«Хочешь убить врага — воспитай его дитя».
I
чистые глазёнки
Ему до смерти страшно. Если бы Рыжий захотел рассказать какие-нибудь истории, с чего бы он начал? Со своего прозвища, которое прицепилось к нему из-за мамы Линг, что вечно зовёт его солнышком? С пирушек-войнушек с отцом? Со дня, когда отца бросили гнить в тюрьму? С глупого пса по кличке Лямбда, со своего настоящего имени? Его зовут Мо Гуань Шань. И он бы рассказал о янтарно-золотом дне, в который был похищен. — Солнышко, выключи чайник! Слышишь ведь, что кипит, — кричит Линг из ванной комнаты, разбрасывая по раковине вещи из косметички. — Шань! — Сейчас, сейчас… — сонно ворчит Рыжий, засовывает в рот ложку медовых хлопьев, выключает конфорку. — Всё, мам. Линг чистит зубы, и Рыжий не различает её благодарственного мычания. Он доедает миску размокших хлопьев, лениво вертит ногой. Лямбда — азиатская овчарка, — ошивается под столом, лижет кисть руки, моргает молящими глазами. Рыжий легонько щёлкает её по носу: — После школы погуляю с тобой. Лямбда вертит мохнатой башкой, и Рыжий кидает ей кусок хлеба. Не колбасы — и так не хватает. Мама выскальзывает из ванной комнаты: напудренная, надушенная, что аж до слёз. Рыжий морщится и разглядывает Линг исподлобья. Обычно она говорит, что так он похож на отца. И иногда плачет. Сейчас всё реже — ей не до нытья. Линг бегает по кухне, поправляя строгую юбку и пучок с небрежно торчащими прядями. Составляет список покупок: апельсины, мыло, нитки, лекарства. Откладывает подальше конверт с счётом за дом, сыпет в собачью миску корма. Переживает — по ней сразу видно. — Первый день на новой работе, — урчит Линг, взволнованно наливает кофе, кусает остывший тост. Садится напротив Рыжего и тараторит: — Как получу зарплату, мы с тобой сходим в кино. Или в зоопарк. Или на аттракционы. Хочешь на аттракционы? — Да, — несмело кивает он. — Конечно хочешь, милый ты мой, — Линг крутит прядь (поседевшие волосы хорошо скрывает чёрная краска). — Прости меня. Я даже не могу почаще давать тебе деньги на сладкое, чтоб ты хомячил за моей спиной. — Здоровее буду. — Ты у меня как взрослый, — Линг нервно поджимает губы, накрашенные бежевой помадой. Кладёт руку на щёку Рыжего, неспешно проводит по ссадине. — Иногда мне кажется, что тебе не десять. Н-да… Надо тебя постричь. И куртку купить. Она ласково гладит его, задевает розовый пластырь. Приближается, целует в висок. А коробочку с блестящими пластырями Рыжему подарила девочка-анорексичка из старшей школы. Пожалела как-то, увидев разбитое лицо после заварушки. Мама вот никогда не жалеет. Извиняется, просит подождать, но не жалеет. И правильно делает. Слёзы в чудаковатом семействе Мо — это тема-табу. Линг всё же даёт ему немного денег из своего кошелька с выцветшими дебильными утятами. Потом, немного подумав, вручает весь кошелёк и будто только замечает: — А ты чего в пижаме ещё? В школу через десять минут. Марш одеваться! — Да я на велике… Лямбда увязывается за Рыжим, сжимая в пасти изжёванный пульт. Выглаженная рубашка, брюки, пиджак, который наглый сорванец-бунтарь каждый раз пихает на дно портфеля. Жёлтый контейнер с едой и карандаши с собачьими укусами. Кажется, Рыжий готов. Мама целует его в лоб. Рыжий морщится, хочет отпихнуть — он взрослый, чего она с ним, как с ребёнком? Если бы Рыжий знал, что это их последние объятия, то крепко бы расцеловал маму. За всё. Маленький идиот. — Пока, солнышко. — Пока, мам. Линг машет ему, долго смотрит вслед (она словно чувствует). Наблюдает, как её сын запрыгивает на велосипед, как шикает