«Путь предстоит мне славный, к походу я подготовился»
Хором завёл славную песнь воинственный народ норманнов, пока бушевало море по велению самой великанши Ран, что нарочно и остервенело разгоняла волны, стремясь потопить крепкие суда да выловить своей колдовской сетью тех, кому посчастливилось оказаться за бортом. Но воины, закалённые дикой неприветливой местностью своих земель, не боялись всевозможных капризов непредсказуемой великанши. Храбрые викинги смеялись перед её попытками утащить их на дно морское, в свои холодные владения. Норманны бойко приняли вызов морской богини и смеялись, но не с целью потешиться над ней, а скорей сильнее раздразнить, совершенно не боясь никаких последствий, что могли повлечь за собой вместе с гневом своенравной повелительницы тёмных морских пучин.«Спустим борта на волны, прорубим лёд перед носом, присмотрим за тем, чтоб шнеки нам снарядить пораньше»
Гром и молнии стали частыми спутниками храброго воинства, выкрикивающего имя сильнейшего из богов на ветви мирового ясеня — Защитника Мидгарда, Тора. Каждый взрывной удар стихии словно воодушевлял норманнов в их нелёгком плаванье, которые неизменно толковали эти грозные вспышки как знак его неизменного благословения. Они радостно кричали о том, как великий громовержец бьёт своим могущественным молотом о наковальню, тем самым создавая короткие вспышки молний, сопровождаемые резкими громоподобными ударами. Воины радовались этому действу, выкрикивали имена величественных богов и меж тем заводились, распевая морскую песнь всё громче и громче.«С вами бесстрашье великое и мужество тоже с вами, помогут сердце и дух в груди ястребино-храброй»
Море и небо бушевали, словно соревнуясь меж собой в могуществе и величестве: море, из вредности стремясь потопить горделивый народ, а небо — словно в этом противилось, выплёвывая всевозможные угрозы. Не ведали в тот день норманны, что бог их великий был к ним куда ближе, чем они могли бы себе представить: воспламенённый, заинтригованный, горделивый и восторженный таким проявлением внимания и почитания к его персоне. От переизбытка чувств, могучий громовержец не стеснялся демонстрировать своё могущество смертным мужам да воинственным девам, отправившимся в поход к чужим берегам. И никакая сила не могла его в этом сдержать.«Путь предстоит мне славный, к походу я подготовился»
Разделив любопытство старшего брата, Локи, не задумываясь, проникся идеей и внезапным желанием посетить такой любопытный для двух молодых богов, но мало изученный им Мидгард. Оба юных сына Одина были немало наслышаны об этом серединном мире, чьи смертные жители буквально боготворили их как своих богов, что также не мешало им выдумывать всякие небылицы и вздорные истории про своих небожителей. Оттого Локи было любопытно с братом узнать о смертных гораздо больше, чем говорили старые фолианты, да рассказывала ничего не ведающая знать, имеющая лишь смутное представление о смертных жителях Мидгарда. Молодость была их беспечна, своевольна, вздорна и нахальна, не делав чести двум ещё юным богам, чья выходка могла стать для них наказуемой. Да только именно юность да вздорность рождала в их умах любопытство, интерес ко всему новому и храбрость, не знающую границ. Двум неразлучным братьям не было и сотни лет, но имена их со страхом и уважением звучали в устах смертных жителей Мидгарда, что не могло не привлечь их внимания к любопытному серединному миру.«Отнесите слово последнее, побывавшие на востоке: превыше всех павших умру, доставшись в добычу ворону»
