***
Был теплый февральский вечер. Крупная девушка с короткой стрижкой наслаждалась сигаретой, ощущая легкое пощипывание на языке. Она лениво крутила в руке телефон, периодически зевая – нужные дела сделаны, на особые подвиги (например, на уборку квартиры) сил уже не хватало. Девушка почувствовала легкую вибрацию в области живота. Кажется, нужно поесть! – Алло, мам. А что можно приготовить из макарон, лука, сливок и томатной кислой пасты? – усталым голосом проговорила она в трубку. Мама была лучшим советчиком в большинстве вопросов, даже когда она была в не слишком трезвом состоянии. – Ну, Олька, не знаю. Ты что, голодаешь? Продуктов совсем нет? – Мне влом идти в магазин. – Сходи тогда за своей этой арабской фигней, – женщина по ту сторону телефона в недоумении пыталась вспомнить заморское слово. – Да, шаверма – это очень неплохая идея, – Оля почесала затылок, сгребая свободной рукой сторублевые купюры, небрежно валяющиеся на столе. – Кстати, дочурка, а ты у меня записана как «Доча или Вилли», ихи-ихи! – Женщина видела в этом факте какой-то сокровенный и юморной смысл, заставляющий заливаться хохотом чуть ли не до слез. – Мне что, тебя Вилли называть? – Та мне похуй, мама. Ты когда деньги привезешь? – Олю позабавил этот факт, она старательно пыталась скрыть улыбку, ведь как же сильно она ненавидела свое настоящее имя! – В понедельник. Отдам за шаверму. – ОК, я тебе тогда перезвоню через час-два, – Вилли положила трубку, стремительно натягивая на ноги сапоги и набрасывая на плечи куртку. Оля выпорхнула из подъезда и стремительным шагом направилась в местную арабскую обитель. Неприятные порывы ветра хлестали ее по лицу, растрепывая любовно уложенную с утра укладку. Девушка резко обернулась – в нескольких метрах от нее шло трое рослых мужчин сомнительного вида: один был патлатым и ростом, как основатель Санкт-Петербурга, у второго в руках была бутылка сомнительного спиртного, а третий вообще был в плаще. Вилли поняла, что вряд ли ей нужно подобное знакомство – она завернула за ближайший угол, срываясь уже на следующей улице на бег. Бежать пришлось недолго – стена из красного кирпича преградила путь. Вилли немного присела, дабы перевести дыхание и убедиться, что подозрительная компания уже ушла. Она прислушалась – стояла гробовая тишина, не слышно было даже ветра. Ее взгляд скользил по убранству узкой улочки – судя по всему, власти еще не успели добраться до реставрации абсолютно всех домов Петроградской стороны, ведь в этом месте все выглядело совсем печально: создавалось впечатление, что за качеством отделки домов никто уже не следит лет двести. Усталому взору героини попался чудной предмет роскоши. К голой стене было приперто огромное зеркало до пола, его рама была отделана золотой лепниной и оно, на удивление, выглядело не так плачевно, как все остальное, хоть и само стекло было настолько грязным, что отражение увидеть было невозможно. – Ну люди и долбаебы, конечно. Такую дорогую срань выкидывать, – под нос пробормотала Вилли, вздыхая. Поразмышляв пару секунд о том, стоит ли тащить это зеркало к себе домой, дабы порадовать маму своей находкой, девушка стремительно развернулась, собираясь выдвигаться в сторону шавермичной. Ноги предательски разъехались, ибо она не рассчитала силу своего поворота. Вилли пошатнулась, стараясь зацепиться за выступающие кирпичи. Не успев удержаться руками, она смачно прислонилась к зеркалу своей пятой точкой, мысленно проклиная коммунальные службы за наплевательское отношение к гражданам и к уборке снега. Внезапно, по ее позвоночнику побежал холод – Оля ощутила, что между ее задницей и зеркалом больше нет преграды – на месте стекла образовалась пустота. Девушка истошно заматерилась, чувствуя, что пустота начала засасывать ее в свой пугающий мир. Вилли орала так, как не орала, пожалуй, ни разу в жизни – весь Петербург, казалось, теперь узнал весь ее матерный лексикон.***
Первое, что героиня ощутила – болезненное ощущение в области поясницы и мягкий ковролин под ладонями. Она резко села и огляделась – это была небольшая комната в викторианском стиле, с совершенно диким количеством цветов. Судя по мебели, обилию косметики и костюмов разной тематики, она предположила, что находится в личной комнате, принадлежащей некой женщине, чей вкус явно не вызывал никакой симпатии. Оля встала, чувствуя дрожь в ногах и туман в голове. Паззл в ее голове совершенно не хотел складываться по канонам логики, она не могла найти ни единого адекватного объяснения данной ситуации. Единственное, что хоть как-то звучало более-менее рационально, было предположение о пьянке с друзьями до какой-то совершенно безумной степени. Сзади послышался монотонный скрежет, девушка