. Мерзкий кукловод, сейчас валяющийся у подножия Астрономической башни, не давал ему такого приказа. Мальчишка должен жить, пока не будут найдены все крестражи. И Вольдеморт сам должен убить его. Только так. Поттер безуспешно пытается применить к нему Levicorpus, и это только подливает масла в огонь. Снейп отшвыривает его назад, выбивая палочку у него из рук. – И ты еще смеешь использовать против меня мои же заклинания, Поттер? Это я изобрел их, я – Принц-полукровка! А ты хочешь обратить против меня мои же изобретения, как и твой поганый, никчемный родитель! – Тогда убей меня, – хрипит мальчишка, судорожно хватая воздух открытым ртом. Его искаженное болью и гневом лицо белым пятном разрывает темноту, зеленые глаза полыхают ненавистью, и эта ненависть впивается в зельевара отравленными смертоносными когтями. Эти глаза рвут его на части, заживо выдирая сердце из груди. – Убей меня, как ты убил его, ты, жалкий, трусливый... – НЕ СМЕЙ! НАЗЫВАТЬ! МЕНЯ! ТРУСОМ!.. Он не помнит, как взмахнул палочкой. Не помнит, что практически сорвал голос на этих последних словах. Не помнит, что сейчас попросту рухнет на мокрую траву, если сделает еще хоть одно усилие. Под ударом невидимого, раскаленного добела бича Поттер валится обратно на землю, практически бездыханный. Его спасает только внезапное появление этой крылатой твари, которую так обожает Хагрид. Забыв о палочке, Снейп заслоняется рукой. Острые когти гиппогрифа раздирают рукав, оставляя на коже глубокие кровавые борозды. У него нет сил отгонять еще и это животное. И убивать его тоже нет сил. Он поворачивается и бежит к воротам. Драко, весь в липком холодном поту, словно только что встретился с дементором, дрожит как осиновый лист у самых ворот. Вид у него жалкий, обычно ухоженные белые волосы слиплись в грязные, мокрые сосульки. Снейп хватает его за плечо и дезаппарирует в Малфой Мэнор. Они вываливаются на дорожку перед воротами в особняк, и до дома Снейп буквально тащит парня на себе. С крыльца им навстречу бросается помертвевшая от страха Нарцисса. Она хватает сына в объятия, суетливыми, нервными движениями ощупывает его со всех сторон, ища возможные ранения, но Драко цел. Всего лишь шок. Снейп, шатаясь, отступает на шаг. Его начинает колотить жестокий озноб. Нарцисса, прижимая к себе сына, смотрит на него поверх плеча Драко с молчаливым вопросом в глазах. – Дело сделано, – выдыхает Снейп, чувствуя, что еще минута-другая – и он потеряет сознание от накатывавшей волнами тошноты и жара. – Все кончилось. И зажимает изодранную руку ладонью. Взгляд Нарциссы блуждает по нему сверху вниз и снова вверх: – Ты ранен? Зайди в дом, я сейчас что-нибудь… – Нет! – рычит он, встряхиваясь. – Мне надо залечь на дно. Меня будут искать. – Ты можешь остаться здесь, – в ее голосе он слышит нескрываемую тревогу. Не до игр сейчас. И не до масок. Он молча качает головой, разворачивается и почти бегом возвращается к воротам. В своем сером неприглядном доме, о котором, слава богам, никто из Ордена Феникса не знает, он запечатывает дверь, кое-как накладывает охранные чары и как в тумане спускается в подвал, едва не свалившись с лестницы и не сломав себе шею. Залечивает руку. У него нет сил думать. Ему хочется лишь заползти в самый темный угол и лежать там в полном беспамятстве. Казалось бы, совершенно рядовая операция. Вольдеморт бросал его на задания куда более тяжелые, требовавшие намного большей концентрации и усилий. Вот только убивать ему не доводилось ни разу. Почему, почему так больно? Душа разодрана надвое и зияет смрадным провалом, по капле выдавливая агонию. Если бы отболело только раз… Но теперь будет болеть постоянно. Теперь он убийца. Даже невзирая на то, что старик хотел умереть и сам просил его об этом. Если бы распространилось черное проклятие, которое Снейп сам запечатал в его правой руке – смерть была бы куда более медленной и мучительной. Avada Kedavra при такой перспективе – считай, милосердие. Он впервые использовал Убийственное проклятие. Он знал всю теорию. Знал, какими могут быть ощущения. Знал, что, по сути, это концентрированная энергия ненависти, способная мгновенно выжечь дотла все то, что делает человека человеком. И в жертве, и в убийце. Он действительно ненавидел. Но к такому он точно не был готов. «А как же моя душа, Дамблдор? Моя душа?..» Старый манипулятор даже собственную смерть использовал, чтобы причинить ему еще больше боли. Будто сплошных мучений последних двух лет было мало. Чтобы он теперь уж наверняка не прекратил терзаться и съедать себя заживо. Чтобы его держал долг и чувство вины. И чтобы он дожил до того момента, когда и впрямь станет уже не нужен. А пока… Живи, Северус. Всем назло. Вопреки