Одно из имён, что более так полюбилось богу, чья сфера обман и коварство, никак лучше передавало его излюбленную способность к преображению — бог тысячи обличий. Так его нарекли в этом мире, и так в итоге зарёкся зваться иллюзионист да обманщик. Благодаря своей находчивости, великолепному красноречию и магии обращения, двум Асгардским царевичам с лёгкостью удалось влиться в общество смертных да отплыть с воинственным народом в долгое плаванье к дальним бегам своих соседей. Асгардским царевичам было любопытно лицезреть воинскую удаль тех, кто был гораздо слабее богов, узнать об их храбрости и вере, непонятных и непривычных для богов обычаях да традициях совершенно чужой культуры. Народа, что был так схож со своими покровителями, которых мало интересовали их судьбы и жизни в том числе.«Закаркает чёрный скоро, родич кровный над трупами и растерзает плоть, хоть и плоха награда»
Молодость диктовала свои правила, которые ни Тор, ни Локи не осмеливались нарушать, потакая его каждому капризу. Сговорившись, горячие нравом царевичи, не задумываясь, отправились в чужой мир, приняв участие в походе отважных норманнов. Скрываясь под ложными личинами и выдуманной историей, царевичи неустанно перенимали опыт храброго народа, глубже знакомясь с их любопытной культурой, узнавая о себе всё новые и новые небылицы, сложенные о них местными скальдами, да на потеху подкидывая и выдумывая для доверчивого народа всё более новые выдумки. Братья в этом смело преуспели, потешаясь друг над другом, они словно соревновались меж собой, кто выдумает самую коварную и смехотворную легенду. Так родилась славная легенда о Локи и его детях; Торе — разъезжающем на козлах; появлении славного жеребца Всеотца; украденном молоте громовержца и его преображении и многое другое, во что северяне верили без тени сомнений. Но есть и такие истории, о которых никогда не узнать смертным жителям славного Мидгарда.«Путь предстоит мне славный, к походу я подготовился»
Смертные сражались смело, храбро, с толикой позёрства и присущей самим асам самозабвенностью, отдаваясь дикому танцу на поле брани полностью и без остатка. Локи успевал не раз восхититься их храбростью, сравнивая простых воинов с царским войском эйнхерий. Смертные не боялись смерти, тем самым внушая страх их противникам, и умирали твёрдо, без страха глядя в лик смерти и улыбаясь той в ответ с лёгкой иронией во взгляде или доброй насмешкой старого товарища. О павших не проливали слёз, лишь пели песни да с гордостью во взглядах провожали в дальний путь, что не станет для них последним. Смерть для них — это лишь начало пути. Женщины их также отважно сражались, завораживая своей воинственной пляской на поле брани, рассекая плоть, калеча и убивая. В хаосе битвы, где смешалась грязь и кровь, тогда-то он и встретил ту, что после преследовала его на протяжении жизни в горестных несбыточных снах. Он будет множество раз посещать Мидгард в поисках знакомого лика, искать среди толпы неизвестных лиц ту, что раз и навсегда вгрызлась в его лукавое сердце и душу, но так и не найдёт в этом утешения, лишь боль да разочарование. Она была смертной, душой и сердцем принадлежащей своим богам и искренне веря, что те оберегают её в бою, приглядывают, как за своим родным дитём. Эта наивность была присуща всем смертным существам, причину которой Локи так и не сумел для себя растолковать, оттого их первое знакомство было наполнено непониманием и рассеянностью бога, скомканным и скорей спонтанным, непроизвольным, но с первым встречным взглядом, сумевшим заинтриговать двух совершенно разных по своей сути существ. Не было долгих ухаживаний, лишь частые взаимные взгляды да редкие разговоры, как и не было признаний в любви, а лишь уединённые ночи под присмотром звёздного неба и луны. Поход норманнов был долог, а вдруг искренне полюбившиеся громовержцу смертные сделали их перебивание в Мидгарде более продолжительным, позволив дольше наслаждаться этими непостоянными отношениями. Локи прекрасно знал, что в один миг, когда в Асгарде всё же хватятся, и страж врат призовёт двух царевичей от имени их отца, они не смогут перечить, и их странствие, как и общение со смертными, подойдёт к концу. Локи придётся позабыть храбрую воительницу, что так легко смогла покорить его