на пса и, больше не оборачиваясь, катится по нагретому асфальту. А Лямбда лает. В школе он опять дерётся. Змееподобный Ли — беловолосый и шустрый, — попадает под горячую ладонь и, разумеется, даёт отпор. Они схватываются возле туалетных кабинок. Ли задевает плечом, нарываясь, а Рыжий бьёт в подбородок. Как взрослый. Или как пьяный отец в баре. Держит папину планку. Держит удар и спёртый воздух в груди. Лицо, чтобы не заплакать, когда расплачется мама. Ему нужно держать ситуацию. И держаться. Их разнимает директор — большая честь. Седовласый, строгий, к злобному Рыжему он относится с особой серьёзностью. Читает лекцию о добре и дружбе, понимая: бесполезно, абсолютно бесполезно. За три с половиной года учёбы Рыжий так и не обрёл близких приятелей. Школьники только шарахаются от его физиономии, боясь лишний раз смотреть на синяки, а уличные дети-дворняжки манят мальчишку за гаражи. Там и до сигарет с таблетками недалеко. Директор говорит: я верю, что ты умный мальчик. Рыжий кивает: ага. Конечно, он не пойдёт за гаражи. Мал ещё. Ничего директор в этом не понимает, ведь подростки-наркоманы не пускают детей к себе на мультяшную «тусовку» под палёной кислотой и эл-эс-дэ. Оберегают. Или не хотят делиться. Каким бы злющим и агрессивным Рыжий ни был, он не дурак. Сам не лезет туда, хотя дворовые дети и правда шастают в тёмных переулках, клянча наркотики. Плохие районы — плохие дети. Но Рыжий не желает — боже, как же он не хочет, — быть для Линг проблемным ребёнком. Вернётся домой — сразу сделает уборку, приготовит ужин и самостоятельно подготовит домашнюю работу. За школой его встречает побитый Ли. Косится, жутко улыбается: — Ты должен мне извинения, рыжуля. — Не подходи, — щерится Рыжий. — Ты в другой стороне живёшь. — Всё ты знаешь, — театрально вздыхает Ли. — Не боишься идти домой один? Рыжий не отрывается от довольного лица, усаживаясь на нагретую седушку старого велосипеда. Плюётся словом, которому его научил отец: — Мудак. Ли замирает, а потом смеётся, заливаясь так, что задыхается. Рыжий укатывается подальше. Воздух кипит, как во фритюре, и кольцо солнца жарит так сильно, что мальчишка на велосипеде издалека кажется пылающим. Монеты звенят в кошельке, и Рыжий с мокрым загривком заезжает в супермаркет за банкой колы. Продавщица спрашивает, откуда царапина на носу. Рыжий отвечает: в забор въехал. Садится возле велосипеда, хрустит банкой, выпивает всё в три глотка. Разглаживает морды утят, отдыхая. А потом слышит лай. Знакомый, надрывистый. На горизонте вырисовывается светлая туша Лямбды. Бросается на удивлённого Рыжего, лижет лицо, тычет носом в липкий подбородок. — …эй, эй, ты чего! Прекрати! — ему едва удаётся стащить с себя тяжёлую Лямбду. Он отряхивает пыль, шипя: — Глупая. Ты чего бросаешься на меня? Думаешь, у нас так много порошка и мыла, чтоб постоянно стирать вещи? Наверное, Линг забыла закрыть дверь или окно. Опять. Рыжий поднимает велосипед, свистит, привлекая рассеянную Лямбду, и тащится в сторону дома. Хвост пса бьётся о его ноги. Жара стоит страшная, и кроме школьников с котами на улицах никого. Пусто. Рыжий стаскивает с плеч рубашку, посеревшую от удара об бетон, достаёт красную спортивную олимпийку, бросает её на голову. — Надо сделать уроки, чтобы мама не ругалась. А всё из-за тебя, — бубнит он, косо поглядывая на Лямбду. — Может, шерсть сбрить? Испечёшься ещё. И чего тебе дома не сиделось? На самом деле, Рыжий даже рад собачьей компании. Район здесь и правда не шибко безопасный: грабежи, перестрелки, иногда убийства. Вчера какую-то