всему. Глаза Лили на лице Джеймса все не отпускают его. Это куда хуже Crucio. И эта мерзкая отметина на левой руке, от которой он не может избавиться. Он пробовал. И едва не сжег себе руку совсем в попытках убрать эту метку со своей кожи. Некоторые пятна не отмываются. Он испускает сдавленный стон, словно смертельно раненое животное, и беспорядочно хватается за бутылки и флаконы, ровными рядами стоящие на полках в подвале. Сейчас может помочь только Глоток живой смерти. Чтобы у него было хотя бы несколько часов полного забытья, где не будет никаких угрызений совести, никаких жутких кошмаров и никаких мыслей. Он едва не кричит от боли, когда понимает, что никакому пыточному проклятию не под силу вызвать мучения, которые он навлек на себя сам, добровольно. С таким трудом найденный флакон с нужным зельем выпадает из его дрожащих пальцев и разбивается о каменный пол… – У прошлого нет власти над тобой. Он цепляется за ее нежный голос, за ощущение ее рук, скользивших по его рукам, от ладоней к плечам и опять вниз к ладоням. Ему кажется, что прошло уже десять тысяч лет – а он все никак не может вырваться из этой адской круговерти образов и ситуаций. И с каждым разом всплывать становится все труднее. «Ты использовал меня. Ты столько лет бил в одно и то же больное место, только бы удержать меня на поводке. Ты сделал все, чтобы я не сорвался с крючка. Я подставлялся и лгал ради тебя, ради твоих высоких целей. Я терпел любые унижения и пытки, думая, что ты знаешь, что делаешь. Что это пойдет всем на пользу. А потом ты заставил меня сделать так, чтобы мальчишка возненавидел меня так же, как он ненавидел Вольдеморта. Но ты мертв. А я все еще жив, вопреки всем твоим хитроумным планам. Я жив. И твои крючки больше не работают. Что ж, спасибо за науку». «Прочь!..» Перетасовка. Острая, невыносимая боль в шее. Перетасовка. Legilimens!.. Перетасовка. Пустое, ничего не выражающее лицо девочки, пострадавшей от зубов Фенрира только потому, что ему, такому сильному и опытному магу, не пришло в голову эвакуировать учеников. Он бросил их. Бросил и сбежал. А дети остались. Перетасовка. Его пальцы, с силой сдавившие тонкое запястье. Сломать его не составит никакого труда, нужно лишь чуть крепче сжать. Перетасовка. Широко распахнутые, исполненные молчаливого ужаса темные глаза. Его рука на ее затылке, удерживавшая ее голову, чтобы не дать ей отвернуться. Перетасовка. Он уже не помнит, где сон, где явь, где воспоминания. Под пальцами струятся мягкие рыжие пряди, а тепло стремительно покидает его тело, не оставляя ему ничего, кроме глубокой черной безысходности и агонии. Сердце сожжено дотла. Ему уже никогда не стать нормальным. – Нет, – стонет он, задыхаясь. – Нет… Пожалуйста… «Я больше не могу… Дайте мне умереть, наконец!..» Я больше не могу. Больше не могу. Не могу. Это последняя черта. – Северус… Ее голос пробивается сквозь толстую каменную стену невыразимого, бездонного горя. Он почти не слышит его. До него долетает лишь размытое эхо. Это конец. Ему уже не всплыть. – Северус… У прошлого нет власти над тобой. Отпускай. Он мог бы справиться с чем угодно. Он мог вырваться из любого омута. Он сумел отбросить все. Он привык влачить жалкое, безрадостное существование без единой счастливой мысли, пока у него была какая-то цель. Пусть он не был ей нужен, пусть. Для него это уже не имело никакого значения. Только бы была жива. Только бы была счастлива. Пусть даже и с этим ничтожеством… Но как остановить это падение в пустоту, когда все, что позволяло ему так яростно цепляться за жизнь, уже разрушено? Осталась лишь мертвая оболочка, которую он сжимает в объятиях. И жить незачем. Не для кого. Его сердце стремительно покрывается ледяной коркой, которую уже ничем не пробить. «Нет… пожалуйста… Я сделаю все, что ты захочешь. Я брошу эти шпионские игры. Я убью Вольдеморта и всех Пожирателей смерти. Я пойду на что угодно. Я готов на все, только попроси. Я сделаю что угодно. Только дыши. Дыши. Пожалуйста, дыши!» Пожалуйста, дыши!.. – Северус, – пылающие губы скользят по его шее, пальцы впиваются в плечи, спускаются к его ладоням. Она сжимает его руки в своих на мгновение, затем опускает ладони ему на грудь, над сердцем – и посылает сквозь его тело разряд, начисто сметающий все барьеры. Лед, уже покрывший сердце, плавится под этими горячими руками. – Вернись ко мне. Он задыхается от слез и стонов, больше не в силах сопротивляться. Ее руки нежно гладят его голову, шею, плечи, грудь, каждым мягким движением слой за слоем снимая боль. – Северус! – зовет она уже в полный голос, жарко касаясь губами его шеи, отчего разом просыпаются все спящие мертвым сном рецепторы. – Я здесь. Ты можешь это