сердце. Младший царевич не любил витать в облаках, прекрасно понимая, что всё это необъяснимое притяжение в один прекрасный миг он будет вынужден оборвать на корню и забыть полюбившееся ему имя — Сиги. Это нешуточное влечение, разгоревшееся в их сердцах, придётся потушить сильной струёй воды, забыть подобно дурному сну и больше не вспоминать несущие сладостную ностальгию долгих ночей и интересных бесед. Когда настал день вынужденного расставания, а хранитель врат призвал своих царевичей, Локи не смог уйти, не сказав прощай. Тревога поселилась в его сердце, и пусть разумом он понимал, что это было неизбежно, что так правильно и это необходимо сделать, сердце не желало примиряться с вынужденным расставанием длиною в вечность. Чувства его смешались, мешая думать ясно, как и следует асу его статуса, знаменитого именно своим рациональным, хорошо просчитанным мышлением. Он жаждал и не мог остаться, мысленно подыскивая возможные лазейки продлить своё пребывание в чужом мире, да только по долгу своему не мог игнорировать приказ самого царя Асгарда. Слово и воля хранителя девяти миров нерушимы и неоспоримы. А также наказуемы для каждого, будь ты крестьянином или наследником престола. Локи не ведал, чем руководствовался в тот памятный день, когда открывал одну из самых важных тайн той смертной, в чьём взгляде он видел лишь скрытое обожание и безграничное влечение. В тёплых небесных глазах он в одно время смог разглядеть столько немой преданности, столько невысказанных чувств, что это лишь усложняло и без того шаткое положение царевича. Позвав воительницу в их секретное место встреч, он желал провести с ней последнюю ночь, а после ответить на зов хранителя Биврёста. Да только его никак не желала отпускать безумная идея раскрыть своё происхождение, снять магический образ, развенчать ложь и обезличить себя раз и навсегда. Локи помнил лишь одно — как непроизвольно снимает с себя иллюзию, как небесный взгляд напротив расширяется, как уста слегка подрагивают, не в силах вымолвить и слова. Страха в тех глазах напротив не было, только безграничное удивление, восторг, слепое восхищение и искренность в чувствах, что так неимоверно льстило. Бог обмана прекрасно понимал, какие именно мысли в ту ночь могли одолевать храбрую воительницу. Проведённые месяцы со смертными показали ему, насколько те падкие видеть во всём указку своих покровителей: он видел хофы, выстроенные в их честь; присутствовал во время кровавых ритуалов на отведённых капищах; изучал алтари и идолов. А потому было нетрудно догадаться, о чём сейчас судорожно размышляет его смертная. Но так и не позволив воительнице облачить свои волнительные, будоражащие, смелые мысли в звуки, как он тихо, почти что шёпотом позвал хранителя моста. И исчез, чтобы больше не вернуться. Время в Асгарде текло своим чередом, сменяя дни и недели тягуче медленно, а полюбившееся имя, небесный доверительный взгляд и соблазнительная улыбка всё никак не желали забываться. Один год сменил собой другой, а Локи всё ещё помнил и не мог забыть сильную волевую воительницу из Мидгарда. Валькирию — как иногда он звал её из шутки ради. Всегда рассудительный царевич никак не мог взять в толк, чем его так влекло в чужой мир к той, чья длительности жизнь сравнима с маленькой песчинкой по сравнению с огромной бескрайней пустыней. Бог обмана испробовал всё, что было в его силах, чтобы вконец забыть ставший ему ненавистный серединный мир: женщин, пиры, бесконечные сражения и иные путешествия. Когда он всё же понял, что мосты так просто не сжечь, то в тайне покидает любимую обитель. Спустя годы долгой разлуки Локи вновь находит ту, что однажды сковала его сердце непонятным, мучительным, сладостным, многогранным чувством, оставляющем странное послевкусие на устах: тягучее, словно мёд, сладкое, но меж тем слегка горьковатое, а от того вкус приобретает совершенно новые, волнительные и