CountryHumans: Человеком остаться

      Вскоре, если быть точнее следующей поздней весной был назначен суд, и Россия, как бы не хотелось, принял повестку в судебное разбирательство. В зале суда прозвучал лишь один вердикт, что победы нет ни на одной из сторон, а значит, суд не смог определиться, а «ничья» не устроила ни Россию не Украину. Когда завершилось судебное дело, Раша вышел из зала с какой-то тяжестью на сердце, с горой документов под рукой, и с явным неудовлетворением, что читалось на лице, выражающем безразличие. Обычно, вместо бестолковых бумажек, Россия привык держать в руках свою двойню, и он не откажется о своего. Лишь повернув голову влево, замечает отца, что с нетипичным ему трепетом возится с малышнёй, России показалось это очень милым, и тогда, уже явно в приподнятом настроении, он подошёл к Совету, спросив: — Ну как, справляешься? — Спрашиваешь! С пятнадцатью республиками справлялся, а думаешь, что с двумя сорванцами не смогу? — Советский союз подмигнул сыну. — Они у тебя смышлёные малые. Кстати, — не забыл спросить, — что суд сказал? — спросил Совет, поднявшись со скамьи, оставив малышню в колясках. — Суд? Ничья получилась. Так уж вышло, — Россия положил кипу бумаг в отдельный широкий карман коляски, и аккуратно повёз её по направлению к выходу из здания, так как здесь душно, да и вообще, прогулка будет не лишней.       Шагая на одном уровне с Россией, Совет спрашивает: — Дети останутся с тобой? — По-иному быть не может, — резко отрезал триколорный. — И ты не считаешь их чужими? Не пожалеешь, что однажды уберёг их от пожара? — Пойми, бать, дети чужими не бывают. Кто воспитал — тот, стало быть, и родитель, верно? Я переживаю за то, что особенно близко к сердцу. Ты и сам мне это говорил, помнишь? — Россия повзрослел и стал ещё приятней во всех отношениях, и это стало заметно по внешнему его виду: уютные свитера и не менее уютные клетчатые рубашки ему привычную тельняшку заменили, взгляд стал ясен, а к алкоголю триколорный отныне не прикасался. — Я принимаю на себя эту большую ответственность, — решительно говорит Россия, добавляя следом: — Я отдам себя этим моментам. И пусть судьба смирится с тем, что таким я останусь. Навек.       Эти слова тронули Совета, одно его желание сбылось, и тогда он посчитал, что его сын может быть уже вполне самостоятельным, раз мыслит разумно. — Это получается, ты можешь вполне считаться «матерью-Россией»? — спрашивает как бы в шутку, и все равно это словосочетание звучит тепло и ласково. — Тогда уж отцом-Россией, — в ответ показывает искреннюю улыбку.       Совет же улыбнулся с толикой грусти, но одновременно он был счастлив. — Я знал, что ты всё сможешь, на тебя можно положиться, сын, — коммунист легко хлопнул Россию по плечу и быстрым шагом направился первым к выходу из здания. — Постой, бать, ты куда? — Россия в недоумении тянет руку вперёд, будто бы этим жестом остановит всё безвозвратно уходящего Совета, но как ни старайся, прошлого не вернёшь.       Обернувшись, Советский союз встал на пороге выхода из здания, и в свете ярких солнечных лучей, что бьют в длинный коридор, Россия только прищурившись смог разглядеть исчезающую фигуру. — Теперь я точно ухожу, и знаю, что без меня ты всё сможешь. Прощай, и помни: мы рождены, чтоб сказку сделать былью, — медленно помахав рукой, не переставая улыбаться, Союз и вовсе растворился в том ярком дневном свете. — А вместо сердца пламенный мотор… — дополнил песню из детства. — Прощай, пап… — шёпотом прощается Россия, тяжело вздохнув, а малышня в колясках, по всей видимости, не понимает, куда делся их дед. Просто взял и испарился, ну не мистика ли? — Слышь, шизик, ты с кем там разговариваешь? — грубо спросил Украина, находясь на довольно далёком расстоянии от России, позади, стоя у зала суда, скрестив руки на груди. — С отцом, если ты не заметил, — тихо отвечает триколорный, а самого напрягло, что самый близкий ранее ему брат не видел Совета. Как такое возможно? — Надо же как сильно развилась твоя шиза! Если до тебя до сих пор не дошло, то нашего бати не стало двадцать с лишним лет назад. Надеюсь, ты понимаешь, что всё это время ты разговаривал сам с собой, а? — надменный взгляд и недовольство от решения суда всё говорили за себя.       