девочку на полной скорости сбил пьяный водитель, неделю назад изнасиловали пацана. Год назад господин Мо избил господина икс в баре. До смерти. Мечта Линг — продать их развалюху, купить новый дом и увезти сына, пока не случилась беда. Когда Рыжий видит на дороге автомобиль, похожий на огромную серебряную коробку, то резко напрягается. Чувствует: что-то не то. Неприятно, липко. И Лямбда почему-то останавливается. — Идём, — шепчет он, хватает за ошейник. Он совершает ошибку. Потому что Лямбда срывается с места, сносит мальчишку с седушки и рывком тянет вперёд. Рыжий орёт: от резкого выпада плечо прожигает боль, прошивает нервы иллюзорным огнём. Мгновенно парализует. — Остановись, глупая собака! Стой! Лямбда беспощадно тащит его по дороге. Шершавый нагретый асфальт царапает щёку, и из свежих ссадин сочится горячая кровь. Рыжий механически стискивает пальцы на собачьем ошейнике. Видит ярчайший отблеск солнца, слышит, как что-то гудит прямо над макушкой. Как воет Лямбда. И от скулящего хрипа волоски на руках встают на дыбы. Кто-то вдруг обхватывает его за туловище, поднимает на ноги. Рыжему очень больно, трудно дышать. Он слабо шепчет: — …спасибо. — Не благодари за это, — говорит кто-то. И зажимает в руках. Сдавливает рёбра. Рыжий с ужасом понимает: его душат и грубо, как трупный мешок, затаскивают в машину. Похищают в километре от дома и в самый солнечный день, какой только может быть в Ханчжоу. Рыжий со всей дури бьётся ногами о край открытой дверцы, упирается в неё, не давая затолкать себя внутрь салона, и кричит во всю глотку: — Фас! Фас, Лямбда! Лямбда больше не лает. Боковым зрением Рыжий улавливает шерстяную тушу, без сознания валяющуюся на асфальте, часто и тяжело вздымающую бока. И воет. И кричит. И молит: — Пусти, пусти, пусти! Ему до смерти страшно. Он брыкается и ёрзает так, что мужчина (отчётливо пахнущий калёной грозой или тёплой розеткой) хватает его за загривок и прикладывает лбом об машину. А потом в бок впивается что-то электрическое, в миг разносит мышцы на куски. Рыжий слабеет; расползается в чьих-то стальных руках плачущим комком, и его без труда тащат внутрь автомобиля. В носу скребётся странный запах. И правда — как сломанная розетка, вот-вот готовая воспламениться. Кровь вяжется в светлых ресницах, течёт из раны над бровью. Сердце разлетается на части, и Рыжий кричит так, что лёгкие готовы лопнуть: не по-детски, страшно, хрипло. Мужчина прижимает его к сидению и шипит в ухо: — Ещё один звук — убью на месте. Он косячит сразу: всхлипы рвутся сквозь учащённое дыхание и ужас. Рыжий чётко ощущает жар чьей-то скулы. Когда мужчина слегка отстраняется и смотрит прямо в глаза, не мигая, Рыжий бросается вперёд. Кусает за переносицу, царапается, пинается. Мужчина дёргается и хватает мальчика за туловище, когда тот старается выпрыгнуть на переднее сидение. Резко и с размаху бьёт лбом по кровоточащему лбу. Рыжий задыхается. Лихорадочно мечется, едва не блюёт выпитой газировкой. И безудержно плачет. — Не двигайся. — …отпустите, прошу, я никому… никому… — Нет. Верёвка больно кусает разодранную кожу. Мужчина с чёрным ворохом волос и серым (впрозелень) взглядом связывает его руки, упираясь локтем в кадык. У Рыжего кружится голова и смазывается картинка перед глазами. Он слышит звонкое «вжик», и мужчина лепит ему на рот гадкий скотч. Во рту будто химзавод. Слёзы льются сами. Он тычет языком в скотч, пока мужчина связывает его ноги. Со звериным упорством пытается двинуть коленом в шею, пытается бороться, пытается держаться, пытается не