резко в испуге обернулась – то самое злосчастное зеркало, как будто издеваясь, прямо блестело от чистоты и красоты. Приглушенно матерясь, девушка подошла к нему, недоверчиво щурясь и принимая стойку для атаки. В дверь скромно постучали. Вилли, абсолютно потерянная, метнулась в сторону двери, придерживая ручку руками, явно не желая никаких «гостей». – Примадонна, можно ли зайти? – старческий скрипучий голос послышался за дверью. Чья-то ручонка с той стороны старательно пыталась повернуть ручку, но Вилли этого не позволяла. – У Вас выступление через 15 минут, почему Вы не выходите? – Э-э… Да, я сейчас, – пробормотала она в панике, не ведая, на что согласилась. За дверью послышалось одобрительное мычание, и «гость» удалился. Девушка в растерянности опустилась на кресло, хватаясь за лоб. В голове крепла теория про пьянку, она решила, что нужно найти способ похмелиться, дабы все удалось вспомнить. Однако, у этой теории был один крупный изъян – хоть свой восемнадцатый день рождения Оля праздновала аж трижды в течение одной недели, в день, когда она вышла за шавермой по совету матушки она не пила даже сидра. В любом случае, как бы она здесь не оказалась, нужно понять, что же это за место. Дверь с неприятным скрипом отворилась, и девушка, словно тень, выскользнула из комнаты в холл. Пред Олей предстали мраморные полы и колонны, великолепные барельефы и лепнины, скульптуры античных нимф и муз, широкая, сверкающая от дороговизны лестница, ведущая к невероятных размеров кедровой двери, отделанной в стиле рококо. Девушка ощутила где-то на задворках сознания некую ностальгию, некое дежавю, но не придала этому никакого значения. Она была в таком изумлении от интерьера, что не заметила, как некто положил руку на ее плечо. – Мадемуазель, что Вы здесь забыли и что на Вас надето? У Вас выступление через считанные минуты, – Вилли резко обернулась. Перед ней возникла женщина средних лет, одетая в черное платье с корсетом, с тугой длинной косичкой и добрыми глазами. – Где я? – Оля надеялась получить хоть какую-то информацию, незнание сводило ее с ума и заставляло паниковать. Она в надежде уставилась на собеседницу. – Что с Вами? – женщина поморщилась, будто бы увидела перед собой прокаженного, – Вы что, пили? – Я не знаю, – почти провыла Вилли, в ужасе хватаясь за голову, – почему здесь все называют меня Примадонной? Где я, объясните! – она схватила женщину за плечи и с силой в них вцепилась, – это какая-то шутка, что ли, блять? Это мои полоумные друзья устроили, да!? – Мадемуазель Виллоушайн, успокойтесь, что с Вами? – женщину явно напугало поведение героини, – Вы у себя на работе и, по совместительству, дома. Вы в Гранд Опере, Париж. На затылке неприятно зашевелились волосы, воспоминания крутились уже где-то совсем близко с центрами мозга, в которых сейчас кипел жесточайший мыслительный процесс. – Меня зовут Вилли! – взревела она, в панике оглядываясь вокруг. Назойливые воспоминания так и норовили полностью заполнить ее разум, они жужжали, словно мухи. – Виллоушайн, переоденьтесь. Вам на сцену, – женщина резко схватила ее за руку и потащила в неизвестном направлении. Силы у Вилли не занимать, правда, она об этом редко сама вспоминает, поэтому лишь через несколько минут она опомнилась и вырвалась из хватки, влетая в первую попавшуюся дверь. Ее встретили занавески, обрывки ткани, кучи мешков и канаты. Беспорядочно двигая руками и вопя, она все сильнее запутывалась в этой мешанине, тем не менее, продвигаясь дальше, в сторону некого просвета. Сделав последний рывок, она впрыгнула в щель между тяжелыми занавесями, глубоко и шумно вдыхая пыльный воздух. Перед глазами резко потемнело – на Вилли было направлено, казалось, миллион осветительных приборов. Стояла удушающая тишина, девушка с трудом сфокусировала взгляд – к ней в голову пришло осознание, что она стоит одна на огромной сцене, а на нее, из оркестровой ямы смотрит сотня глаз, а из зрительного зала – несколько тысяч, все эти глаза ожидают зрелищ. – Дамы и господа! На сцене невероятная Виллоушайн Тейлор, долгожданный сольный номер! – тишину разорвал задорный голос конферансье. Вилли чувстовала себя животным на шоссе перед фарами грузовика. Она застыла и не двигалась даже тогда, когда заиграла музыка. Безусловно, музыка была ей совершенно незнакома, что вгоняло в ступор. Девушка в ужасе обегала взглядом зрительный зал, стараясь найти хоть одно знакомое лицо или что-то такое, за что зацепится ее память и она сможет все вспомнить. Ее взгляд упал на одну из лож. Из бардовой темноты на нее угрожающее смотрели два желтых глаза, моргая с удивительной редкостью. Глаза смотрели неотрывно и колко, от этого становилось совершенно не по себе на душе.