В это время, видимо что-то решив, из того же зала суда в бодром настроении вываливается США, что-то насвистывая, но увидев, как Украина грубо общается с Россией, решил спросить: — Хэй, Украина, чего ругаешься? — Завали. — Хамло. Ну ладно, — поправил тёмные очки и направился прямиком к России, — подойду-ка я к своему лакомому кусочку.       Как раз к Раше подошли Беларусь и Казахстан, они тоже волновались за брата, потому России не удалось избежать разговоров от самых близких ему стран. — Хэй, ну что, как отцовство твоё поживает? — послышалось за спиной, и тогда России пришлось отложить общение с близкими на потом. — А? — триколорный даже не удивился, что это мог быть именно США. Только он имеет манеру говорить это «хэй» с таким оттенком небрежности с своему собеседнику. — Ты что-то хотел? — взгляд холодный, Россия сразу даёт понять, что на долгую беседу американец может не рассчитывать. — Я вот думаю, неужели ты рассчитывал на то, что справедливость будет на твоей стороне, Россия? — Чего? — заранее закатанные рукава на рубашке Раши уже насторожили Беларусь и Казахстан. Двое переглянулись с друг другом, и кажется поняли, что словесной перепалкой этот диалог не окончится. — Ну просто ты так уверенно доказывал свою правоту в зале, что я чуть бургером не подавился. Серьёзно, ты себя со стороны видел, или как? — а сам штаты отошёл на шаг назад. — Кстати, как тебе мои новые санкции? Не чудо ли из чудес? — Повтори, — терпение не получается сохранить, Россия полон уверенности в себе, чтобы избить наглеца, но вишенкой на торте стало следующее: — Знаешь, с тех пор прошло так много времени, и вот наконец я хотел признаться, что это я приложил усилия к тому, чтобы уничтожить твоего отца, и вуа-ля, — США раскинул руки в стороны, — у меня это с блеском получилось. Даже более фееричней, чем я мог планировать! Те письма я подделывал. И не смотря на всё это, ты всё равно будешь моим, а если воспротивишься, тебя ждёт участь твоего бати. Поверь, мне ничего не будет стоить это сделать. Ты ведь не хочешь, чтобы твои горячо любимые двойняшки остались сиротами, так ведь? Давай же, тронь меня, но помни, затронешь меня — потеряешь всё, — речь звучала так убедительно и смело, что на секунду в коридоре повисла тишина. — Держите, я ему всеку, — хрипло приказал Россия Беларуси и Казахстану, откатив коляски к ним.       Оставалось всего несколько миллиметров, чтобы сильный удар от кулака пришёлся на полосатое лицо штатов, а вместо этого Россию вовремя сдерживали те самые Беларусь и Казахстан, оттаскивая его, отговаривая от навязчивой идеи устроить здесь кровавую бойню. Что касается Украины, так он впечатлился этим, наблюдая со стороны несостоявшуюся драку. По коридору раздался раскатистый смех США, он откровенно смеялся над тем, что ничего нельзя изменить. — Что, руки коротки? Глядя на всё это дерьмо, тебе было не ясно, что справедливость никогда не будет на твоей стороне? Это так наивно, Россия! — добавляет штаты, не переставая смеяться будто безумец. — Зачем ты вообще связываешься с ним? — шикнула Беларусь, уводя Россию из судебного здания на улицу. — Ты же понимаешь, что он тебя провоцирует. Не верь ни единому его слову! — Совершенно согласен, — совершенно спокойно соглашается Казахстан, везя коляски позади. — И вообще, — продолжает беларуска, держа русского под руку, — когда ты перестанешь реагировать на него? — Совершенно согласен, — вновь произносит казах, на что получает от Беларуси немного грубый упрёк. — Казахстан, у тебя что, своего мнения нет? — нахмурилась. — Отчего же? Есть. — Ну так и говори, раз есть, — Беларусь снова вернулась к беседе с Россией, но Казахстан вдруг предложил: — Что ж, справедливо. Слушайте, раз дети остались с Россией, значит, это нужно отпраздновать. Это ведь можно назвать победой? — Говорю же я, что вышла ничья, — триколорный хватается за голову, но благо, что не так далеко от здания суда был парк, и Россия сел на скамью, ибо по каким-то причинам ноги его не держали, видимо, от оглашения вердикта в зале суда, Раше уже тогда поплохело.       