реветь. Пытается, пытается, пытается. Мужчина хмурит брови, раздувает тонкие крылья носа. Закатывает рукава рубашки, вертит липкое лицо Рыжего. Говорит: — Я не хотел тебя бить, – сжимает его щёки и с профессиональной цепкостью изучает как свежие, так и старые ссадины. — Но ты оказался слишком… бойким. Ведёт ладонью по вязкому контуру шеи и резко щёлкает перед глазами: не засыпай. Спрашивает: — Забрать собаку? Рыжий не понимает вопроса, и ему больно. — Собаку, спрашиваю, забрать? Дрожащий кивок ничего не понимающего мальчика. Рыжий боится. Наблюдает, как мужчина вылезает из машины, бродит за пределами этой серебряной коробки, скрипит старым велосипедом. Смотрит, как он поднимает на руки Лямбду. Вспоминает, как сам едва мог стащить её с себя. Стресс вырубает мозг — секунда за долбаной секундой. Рыжий глухо воет, в отчаянии падает вниз. Словно висельник, утыкающийся в свою нагретую олимпийку, щедро забрызганную кровью. Она пахнет мамой и порошком. Она пахнет трагедией.***
В боку будто застряло копьё. Рыжий с сиплым вздохом открывает глаза и застывает. Светло, но теперь пахнет не домом, а неприятным деревом. Мальчик терпеть не может этот запах. Он стонет и, перекатившись на бок и ёрзая, задирает вверх заляпанную рубашку. Кусает губы. Под нижним ребром бока расползается жуткое розовое пятно – последствие удара электрошокером. Руки связаны. Больно, ещё и чешется под верёвкой. Рыжий вскакивает на такие же связанные ноги и почти падает, теряя шаткое равновесие. Бегло осматривается. Пыльный чердак с кроватью, лампочкой на проводе, небрежно брошенным в угол пацанским портфелем и окном. Рыжий тут же бросается к нему. Оно не шибко большое, частично закрыто газетными страницами и спрятано за железными — совсем новыми, — прутьями. Даже пальцы не протиснуть, чтоб постучать. За мутным стеклом раскидывается незнакомая улица. Рыжий в надежде осматривает каждый видный уголок: фонарь, оранжевую линию заката и край роскошного далëкого дома напротив. И вдруг видит девочку; сердце падает куда-то в брюхо, а Рыжий с заклеенным ртом старается отодрать скотч о тупые прутья. Безуспешно. Ему хочется кричать и выть, но он не позволяет себе впасть в оглушительную панику. Он делает единственное, на что хватает воспалённого рассудка — бьётся головой о прутья и маячит перед окном. Через скотч рвутся только приглушённые всхлипы. Рыжий скачет, лихорадочно смотря сквозь обрывки бумаги на девочку с собакой. И навзрыд плачет, когда она неторопливо скрывается за поворотом. — Долго будешь шуметь? Как арматурой прям по мокрому загривку. Рыжий цепенеет, а его душа сковывается страхом. Зверским, липким ужасом. Он разворачивается и встречается взглядом с насмешливыми глазами своего кошмара. — А ты быстро соображаешь. Было бы чуть больше времени, глядишь, и выбраться бы смог. Но времени я тебе не дам. Мужчина лениво наваливается на косяк и скрещивает руки на груди. Рыжий ощущает себя беспомощным диким ребёнком, что впервые оказался в опасности. Мамин старенький псалтырь пригодился бы: Линг наверняка бы стала его читать, а Рыжий принялся бы им бить по лицу похитителя. — Сядь на кровать. Рыжий забывает даже шелохнуться. Когда мужчина, цокнув, идёт (плывёт) вперёд, то он с глазами напуганного зверя забивается в дальний угол. Его хватают за плечи. Без колебаний сдёргивают скотч и тащат на кровать. — Называй меня господин Хэ, — хрипит он, и Рыжий механически кивает. — Теперь я объясню тебе три вещи. Первая: больше ты не увидишь свой дом. Ты там не нужен. Вторая: твоя мама не вернётся за тобой, а