необъяснимые нотки неизведанных ощущений. Почему, даже спустя годы, небезызвестного трикстера и обманщика так неминуемо тянуло к своей мимолётной, интригующей любовнице, скрашивающей его ночи и пребывание в чужом мире. Руки царевича нетерпеливо и совершенно для него необъяснимым образом жаждали вновь окольцевать знакомый женский стан, вновь запустить тонкие пальцы в волосы, исследовать губами каждый миллиметр тела, повторно изучив каждый его изгиб, каждый полученный в битве шрам. Сердце начинало ускорять свой ритм, стояло богу обмана только представить пьянящий взгляд небесных глаз, вообразить, вспомнить мягкие прикосновение пальцев на его теле, собственнически блуждающие по напряжённому телу. Мысли эти сводили с ума, опьяняли, будоражили и навевали сладостную ностальгию, которую тело и сердце желало вновь вспомнить и ощутить. Разум так и не смог объяснить себе эти странные, чужие для него ощущения, которые были связаны не только с желаниями тела и похотью, но и с чем-то совершенно новым, незнакомым, доселе чуждым и неизведанным: трогательным, нежным, возвышенным, таким, что причиняло куда больше дискомфорта, затягивая в жгучий водоворот неясностей и бесконечных противоречий, бездумно вступая в баталии с сердцем и разумом. Ибо разум прекрасно знал, как охарактеризовать овладевшие им чувства и ощущения, да только врождённое упрямство не желало смиряться с очевидной правдой, отчего бог обмана вновь самовольно отдаётся дурному самообману. Было не сложно отыскать среди немногочисленного поселения в разгар зимы единственную душу, что так влекла его в свои колдовские сети. Не знай Локи, что людям неподвластная магия богов, то решил бы, что воительница применил на нём магию сейдх. Набросив на себя привычную, не позабытую им после стольких лет облик пришедшего с чужих краёв иноземца, Локи не составило труда выманить деву из деревни, найдя её одиноко блуждающую среди такой же серой массы храбрых воителей и обычный крестьян. Стоило им ненадолго, всего на одно жалкое мгновение скрестить взгляды, как тело неминуемо возжелало податься вперёд на встречу желаемому, такому незабытому и пугающе привлекательному, но разум, к счастью, оказался непреклонен. Призывно, словно бросая немой вызов упрямой деве, которая была слишком горда, чтобы не ответить на него, Локи хитро ухмыльнулся и как бы невзначай бросил случайный взгляд в сторону густого леса. Набросив на обманчиво рыжую голову скрывающий его лицо капюшон, царевич быстро направился к густым непроглядным границам лесной рощи. Он не знал, последовала ли за ним воительница, но отчего-то никак не мог перестать думать о том, что слышит её тихие аккуратные шаги, мягко ступающие по траве; немного нахальном и самоуверенном взгляде синих глаз, что призывно глядели ему в спину; озорной ухмылке, растянувшейся на тонких обветренных устах. Воспоминания былого утешали, дарили преждевременную надежду, придавали новых сил, ибо собственные его покинули, оставив наедине со смущением, неуверенностью и раздирающего на части сомнением. Шаги его затихли лишь тогда, когда перед изумрудным взглядом не предстал огромный старый дуб, который, возможно, был гораздо старше даже бога обмана. Мысль о дереве, что могло оказаться старше самого бога, всегда веселила Локи и даже сейчас, глядя на это могущество и силу во плоти, он испытывал некое почтение к мудрецу когда-то укрывавшему своей густой листвой двух любовников. Всё то время он стоял лицом к древнему исполину, задумчиво разглядывая с приподнятой головой его длинные ветви, что по словам из сказок местных жителей будто удерживали на себе все девять миров. Тогда эта сказка немало потешила бога, но сейчас ему отчего-то хотелось в неё верить. Но разум его был недолго занят этими мыслями, когда за спиной раздались характерные тихие шаги крадущейся фигуры. Уста его невольно растянулись в довольной улыбке, и мысль о всех девяти