Ничего не говори.

***

Март месяц до абсурда странный. Первый весенний, когда жизнь вся расцветать должна, эмоции положительные выдавать. А по факту серость зимнюю только усугубляет, грязью прохожих закидывая, небо синее за тучами черными скрывает и лужи по колено по улицам разбрасывает. В марте ветер ледяной, что до костей пробирает. Такой, что зимние завывания бризом легким кажутся. Ветер перемен, возможно. Да только какие перемены будут в такой серости? В марте жизнь зарождаться должна, а у Кристины восемнадцатого марта жизнь распадаться начинает. То, что строилось так долго и усердно, по кирпичикам вниз падает. У нее мир почтиидеальный в крошку графитную рассыпается. Кристина спрятаться хочет. От себя, знакомых, близких, простых прохожих. Слиться в серости с людьми, что спешат вечно куда-то, через лужи перепрыгивая и в грязь наступая матерятся сильно. На пруды Чистые сбегает, на скамейку мокрую от снега и что в углу, за памятником поэту какому-то поставлен, прячется. Пальто синее сразу пятнами темными покрывается, вода чувствуется. А Кристине все равно слишком. У нее эмоции уже кончились, только мысли хладнокровные остались и решения, что долго в одиночестве обдумывала, приняты. Оправданий никаких слышать не хочет. Желание единственное, чтобы правду в глаза сказал и не трогал больше никогда. Телефон в очередной раз звонить начинает, мелодию издавая, что когда-то до дрожи любила. Даже не смотрит на имя абонента, кнопкой отключения звонок сбрасывает. Пароль с датой значимой вводит, несчетное количество оповещений убирает и авиарежим включает, чтоб уж наверняка. В сумку кидает не глядя и выдыхает тяжело. Хочет почувствовать что-то, да только способа подходящего не находит. Для алкоголя слишком рано еще, на часах девять утра только-только. Да и напитки с градусом лишь с одним человеком теперь ассоциируется, что выход в нем искать все пытался. Курить по схожей причине не будет. Вся квартира, одежда, она сама Кентом серым насквозь пропитались. Она запах этот среди тысячи разных сигарет узнает, дым по цвету опознает. А бить что-то себе дороже, не хочется как-то пятна алые смывать. Кричать хочет, петь так, чтобы связки сорвать и сиплыми стонами людям отвечать. Так, чтобы в городе родном слышно было. Да только она в центре Москвы спрятаться пытается, а так явно себя полностью выдаст. Первый попавшийся прохожий, что узнает ее, фотку смазанную сделает и в инстаграм проклятый под хештеги всевозможные выложит, с отметкой обязательно и геопозицией. Ну так, чтобы сразу все явки и пароли сдать тем, кто от любви большой ее найти хочет. А ее искать не надо, она сама потом найдется. Кристину в покое оставить надо, чтобы глупостей она не натворила. А она не натворит, слишком жизнь свою любит. Даже серость весеннюю, что сейчас ее окружает. Люди, на работу спешащие. Во всем этом жизнь есть. А у Кристины она два дня назад смазалась вся. Два дня, как она на звонки ничьи не отвечает, сообщения не читает. Только маме написала, что все хорошо с ней и что ото всех сбежала просто, чтобы не пугалась она, когда ей люди разные, от продюсеров до приятелей, названивать с криками начнут. Руку в сумку запускает, телефон пытается нащупать вслепую. На паспорт натыкается, таблетки разные, мелочи какие-то, зажигалку его. Руку резко выдергивает и палец указательный к губам прижимает, кровь пытается остановить. Ножик канцелярский, что неделю уже выложить забывает, не закрыла и теперь на снегу сером пятнышко алое глаз режет. Другой рукой уже сумку открывает, телефон сразу же вытаскивая и в галерею заходит. А там последние фотографии — все скрины разные, что люди сердобольные присылали, добра желая. Оно и понятно, вроде правильно все выглядит. Только и она понимала, что