отец уж тем более. Третья и самая главная: ты меня беспрекословно слушаешься. За послушание — награда, за вещи, которые будут меня раздражать — наказания. Кнут и пряник. Понял? Лжёт, думает Рыжий, похититель просто блефует. Если бы он и правда больше был не нужен своей маме, господин Хэ не стал бы его затаскивать в машину, пока никто не видит. Он бы делал это на глазах у Линг. Под расписку, или что там нужно взрослым, чтобы официально продать бесполезного, чересчур проблемного ребёнка? Облизнув растрескавшуюся губу, Рыжий на выдохе спрашивает: — Где… Лямбда? — Лямбда? — Моя собака. — Какая странная кличка для собаки. — Это имя. — Собакам дают не имена, а клички, — господин Хэ садится на одно колено, и Рыжий замирает от страха. — Она внизу. В безопасности, если легче. Добрая собака. Мужчина глядит прямо в глаза, прибивая к постели и мысленно истязая. Неторопливо водит по верёвке на щиколотках. Потом глухо процеживает: — Если попытаешься ударить, то полетишь в окно. Незамедлительно. Рыжий говорит раньше, чем кусает язык: — Оно заперто. — Вот и проверим, пробьёт ли твой череп эти прутья. Иногда люди под давлением страха делают удивительные вещи: могут прыгнуть в окно и почти не почувствовать, как разбиваются их ноги. Мальчик застывает. Он боится. Реально боится. Лекции директора, ремень отца, нотации мамы или жуткая улыбка Ли не вселяют в него такой ужас, как это делает взгляд господина Хэ. Взгляд похитителя. Око зверя, поймавшего в пасть цыплёнка, чтобы сломать ему шею. — …тебе, малыш, теперь придётся многому учиться, — мужчина неторопливо развязывает узел, и Рыжий сжимает зубы, борясь с желанием рвануть вперёд. Он просто не осилит побег. Да и бежать в неизвестность – самоубийство. — Но для начала тебе надо поесть. Хочешь есть? Господин Хэ не дожидается ответа и ведёт Рыжего за руку куда-то вниз. Мальчик не сопротивляется: лижет край покрасневшего от скотча рта, бешено изучает каждый миллиметр чужого дома. Страх сковывает ноги, но господин Хэ беспощадно тащит Рыжего вперёд. — Прекрати дышать. Рыжий зачем-то надувает щёки и покорно не дышит. Лучше не злить. А потом найти выход и сбежать. Господин Хэ искоса на него смотрит, будто любуется, наслаждаясь чувством власти. Щёлкает: — Теперь можно. Он выдыхает — словно скрипит. Кашляет. Мужчина усаживает Рыжего на элегантный барный стул, но верёвку с кистей рук не снимает. Ходит по кухне, шарится в пустых шкафчиках. Даже у семейства Мо не так всё плохо, и в холодильнике как минимум есть продукты. Господин Хэ отбивает ритм костяшками пальцев, смотрит на наручные часы. Хмыкает: — Время ужинать. Что ж, закажем пиццу? Сначала Рыжий шарахается: сколько же я был в отключке? Потом ощущает надежду на корне языка: доставщик может помочь. Господин Хэ проницательно смотрит в глаза Рыжего, заставляя съёжиться и почувствовать в глотке привкус горечи. Мальчик даёт себе слово — сбежать любой ценой. Он нужен дома, нужен маме. Он не верит, что она могла так поступить. Шань далёк от идеального ребёнка, но он старался быть хорошим. Очень. Очень. Похититель трёт веснушки крови на рукаве рубашки и набирает номер. Равнодушно и безучастно. А аура власти (металлическая, тяжёлая) всё равно придавливает Рыжего, лопает его органы и скручивает желудок. Он абсолютно беспомощен. Ёбаная Лолита. — Я умею читать мысли, знал? — без какого-либо изменения на лице замечает господин Хэ. Абсурд. Никто не прорвётся сквозь мясную кашу в голове Рыжего. — И ты думаешь, что разносчик пиццы тебе поможет. Удивительно, как наивны дети. Спасибо моему