мирах разом потеряла для него какое-либо значение. Легким движением руки скинув с головы капюшон, Локи позволяет себе медленно, словно намеренно оттягивая долгожданно-желанный момент, повернуться лицом к стоящей перед ним фигуре, глядящей на него всё также хитро и лукаво, словно изучая своё отражение. Лукавая насмехающаяся улыбка озарила лицо девы, вновь демонстрируя богу две прекрасные ямочки на щёчках. Вопреки личным ожиданиям Локи, в глазах напротив не было ни обиды, ни осуждения, ни даже ужаса от понимая того, кто вновь стоял перед ней лицом к лицу. С последней встречи во взгляде небесных глаз так ничего и не переменилось, что неимоверно тешило лукавого, даря радостное облегчение от долгожданной встречи. Но Локи не спешил прерывать нависшую над их головами тишину, тем самым позволив воительнице вновь как следует оглядеть своего старого знакомого. И только потом, с хитрым прищуром в изумрудном взгляде, позволить иллюзии спасть. Любопытные, жадные, восторгающиеся, любующиеся, сражённые увиденным глаза неустанно бегали по совершенно незнакомому образу, изучая перед собой старого друга. Прекрасная улыбка сошла с напряжённого лица, очерчивая острые скулы и небольшие морщинки между напряжённых бровей. Заворожённая магическим преображением, девушка нервно сглатывает и только потом позволяет себе судорожно выдохнуть, как если бы она всё это время стояла не дыша. Магия завораживает, пленит, но не больше, чем представший перед её взором живой и дышащий бог, отрыто потешающийся над справедливо впечатлительной воительницей. Тело волнующе напряженно, тонкие пальцы подрагивают, как если бы хотели прикоснуться к нему, проверить на ощупь, насколько всё реально и реален ли он при этом сам. С губ срывается протяжный выдох, только после чего дева таки находит в себе достаточно сил совершить задуманное. Медленно протянув руку к бледному лицу Локи, она позволяет себе нежно коснуться его скул, отчего тело его вмиг отзывается сладостной истомой, самозабвенно вспоминающее более смелые, жадные касания этих слегка шершавых из-за клинка пальцев. Трикстер буквально ощущает, как вспыхивает непередаваемым жаром, прикрывая веки от удовольствия и позволяя изучающим кончикам пальцев ласково скользить вниз по щеке, коснуться напряжённой шеи и также медленно, почти что лениво, подняться вверх, лаская кожу почти забытыми ощущениями этих умелых рук. Локи был готов забыться в этих ощущениях, опьяняющих чувствах, позволяя этим рукам и пальцам изучать его тело вновь, как это было когда-то в первый раз. Но не успел бог обмана как следует проникнуться собственными ощущениями, как получил неожиданный, шуточный щелчок пальцев по носу и услышал весёлый задорным смех воительницы. Не сумев скрыть внезапное удивление, Локи инстинктивно прикрывает не слишком пострадавший от невинной шутки нос, уставившись озабоченным, самую малость смущённым взглядом на потешающуюся над ним девицей. Добродушно усмехнувшись и невинно пожав плечами, дева слегка прикусывает нижнюю губу и, приподняв одну бровь, заискивающе глядит в ответ, тихо хмыкнув каким-то своим мыслям. — Всегда знала, что боги на моей стороне, — задумчиво замолчав, Сиги принялась лениво описывать круги вокруг заинтригованного, но молчаливого трикстера. Наглые, шаловливые пальцы то и дело, как бы невзначай, касались то его напряжённой прямой спины, то очерчивали линии на груди, словно намеревались отвлечь бога от чего-то более важного. Остановившись и с вызовом ответив на взгляд заинтригованных зелёных глаз, она вновь улыбнулась кончиками губ, выдавая свою шаловливую натуру. — Но вот уж не думала, что один из них, самый каверзный из богов, может стать моим любовником. Локи задорно хмыкает, наконец, позволяя себе отвлечься от манящих касаний чужих рук. Лукаво усмехнувшись тонкими устами, трикстер делает шаг навстречу девы и склонившись к чувствительному уху, намеренно тихо отвечая