отношения могут завершиться, даже с таким исходом. Да вот ей одно в такой ситуации нужно было — правду от него услышать, любую совершенно. Она бы приняла, крылья поломанные собрала и восстанавливать их стала, сильнее становиться. А сейчас может только фотографии девушки слишкомкрасивой листать, с волосами светлыми, явно крашенными и глазами неестественно-зелеными. Скрины профиля инстаграмного закрытого, где за шею его обнимает нежно в платье суперкоротком. Или еще страшнее кадры есть: селфи с поцелуем жарким, а на фоне стена знакомая с плакатами и фотографиями разными, что вместе когда-то прибивали. И дата, она тогда на гастроли короткие улетела, на дня четыре всего. Смотрит на фотографии и эмоции никакие даже не испытывает. Единственное, что гложет сейчас, так это осознание того, что рамку с фотографией любимой не он случайно разбил. Нашлась виновница. Да только и за это ей высказывать ничего не хочет. Со скамейки поднимается, когда от холода уже волос собственных не чувствует и ноги окончательно отсидела. Мимо пруда в сторону Покровки идет, людей взглядом сканируя. Разные все такие, в одном схожи оказываются — пытаются одеждой яркой из серости выделяться. Про главное забывают, у всех поголовно взгляд потухший. Улицу переходит, даже на светофор внимания не обращая и сигналы машин не слыша. В Кофемании теплой руки колоть начинает. Кофе какой-то очень крепкий и горький берет и такси вызывает. В шарф лицо прячет, чтобы водитель случайно не узнал и в машину прыгает. Кофе слишком быстро заканчивается, полпути в пробках Московских еще не проходит даже, а под шансон-радио мысли в слова правильные складываются. У подъезда минут десять стоит, подняться все не решается. Все речи давно придуманы, на подкорку записаны и при любой ситуации она их сказать сможет. Только вот тело онемело все, цепями сковало. Понимает, что шаг навстречу судьбе неминуемой надо сделать и дверь подъездная сама открывается, соседа выпуская. Здороваются, ради приличия и Крис в подъезд уженеродной попадает. Радуется такой случайности, ключи свои на тумбочке забыла. В лифте, пока на шестнадцатый этаж поднимается, в зеркале разбитом отражение рассматривает. А там глаза, как и у потока людей сегодняшнего, потухшие. Двери со скрипом открываются, на подоконнике цветок двигает и ключ от общей двери достает. В коридоре многоквартирном запах слишком знакомый: Кент с Араратом пятилетнем смешался. Квартирная дверь, как обычно, на защелку не заперта даже. Прикрыта просто, свои же все. А ей сегодня только на руку это, обычно бы глаза закатила. Порог переступает и ее сразу же холодом обдает. Балкон в спальне открыт нараспашку. Пальто прямо на пол кидает, туда же шарф с шапкой летит и сумка открытая, из которой рассыпается все. Тихое «блять» роняет и к тишине прислушивается. Аккуратно в спальню проходит, старается до кровати даже не дотрагиваться и балкон закрывает. Из шкафа кардиган теплый достает и поверх свитера шерстяного надевает. На кухню идет, уже о тишине не заботясь. Знает, что Макс именно там сидит и ждет ее. Знает даже, что она в квартире: вид на коридор оттуда прекрасный открывается. На кухне холод пронизывающий, хотя и чайник только закипел и на ней одежда в несколько слоев. Просто холод уже другой, не ветром и погодой созданный. А поступками человеческими, что скал ледяных по помещению настроили. Кристина на стул аккуратно садится, ровно напротив него и в глаза сразу же смотрит. Хоть что-то прочесть пытается и не может. Понимает, что трезвый совершенно и в мыслях свои утопает. Салфетку хватает и рвать аккуратно начинает, в труху превращая. Мысли все в сознании восстанавливает и выдыхает резко, — Макс, скажи просто правду. И я уйду сразу же. А у Максима полный