брату, что выбил из меня любое проявление слабости… алло? Рыжий не дышит. Слушает глубокий, чуть насмешливый голос похитителя, резко контрастирующий с каменным лицом. Господин Хэ вертит стикером, на котором выведены цифры, и совсем не глядит на Рыжего. Шанс. Мальчишка ловит его за хвост, вот только его руки связаны. Он спрыгивает с барного стула, когда господин Хэ заканчивает называть адрес. Зубодробильный ужас охватывает Рыжего: он слишком долго готовился к прыжку, он чересчур медленный, он накосячил. Но это не мешает ему нестись по ламинату, скользить на носках и орать во всё горло, моля о помощи. «Помогите, меня похитили!» «Боже, почему я, а не мудак Шэ Ли?» «Только бы увидеть маму…» Его ловят за шкирку, как кота. Болезненно хватают за влажный оранжевый загривок и тащат назад, не заботясь о состоянии. Его буквально тянут по полу, словно тряпку. Он брыкается. Хрипит, хватает ртом воздух. Лёгкие раскрываются от бесконтрольного потока кислорода, который Рыжий вдыхает и, пережёвывая, выплёвывает. — Моё терпение не вечно. Могу похвалить за храбрость, но ещё одна выходка, и тебя придётся счищать со стены. Рыжий елозит в стальной хватке. Замечает у господина Хэ на переносице краснеющий след его укуса. Ни на секунду не перестаёт вырываться, и похититель, прорычав нечто грубое, садится на корточки, давит на горло локтем и медленно (вязко) выцеживает: — Мой прекрасный мальчик, будь так добр ко мне — прекрати копать себе могилу. Ему дико страшно. Господин Хэ тянет его вверх и с лёгкостью бросает на диван. Устало сбрасывает нить чёрных — как мазут — волос с лица, опирается на кухонную тумбу. Рыжий вжимается в спинку дивана так, что лопатки готовы дать глубокие трещины. Больше не шевелится. Господин Хэ стоит в одной позе очень долго. Лоб упёрт в шкаф, ладони на тумбе, колено впивается в стену. Рыжий только сейчас замечает, как одет его похититель. Строго, дорого. Брюки наверняка стоят много. Когда-то Линг работала в прачечной, и к ней ходили все богатенькие людишки Ханчжоу. Большинство из них уже мертвы, но Рыжий успел узнать, как выглядит роскошь, когда помогал маме. У него трясутся коленки и немного дрожит подбородок. Звонок в дверь выстреливает в сердце, и Рыжий окостеневает. — Наша пицца, — глухо объявляет господин Хэ, достаёт кожаный выёбистый бумажник, отсчитывает деньги. Говорит: — Заплати. И протягивает гладкие купюры. Рыжий не двигается, даже когда господин Хэ плавно подходит с ножом и, подцепив верёвку, одним махом срезает её. Блеф. Игра. Провокация. Рыжий смотрит на свободные руки. Чувствует, как его сердце бьётся где-то в гортани, а рёбра сдавливают желудок. Осторожно берёт деньги, глядит с опаской. Звонок в дверь повторяется и стрекочет в ушах. Господин Хэ ласково улыбается: — Если ты рыпнешься и подашь ему знак, я его застрелю. А тебе придётся отмывать кровь от дерева и заниматься грязными делами раньше положенного срока. План «выжить-любой-ценой» с хрустом консервной банки проваливается. Пахнет жареным. Рыжий жуёт губу, пока господин Хэ садится на диван, закидывает ноги на подлокотник и повторяет: — Заплати за пиццу, малыш Мо. — Меня зовут Шань. И убегает. Ненавидит себя за то, что сказал имя. Господин Хэ наверняка знает всю его биографию (бумаги в кабинете директора пестрят именем главного десятилетнего ублюдка). Но Рыжий чувствует: он проявил слабость слишком рано. Он озирается по сторонам, ожидая слежки, но похититель устало трёт виски и лежит с закрытыми глазами. Это смущает. Нет — это убивает. Рыжий не понимает, где подвох и в какой