на пытку пыткой и слегка касаясь устами мочки уха, наконец шепчет: страстно, опускаясь до интимного шёпота, обжигая своим горячим дыханием сверх меры чувствительную кожу. — Это всё потому, что вы плохо знаете своих богов, — мягко коснувшись острого подбородка затаившей дыхание воительницы, Локи нарочно заглядывает в голубые очи, одурманенные его обаянием. — Всё ли вы о нас ведаете? О, нет, моя дорогая, истории, сложенные о нас, — это лишь очередной ваш самообман. На самом деле богам нет до вас никакого дела. Ловко навеянный туман обманщика развеивается, оставляя в глазах напротив разочарование и растерянность, тогда как губы ещё несколько мгновений не решаются озвучить волнующий вопрос: — Тогда почему бог обмана здесь? Он ждал подобного вопроса, но был обманчиво не готов его услышать. Он задавал себе множество вопросов, ответы на которые либо не ведал, либо же на самом деле не жаждал находить. А ведь ответ на все вопросы был так близок к ним обоим, но нешуточный страх мешал найти в себе силы поглядеть правде в глаза. Это не могло облегчить задачи, не могло помочь сблизиться, не могло помочь позабыть о том, насколько они отличаются. Реальность была к ним слишком сурова и немилосердна. Локи долго хранил удушающее, полное неловкости молчание, бездумно и отстранёно изучая перед собой ничего не значащую пустоту. Впервые между ними закружилась в буйном танце давящая тишина, погрузив обоих в собственные беспокойные мысли. Слова последнего вопроса так и повисли в воздухе, окутав бога и смертную тонкой прозрачной шалью потерянности и неловкого безмолвия. Горькая правда так и вертелась на языке бога обмана, да только не мог он её озвучить даже самому себе, как если бы то были слова страшного проклятия. Но и молчание не могло более иметь над ними власть. Облизав внезапно так непривычно пересохшие уста, Локи решает сделать единственно правильное: проигнорировать неловкий вопрос, тем самым как будто ощутив за собой поражение, что неимоверно раздражало всегда острого на язык обманщика. Найдя в себе силы вновь улыбнуться мягко, ненавязчиво и не слишком развязно, но многообещающе для стоящей перед ним девы, одной рукой он ласково касается руки воительницы, а другой ныряет в одежды. Заинтригованная его действиями, Сиги любопытствующее наблюдает за его движениями, пока перед взглядом небесных очей не предстаёт настоящее чудо, о котором только и могут помыслить жители Мидгарда. В тонких аккуратных мужских пальцах засияло чудеснейшее из всех возможных чудес: прекрасное, сияющее даже при полных сумерках — золотое яблоко. Чистый свет сияющего золота, словно согревал своим сиянием, отчего руки так безудержно тянулись к манящему свету настоящего чуда мира богов. Но для Локи это не было чем-то невероятным, он с рождения привык лицезреть любимую яблоню богов, которую с особой заботой оберегала прекрасная богиня юности. В сию минуту бог обмана любовался иными видами, куда более притягательными и желанными, чем незабываем вкус золотых яблонь. Он желал иную красоту, хрупкую, по мнению самих богов, и недолговечную, как сорванный с поля цветок. С усладой изучая не позабытые за время вынужденной разлучи черты лица, Локи позволяет себе прикоснуться к лицу девы и убрать за ухо прядь волос, чтобы лучше рассмотреть искреннее, почти ребяческое восхищение в небесных очах. Улыбка трогает и его уста, но ненадолго, когда с желанных уст слетает новый, не менее непростой вопрос: — Зачем оно? В этот раз он готов дать ответ на вопрос девы, хоть и немного мнётся, подбирая куда более удачные слова. — Ваши истории о нас разбавлены всевозможными небылицами, — усмешка трогает его уста, стояло вспомнить глупое соревнование с братом по выдумыванию всё более нелепых историй. — Но не все таковы. Женские пальца обеспокоенно сжимаются на его ладони, а потому он не без любопытства ожидает любой реакции, когда до воительницы дойдёт