сделать. Пожалуйста… Вернись ко мне… У тебя есть ради чего жить. У тебя есть ради чего жить. Ты можешь это сделать. Сердце спазматически вздрагивает в груди, а затем снова начинает биться, разгоняя кровь по венам. Он издает пронзительный, отчаянный вопль – и вырывается из этих липких черных сетей. – Дыши, – шепчет Гермиона, обвивая его обеими руками. От нее веет какой-то неведомой ему магией, непостижимым образом разгонявшей темноту. – Дыши… уже всё… Все закончилось. Снейп с трудом разлепляет веки, тяжело, надрывно дыша. Его бьет мелкая дрожь. Рубашку на нем можно выжимать – она насквозь промокла. Он полулежит на руках своей жены и смотрит в ее залитое слезами лицо, склонившееся над ним. Она ловит его руку, прижимает его ладонь к своим губам. Ее слезы, все еще стекающие по щекам, обжигающими каплями падают ему на грудь. Он подрагивающими пальцами ощупывает собственное лицо и понимает, что тоже плакал, а губы искусаны до крови. Гермиона обнимает его крепче, слегка покачиваясь взад-вперед, запрокинув голову, словно хочет удержать остатки слез и не дать им вытечь из глаз. Он отрешенно смотрит на едва горевшую на столе свечу. Когда он закрыл глаза – она была почти целой, порядка семи дюймов в высоту. Сейчас от нее остался лишь жалкий огарок. Сколько же он провалялся в этом трансе? Снейп силится разглядеть часы, стоявшие там же на столе, но не может – перед глазами все плывет, когда он пытается на чем-то сфокусироваться. И немудрено… Добровольно взламывать собственную память – это куда жестче, чем допрос при помощи легилименции. – Гермиона, – хрипло произносит он, даже не удивляясь, что и голос, похоже, сорван. – Сколько… сколько это длилось? Она вздыхает: – Почти шесть часов. Он облизывает губы. Морщится. Страшно хочется пить. И, кажется, у него жар. – Я… ничего тебе не сделал? – Нет. Все хорошо. Ты справился, – она вытерла мокрое лицо рукавом и посмотрела на него. – Как ты себя чувствуешь? – Пока не знаю. Глоток воды бы не помешал. Она выпускает его из объятий, выбирается из-под него, берет стоявший на столе стакан и наполняет его водой. Снейп кое-как принимает сидячее положение, берет стакан из ее рук и жадно пьет. Осушив его до дна, смотрит на Гермиону, присевшую на край кровати. Она выглядит измотанной – так, словно проходила все эти пытки вместе с ним. Наверное, у него самого вид не лучше. Ему хочется расспросить, что же происходило в этой комнате в течение этих шести часов, но он не решается. Гермиона забирает у него из рук пустой стакан, отправляет его на стол, а затем решительно тянет мужа за мокрую рубашку: – Снимай это. Тебе надо переодеться. Наверное, и вымыться тоже. Встать сможешь? Он не уверен, что сможет. Но затем опускает ноги с кровати – и встает почти без усилий. Правда, едва не заваливается на пол, когда пытается сделать шаг. Гермиона подставляет ему плечо: – Обопрись на меня. – Не надо, – пытается протестовать он. – Я могу сам. – Гордость будешь демонстрировать потом. Или я спущу тебя вниз левитацией. И попутно ударю головой обо что-нибудь. Лучше не сопротивляйся. Снейп ловит себя на том, что ему хочется улыбнуться. Но губы плохо слушаются. Гермиона доводит его до ванной, затем приносит ему чистую пижаму и ждет на кухне, пока он смывает с себя остатки прошлой жизни. Вода приносит некоторое облегчение. Но ноги все равно предательски дрожат. – Не надо, – останавливает он ее, когда она снова подходит к нему, чтобы помочь вернуться в спальню. – И не вздумай надо мной трястись. Я в порядке. Она закатывает глаза: – Похоже, что да, раз хватает сил рычать. Иди, ложись. Я сейчас приду. Он благополучно добирается до спальни и падает на кровать. В голове пусто. И непривычно легко. Кажется, даже стало легче дышать. Он зарывается головой в подушки и едва слышно выдыхает. Разум и тело измучены донельзя. Сейчас ему хочется только спать. Когда Гермиона забирается к нему под одеяло, Северус обнимает ее за талию и притягивает к себе. Она гладит его по щекам и осторожно, чтобы не сделать больно, притрагивается губами к его искусанным губам: – Завтра это надо залечить. У тебя есть заживляющий бальзам? – Есть. Гермиона, – он смотрит на нее и запоздало понимает, что никогда в жизни не видел ничего прекраснее этого лица. – Ты… то, что ты сделала… Никто никогда не делал для меня ничего подобного. Она обнимает его за пояс, теснее прижимаясь к нему: – Значит, я буду первой. Тебе надо отдохнуть. Заснуть сможешь? Или сонное зелье? – Ничего не надо. Я и так почти сплю… Гермиона выдыхает ему в грудь, отчего его сердце начинает биться чуть быстрее. И у него на самой грани подступающего забытья вспыхивает и гаснет единственная мысль. У меня есть ради чего жить.