момент ружьё выстрелит. Он на дрожащих ногах добирается до выхода. Полоска жгуче-ржавого заката слепит, когда дверь распахивается, и Рыжий замирает. Мольбы о помощи застревают в глотке рыбьей костью. — О, привет, пацан, — лыбится доставщик. Высокий белоснежный парень. Его как в молоко головой окунули. — Ты заказывал? Рыжего знобит. Он сжимает бумажки в пальцах, не мигает. Боится. Если он сейчас начнёт просить забрать его отсюда, как быстро этот парень умрёт? Каким образом? Умрёт ли вообще? — Йо, рыжик, не молчи, ты выглядишь чуть-чуть пугающе. А что с рубашкой? Если бы спина Рыжего была картоном, она сгорела бы от прожигающего взгляда господина Хэ. Он чувствует. — В забор… въехал. — Бедняга. Божечки-кошечки, да ты весь в синяках! Дома есть взрослые? — …нет. — Нет? Тогда почему я не слышу громкую музыку или приставку? — Я люблю тишину. Беловолосый парень со значком «Цзянь», собственноручно украшенным блёстками, чешет затылок. Рыжий тяжело дышит. Не может сложить слово: «Помогите». Если он пикнет, то они умрут оба. И Рыжий почему-то верит, что так оно и случится. — Ладно, рыжик. Вот твоя пицца, — парень протягивает горячую коробку (а желудок мальчишки выворачивается наизнанку от голода и тошноты). — Поешь и промой чем-нибудь кожу, особенно на лбу. Рыжий не благодарит. Пару часов назад он сказал «спасибо» мужчине, а тот его сразу же похитил. Он просто смотрит, как улыбающийся парень уходит, сглатывает слюну, сжимает коробку с пиццей. Шагает за порог, напрягая икры для бега. Его резким движением затаскивают назад. — Куда собрался? — сухой рот утыкается в висок, руки цепляются за плечи. — Рыжик. Мне нравится. Рыжик. — Я хочу домой, я хочу к маме… — Ты там не нужен, — господин Хэ плавно втягивает Рыжего внутрь дома, держит за шкирку. Тащит обратно на кухню. — Шань, ты нужен здесь. — Я не хочу быть здесь! Господин Хэ забирает из его рук коробку, а мальчишку придавливает к дивану. Больно упирается коленом в живот. Хватается за щёки и шипит в лицо: — Тогда тебе стоит как можно быстрее захотеть этого. Поверь — стоит. У похитителя тяжёлый взгляд. Железный, холодный. И впрозелень серый. А на ровной переносице горит розовый укус. Рыжий не двигается, пока господин Хэ смотрит ему в глаза (перемешивая внутренности и смеясь). — Съешь кусок пиццы, и я доведу тебя до твоей лачужки. Завтра будет сложней. Я всё меньше могу сохранять спокойствие. Это плохо, чтобы ты знал. Господин Хэ довольствуется кружкой кофе, а Рыжий послушно ест и едва удерживает пиццу внутри желудка. Напряжение режет прохладный воздух. Кондиционер шумит где-то над ухом, но мальчик напуган и не позволяет себе шевелиться. Его деревянная «лачужка» — это чердак, давно переделанный в настоящую комнату. Рыжий заходит туда, сжимая кулаки и зубы. Он чересчур легко сдался. Он обязан был вцепиться в морду го-спо-ди-на Хэ и убить его, как в лютом блокбастере. — Спокойной ночи, Шань. Даже руки не связывает. Значит, надежды нет совсем. Выбраться не получится. Рыжий ходит по комнате на цыпочках, ища любую зацепку, любой изъян. Но это не фильм и не книга, где тупой мальчишка с грязной улицы вдруг становится хитрым, умным и невъебенно шустрым и находит выход. Рыжий нащупывает только свой портфель и, утирая красный нос, достаёт кошелёк. Выцветшие утки подмигивают. Дебильные рисунки, как мама вообще купила это? Рыжий забирается с ногами на постель. Утыкается носом в хорошо выстиранную олимпийку, прижимает кошелёк к сердцу и не может сомкнуть глаза. И если он больше не плачет, это не значит, что ему не больно.