скрытый смысл его слов. Но девушка продолжает молчать, долго, нестерпимо долго, опустив тяжёлый задумчивый взгляд к земле, обеспокоенно цепляясь глазами за любой предмет или поверхность. Грудь волнительно вздымалась и опускалась, выдавая наивысшую степень взволнованности. И Локи искреннее не понимал, чем вызвано такое беспокойство. Он предлагал, буквально протягивая возможность продлить чрезмерно и невыносимо короткую человеческую жизнь на несколько поколений дольше. Это драгоценный дар, который не может быть предназначен никому, кроме высших богов. А потому медлительность и нерешительность стоящей перед ним особы было для него почти что оскорбительным. Но Локи не стал преждевременно оскорбляться, искренне пытаясь понять внезапное замешательство воительницы. — Яблоня может продлить человеческую жизнь, — мягко зашелестел бархатный баритон, вознамерившись успокоить взволнованную деву. — Но богам это ни к чему, — с простодушной усмешкой отвечал он на немой вопрос Сиги. — Но это не отменяет их ценности, поэтому мне стоило немалых сил выкрасть хотя бы одно. — Я не могу его принять, — слова слетают с дрожащих уст тихо, но причиняя неимоверную глухую боль. Локи молчит, вновь ощущая абсолютную пустоту, но уже внутри себя самого. — Что это нам даст? Редкие встречи и уединённые ночи? Ты, быть может, что-то и получишь взамен, но как насчёт меня? Ты предлагаешь прекрасную долгую жизнь, но меж тем обрекаешься меня на долгое одиночество. Внезапно рука её освобождается из тёплого плена его ладони и медленно опускается на живот. Локи невольно следит за этим случайным жестом, пребывая в взбудораженных, потерянных и растоптанных ощущениях, но это никак не мешает богу сделать нужные выводы. Она не пытается скрыть от него правду, не думает искать какие-либо оправдания, а потому, хоть и уверенно, но с болью во взгляде, отвечает на его собственный. — Я не смогу вечность глядеть на то, как теряю тех, кто будет дорог моему сердцу, — холодная ладонь вновь касается его лица, так и замершего на лике напротив с глухой мольбой и разочарования. — Прости меня, но цена долгой жизни слишком высока. Я не смогу её оплатить. Не так, мой бог коварства. Только не так. Локи опускает веки и тихо выдыхает через слегка приоткрытые уста: разочарование, обида, несправедливость всё ещё бьются в его неугомонном сердце, но он изо всех сил старается об этом не думать. Гнать мерзкие мысли прочь, стараясь в последний раз отдаться этим лёгким прикосновениям, которые он ощутит на своём лице в последний раз. Золотое яблоко всё ещё сияет в его руке, но забрать обратно с собой в Асгард он его не может, а потому снова протягивает его храброй воительнице. Слова сожаления вновь хотят сорваться с её уст, но Локи их опережает, вытягивая из себя почти добродушную, подбадривающую улыбку, хоть на самом деле желал он совсем иного. Крик боли рвался из его груди, чего он никак не мог показать стоящей перед ним девой. — Его сок способен залечить любую рану, даже самую смертельную, как и излечить от любой болезни, потому-то они для нас так драгоценны, — буквально всунув чудотворное яблоко в дрожащие руки воительницы, Локи выжимает из себя последние крохи скупого понимания и смирения, в последний раз заглядывая в синеву глаз, но на этот раз не стараясь запомнить каждую чёрточку полюбившегося лица. — Надеюсь, тебе никогда не придётся им воспользоваться, — бог обман замялся, неловко отводя взгляд в сторону, но в этот раз улыбнувшись по-настоящему, искреннее. — И живи счастливо, любимица богов. Было невыносимо оставаться в Мидгарде настолько, что он тотчас сорвался с места и быстрым торопливым шагом направился прочь, оставляя храбрую воительницу одну в обществе старого мудреца и свидетеля их окончательного расставания. На сердце было невыносимо тяжело и пусто, но почему-то даже он был уверен, что поступает правильно, хоть решение это причинило немало боли.