Казахстан подвёз коляски к России, и посмотрев на своих двойняшек, последнему сразу стало хорошо на душе, ведь малышня рядом. И всё-таки один прискорбный факт омрачал всю тёплую, весеннюю атмосферу вокруг. — Как это понимать — «ничья»? — Беларусь поставила руки в боки, смотря на брата пытливым взглядом. — Мне объяснили, если я не хочу проблем, то должен отдать одну двойняшку. Но как я отдам, это же ведь… — а дальше не договорил, закрыв ладонями лицо, упираясь локтями о колени. Первое впечатление может создаться, будто бы Россия ударился в слёзы, но это не так, просто он разочарован. Во многом. По большей части в «справедливости» этого мира. — Эй, ну ты чего? — Беларусь подсела рядом, её задачей было успокоить брата. — Слушай, ещё ничего не потеряно. Да ведь, Казахстан? — с нажимом шикнула беларуска, зыркнув на казаха, чтобы с его стороны тоже было какое-то участие. — Мы ничего не можем знать наверняка. Хотя никогда не стоит опускать руки.       Но России от этих успокоительных речей лучше не стало, и всё так же закрыв ладонями лицо, триколорный говорит: — Лучше воды мне кто-нибудь принесите. — Да-да, конечно. Кроме воды тебе ещё что-нибудь взять? — Здравомыслие этому миру прихватите, пожалуйста, — акцент на сарказм, но Раша сейчас слишком морально подавлен, чтобы кидаться остроумными шутками.       Беларусь молча встаёт со скамьи и уводит за собой Казахстана, понимая, что лучше всего России сейчас побыть наедине со своими мыслями, прийти в себя, и принять горькую действительность, которая чаще всего другой и не бывает.       Смешные двойняшки и их причудливый, пока непонятный лепет вызывал улыбку на лице России, а смотря на них, вспоминал, что и сам когда-то был таким. Но если подумать, то в таком возрасте Раша доставлял Совету тоже достаточно хлопот, и вновь посыпались мысли вслух, снова не покидает ясное понимание того, что отец умер много лет назад, а его образ эти годы был лишь миражем, самообманом. На душе вновь стало гадко, и единственным успокоительным было впасть в собственную меланхолию, в которую триколорному впадать не в новинку. — До сих пор не верится, что ты слишком рано ушёл и покинул нас, — Россия откинулся на спинку парковой скамейки. — Мне кажется, тогда всё можно было исправить. Знаешь, ты ушёл и жизнь ушла, но весна меня спасла. Верю, ты ещё когда-нибудь придёшь. Я всё ещё говорю в будущем времени о прошлом, пап… — Россия возводит уставший взгляд на ветви старого дуба над своей головой, но из меланхолии триколорного вывели до боли в сердце милые, и такие уже родные голоса. И это были не просто голоса, в которых ничего не разберёшь, это были первые слова его двойняшек. Почти одновременно сказанное одно и то же слово растрогало мягкосердечного Россию. Мило произнесённое «папа» будет ещё долго отзываться колкостью в груди Раши, напоминая о том, казалось бы, обыкновенном весеннем дне.       По прибытию Беларуси и Казахстана в парк, остановившись у той самой лавочки, двое не поняли, почему держа двойняшек на руках, по щекам России видны дорожки от высохших слёз. Ни Беларусь, ни Казахстан никогда не видели своего брата столь сентиментальным. Что могло произойти за эти чёртовы десять минут, пока оставляли Россию наедине со своими мыслями? — Россия, что стряслось? — спросила Беларусь, но осторожно, будто боится потревожить эту трогательную сцену. — Можете меня поздравить, — Россия посмотрел на пришедших влажными от слёз глазами, — мне удалось остаться не только человеком, но и стать отцом.

~ To be continued... ~