расфокус перед глазами. Только доходит до него, что вернулась домой. Понимает, конечно, что уйдет уже скоро и навсегда, да только камень спадает. С ней все хорошо, насколько это возможно. Ему Трущев два дня назад позвонил, молчал в трубку слишком долго, а потом только «как давно?» смог из себя выдавить. Макс даже и не поняла сначала, о чем речь вообще идет. Молчал минуту где-то, а потом оборвалось что-то внутри. Вопросом «откуда?» только и смог отделаться. Ему Сережа историю рассказал, как из закрытого аккаунта кто-то фотки сливать начал, и они по интернету гуляют уже и что Крис наверняка уже все знает, потому что дозвониться и дописаться до нее никто не может. А у Макса только фирменное «пиздец» вырывается и фраза, что он с другом потом все обсудит и что мелкую искать бессмысленно просто, не найдет никто, только панику разведут, а она сама вернется. Так и получилось, в итоге. Максим даже в мотивах поступков своих разбираться не хочет, вспоминать, с чего началось все. Это сейчас уже не важно совершенно. Только результат важен. А результат на лицо, сидит перед ним и третью салфетку рвет на детали маленькие. Макс в глаза напротив, наконец-то смотрит. Не узнает их совершенно. Два дня назад там девочка его была, что рядом уже несколько лет последних со взглядом радостным и эмоций полным. Теперь же девушка взрослая сидит, со взглядом потухшим и эмоции он четко две видит: разочарование и отвращение. Мысленно соглашается с ними, сам бы так же про себя думал, да не может. Не просто же так он это делал, не случайность была. Горло прочищает кашлем хриплым, волосы с лица убирает и завязывает быстро. Знает, что она захочет все эмоции его считать, правду всю увидеть, — Прости, Кристин. Правда все то, что ты видела. Наверняка приукрасили там что-то, но правда, да, — за человеком родным следит, как у нее слеза одна единственная стекает и ни один мускул больше не дергается, только кивает, чтобы продолжал, — каким бы мудаком я себя сейчас не называл, знаешь и так ты, что правда это. Да, блять, вот такой я хуевый получился, ничего не поделать уже. И говорить, что случайность это все смысла тоже нет, я врать еще больше не хочу. Только не хотел я, чтобы ты узнала все так, совер… Кристина салфетки рваные резко в руки хватает и в сторону Максима кидает. Со стула подпрыгивает и к выходу из кухни подходит, лицо в ладонях прячет. У нее эмоции вновь проявляться начинают, к жизни и чувствительности возвращая, — Ничего не говори мне, Макс. Я поняла все уже, мне хватит информации, — выдыхает и в глаза ему резко смотрит, сканирует будто, — просто напиши мне, когда тебя дома не будет, я вещи свои какие-то заберу. Разворачивается резко и в гостиную идет. Со столика журнального скетчбук и ежедневник хватает, уже на выходе медведя замечает, что Фадеев ей подарил давно. С собой забирает. В коридоре Максим стоит, а она дрожащими руками все в сумку маленькую запихнуть пытается, еле молнию застегивает. Пальто с пола поднимает, тут тоже с молнией справиться не может. Психует, матерится тихо и замирает на месте, когда Максим аккуратно молнию до шеи доводит. Шарф сам на нее завязывает, шапку надевает и отступает на шаг назад. А ее передергивает от прикосновений, даже через одежду плотную. Сумку с комода берет, квартиру быстро оглядывает и за ручку хватается, открыть уже готова. Только теперь ей ладонь голую обжигает от прикосновения. Она руку резко выдергивает и взглядом огненным смотрит, в котором строчка красная горит «не смей ко мне прикасаться», — Спасибо. Кристина последний раз смотрит на него, неосознанно руку к нему тянет и одергивает сразу. Головой неопределенно дергает, порог перешагивая и дверь закрывая между ними. Последнюю стену строит, самую плотную.